Q.роборос

Обхватив свои колени руками, он покачивался взад-вперёд вместе со стуком дождя. Неспособный сформулировать ни одной мысли, он мог только ждать того момента, когда пелена жгучих помех, повисших перед его глазами, спадёт. Фарреллу казалось, будто он, завёрнутый в одеяло, всё ещё смотрит в белую стену спальни после смерти своей невесты. Его подсознание, пытающееся хоть как-то объяснить увиденное, рисовало ему помешательство; старалось заставить его поверить, что все пятнадцать лет были всего лишь горячным сном, вызванным её смертью.

Через какое-то время Фаррелл неожиданно очнулся. Все мысли, образы и помехи, обрывками роящиеся в его голове, внезапно исчезли, оставив его наедине со стуком капель об окно. Мужчина оглядел комнату пустым, безжизненным взглядом. Облупившаяся зеленоватая краска, покрывавшая стены, давно исцвела, и теперь напоминала странную старую кожицу. В углах потолка тёмными пятнами расположилась плесень, сжирающая в том числе и гниющие деревянные половицы. Только сейчас Фаррелл заметил, что совершенно окоченел.

С трудом растерев руки и ноги, мужчина поднялся, пытаясь выдержать протест щёлкающих суставов. Спустя пару минут его разум немного прояснился и он заметил, что весь его костюм был покрыт ржавыми пятнами разъеденной ткани: он, видимо, попал под кислотный дождь. Он с опасением прикоснулся к своим волосам и, к его ужасу, какая-то их часть осталась на его пальцах. Вид коротких светлых волос – видимо, уже обесцвеченных, – пробрал его до дрожи, заставив упасть на колени. Выворачивая всё его естество наружу, в голову вернулось воспоминание о том, как он встретил свою когда-то погибшую невесту: живую – чуть постаревшую, но всё-таки живую. Противоречие старых воспоминаний новым парализовало его, и он, обняв свои плечи, упал на бок и не двигался.

Серый мир за окном то становился ярче, то вновь погружался во тьму. Фаррелл немигающими глазами наблюдал за тем, как мелкие бусинки капель сбегают по стеклу вниз. Их бесконечная череда не иссякала даже ночами, нарисованными его разумом. Дождь всё не прекращался и не прекращался, сколько Фаррелл мог себя помнить. Чистое небо постепенно ускользало из его разума, заглушая боль и позволяя стуку капель сгладить разрывающее его на части противоречие.

Через пару вымышленных дней мужчина поднялся на ноги и глупо улыбнулся: воспоминания переплелись друг с другом, скрыв паутиной взаимосвязей воспоминания о могильном камне, который он каждый год навещал. Залившись идиотским смехом, Фаррелл понял, что никакой смерти не было и в помине, и сейчас Линда ждёт его дома, там, где она всегда была. Он начал укорять себя за то, что заставлял её волноваться, пропадая где-то на окраинах города.

Все мысли и воспоминания, сопротивляющиеся этой новой истине, моментально заглушались криком его подсознания: через какое-то время он найдёт действительно логичное решение всему этому противоречию, однако на данный момент важнее всего было не сойти с ума; любое объяснение происходящего, пусть и самое нелепое, помогало Фарреллу сохранять остатки своего рассудка.

Слабо переставляя ноги, Фаррелл вышел в коридор: он, видимо, находился в каком-то отеле на окраине города. Истлевший старый ковёр, хиреющей змеёй распластавшийся по полу, вёл к скрипучей лестнице. Где-то глубоко внутри мужчина испугался того, что ступени провалятся под ним, однако его воспалённое сознание не воспринимало какой-либо опасности.

За пыльной стойкой администратора стояла постаревшая, полуослепшая женщина. Её руки были изъедены кислотным дождём и выглядели так, будто их только недавно освежевали. Посмотрев на Фаррелла затуманенными глазами, она спросила его, не нужно ли ему ещё что-то.

