Буколические подражания

Лирический набросок

Чем дольше вверх я поднимаюсь,

тем меньше сам я становлюсь…

Лукавлю, падаю, мечусь,

карабкаюсь и спотыкаюсь…

Средь терний философских схем

ведет меня духовный опыт — 

так ветер отвевает копоть, 

что застит путь на Вифлеем…

Противоречья и сомненья,

раздумья и суровый труд,

Любовь, тревожащая грудь,

и тленье рядом с исцеленьем…

В экономическом бреду,

в коросте социальных функций,

то я парю, то я бреду,

то пирожок жую с капустой…

Vanita omnia mutantur…

Но где же жизнь? И люд молчит…

И пушка флейтою на танке

кой-где с угрозой прозвучит…

Да, зло есть зло… Но вижу лица

сияют искренней душой — 

их мало… Всё же луч святой

заставил тень посторониться…

Любовью держится наш быт…

На ней весь белый свет стоит…

(весна 1993 г.)

O, rus!

Смиренною работой полнить 

люблю я дни под звон цикад; 

В слепящий или хмурый полдень 

испить из банки молока, 

насущным хлебом заедая...

Люблю не видеть, созерцая, 

то есть смотреть не на кусты, 

крапиву, лопухи, не на 

иные прелести деревни, 

а замечать, что пращур древний 

топтался в этих трех соснах 

отнюдь не для забав пустых...

И кажется, что ток времен 

здесь измеряем густотою 

различной зелени и мглою, 

царящей под покровом крон.

И первобытность пробуждает

боязнь недремлющих стихий, 

и от дождей, ветров лихих 

бежит в жилище поселянин...

(1.08.1993)

Элегия житейская

Бывает так, что не хватает 

нам времени и сил 

пол подмести, взмахнуть коврами 

и улетучить пыль, 

открыть окно, эфир проветрить, 

цветы с полей вонзить 

в пустоты ваз и по паркету 

вальс проскользить.

Лишь изредка, когда гостями 

нас озадачит день, 

мы освещает дом огнями, 

не предала чтоб тень. 

И ждём прихода их с надеждой 

и радостью в сердцах, 

сверкают светлые одежды 

на розовых плечах...

Я не в риторику впадаю: 

таков наш дом и такова душа —  

пока они нечистотой грешат, 

не видеть им гостей, не видеть рая...

(2.08. 1993)

Сентябрьские воспоминания

Ну, что ж, пора мне описать 

моё житье-бытье в деревне — 

пока к словам еще есть рвенье, 

пока не захотелось спать…

Бабулькам я помог (не скрою!) 

траву скосить, в сарай убрать 

побольше сена, чтоб удою, 

могла без устали давать 

буренка — осенью, зимою…

(Пастушить в пику "комарилье",

то спя, то бегая с кнутом,

то загорая, и при том

писать стихи, — чем не идиллия?)

Превозмогая зуд безделья,

я взгромоздился на коня, 

но вскачь понес он вдруг меня — 

я удержался еле-еле.

Но всё ж смирился конь до шага,

придя к кольцу совсем скромнягой…

(Был этот год в неважной силе 

и урожаем обошел… 

Вращаем в небе солнце мы ли?

А жить желаем хорошо…)

Но что-то грустно мне писать — 

жизнь лезет между строк тревожно, 

переплетает правду с ложью, 

чтоб Зло в Добро могло плевать…

Не скрыться в свой уютный дом — 

ты не один в зыбучем мире.

И некто с поступью рептилий

интересуется тобой.

(Хоть отдались от зла, хоть ближе 

к добру придвинься — все равно

проблема эта судьбы лижет 

волной седой, забывшей дно…)

(6.09.1993)

Король Лир

Когда заря, как древний грек,

играя в небе мышцами заката,

с усталой радостью в Аид готовит бег,

я нахожу, что жизнь еще чревата.

То почка лопнет, то рогатый жук

в пыли затеет первый брачный танец,

то океан, запечатлев испуг,

на сушу гонит первозданный глянец.

Я — жив! Живой! И плоть моя кричит

об этом каждой бренной сомой.

Хоть время призрачно молчит,

я нахожу — оно еще весомо.

И приобщившись бытию простейших,

вонзив себя в извечный, жесткий ритм,

на выжженной земле — всё потерявший Лир —

всё приобрел я: дудки да бубенчик.

(1993)