Путающийся в словах и не выговаривающий половину звуков мужчина попытался спросить у неё, в какой стороне находилась ближайшая станция метрополитена. Она же, привыкшая к разлагающимся, парализованным и попросту умирающим постояльцам, прекрасно его поняла и указала дорогу понятными для него словами.

Внезапно Фаррелла переполнило чувство непомерной теплоты и понимания, и он начал горячо благодарить администратора и обещать вернуть её радушие стократ. Услышав в ответ лишь смех человека, который слышал подобное тысячи раз, Фаррелл разочарованно удалился, почувствовав, как его щёки зарделись от стыда и непонимания.

Смотря куда-то в пустоту, он прошёл мимо входа в метро и, слишком поздно это обнаружив, решил зайти за цветами – магазин, по мнению пошатнувшегося рассудка, был не слишком далеко. Мелкие укусы дождя разъедали кожу Фаррелла, и ветер срывал остатки его волос, позволяя мужчине слиться с толпой. Вскоре единственной деталью его костюма, сохранившей свой прежний цвет, была лишь пурпурная цепь на левом рукаве. Вся остальная одежда приобрела ржавый, грязный оттенок, однако Фаррелл не замечал всего этого: все его мысли были заняты домом, в который он наконец-то мог вернуться, беззаботным смехом и светом аквамариновых глаз, по которым он так сильно скучал.

***

Мягкий перезвон колокольчика, как и много лет назад, встретил Фаррелла в магазине его невесты. Подняв глаза на прилавок, он увидел незнакомого ему мужчину, крепко сжимавшего в объятиях Эмили. Та бесслёзно рыдала, уткнувшись ему в грудь. Лишь через некоторое время Фаррелл узнал в незнакомце старого друга Алана, которого он видел лишь на фотографии.

Не удивляясь ещё одному человеку, вернувшемуся с того света, Фаррелл поздоровался с ними обоими и спросил, есть ли у Эмили живые цветы. Хозяйка магазина, ослеплённая счастьем неожиданной встречи с погибшим любимым, даже не спросила, зачем они были ему нужны. Даррелл предложил пойти с ней на склад и помочь найти цветы, попутно объясняя, что встроенная в него беспроводная «глушилка» должна отключиться через пару дней, и тогда Эмили наконец-то сможет его увидеть.

Через некоторое время после того, как они скрылись за дверью в складское помещение, Фаррелл повернулся и въелся глазами в зеркало, надеясь увидеть молодого человека, которым он когда-то был. Тем не менее, с той стороны на него смотрел только уставший кареглазый мужчина. Лоб его был покрыт морщинами, но в целом он хорошо выглядел в своём сером костюме.

Внезапно в Фаррелле зажглось отчаянное, непонятное волнение. Ощущение расхождения реальности, в котором он находился какое-то время, вновь вернулось на своё законное место, а пелена вынужденной идиотии спала, выпустив наружу острые несостыковки.

Когда из-за двери послышались приближающиеся шаги, по его отражению прошли помехи, и постепенно, как будто восстанавливая повреждённое изображение, по ту сторону появилось другое существо. Фаррелл медленно подошёл к зеркалу, задержав дыхание и не ощущая слёз, которые, как ему казалось, бежали вниз по его щекам.

Горящие тёмно-синим светом мёртвые глаза панически скакали по чертам его лица: более острым и сухим, чем прежде. Часть его щеки была разъедена насквозь, обнажая металлический череп и ровные зубы из полимерной керамики. Фаррелл открыл рот и вгляделся в мерцающую серебром глотку. Клоки светлых волос, всё ещё остававшихся на его голове, легко сходили при слабейшем рывке. Он боязливо коснулся своего отражения подушечками пальцев, мелкие раны на которых блестели металлическим блеском.

Когда рассудок насильно вернул на зеркало старый облик Фаррелла, поток его мыслей оборвался, а сознание вскричало от боли. Никакие мысли не могли помочь ему принять то, что он только что увидел, однако теперь он понимал, в чём было дело. Даррелл с Эмили вернулись из складского помещения: она несла в руках букет пышных белых цветов. Фаррелл осторожно втянул носом воздух, не понимая, был ли этот запах реален или же синтезирован из его воспоминаний. В его разуме, постепенно закипая и превращаясь в ярость, кричала паника.

– Даррелл, ты упомянул глушилку, которая в тебя встроена, – обратился Фаррелл спокойным, ровным голосом к воскрешённому, – Ты, случаем, не знаешь, действует ли она на нейронные чипы? – спросил он, мягкой поступью подбираясь всё ближе и ближе. Даррелл невольно отпрянул, неспособный вынести мёртвого взгляда синих глаз.

– Как мне сказал Алан, она действует вообще на всё. Через пару дней она вроде бы должна отключиться, – медленно ответил воскрешённый и вопросительно посмотрел сначала на временно ослепшую Эмили, потом на Фаррелла.

Голубоглазый мертвец утвердительно кивнул: теперь он понимал, что Эмили также видела то «изображение», которое было установлено в его разум.

– Прости, Эмили, но мне придётся отказаться от этих лилий. Зря только тебя побеспокоил, – проговорил Фаррелл дрожащим, надрывающимся голосом.

– Что такое, Фаррелл? Что-то не так? – спросила она, оторвавшись от своего возлюбленного.

– Ничего. Всё в порядке, Эмили. Всё хорошо, – ответил он и повернулся к двери, сглатывая горечь. Перед тем, как Фаррелл открыл дверь, его настиг оклик.

– Тебе не помочь? – спросил Даррелл, провожая незнакомца обеспокоенным взглядом.

– Нет, спасибо. Я должен сделать это сам, – ответил Фаррелл и усмехнулся, – Объяснишь это всё Эмили, ладно? – попросил он, проклиная свои сухие глаза, и пропал в усилившемся дожде.

***

– Добрый день, мистер Ордан! Подождите, пожалуйста, сейчас я выдам Ваш…

– Нет. Пропусти меня, я ненадолго, – грубо перебил охранника Фаррелл и положил руки на стойку. Тот растерялся, не зная, как поступить.

– Простите, мистер Ордан, но наши порядки…

– Я иду к Алану. Он поймёт, и никто тебя не уволит. А теперь пропусти меня, – прорычал Фаррелл и нетерпеливо постучал по стеклянной стойке. Охранник испуганно посмотрел на разъярённого начальника и, вспомнив видео недельной давности, нажал на кнопку открытия двери. Фаррелл натянул на лицо улыбку, всё ещё продолжая сжигать мужчину взглядом, и поблагодарил его.

Когда Фаррелл только зашёл в главный зал Question’а, кто-то горой встал на его пути.

– Фаррелл, остынь, прежде чем идти к нему. Ни тебе, ни нам не нужно никаких проблем, – опасливо проговорил начальник охраны, выставив руки: он не знал, на что был способен коллега, и в то же время не был готов применить силу. Фаррелл лишь отмахнулся от них и попытался обойти Макса.

– Фаррелл, тебе нельзя идти к нему в таком состоянии. Ты сам не знаешь, чем это может обернуться, – повысил Макс голос и попытался поймать Фаррелла за руку. Тот рванул её к себе, оставив в хватке друга кусок синтетической кожи. Болезненно осмотрев изображение неповреждённой руки, Фаррелл кивнул на оторванную ткань.

– Сколько это длится, Макс? Сколько лет вы меня обманывали? – яростно прошипел Фаррелл и сделал шаг к Максу. Тот нервно сглотнул слюну.

– Я не знаю точно, Фаррелл. Я не знаю, когда это началось, – испуганно ответил тот, пытаясь представить, как на самом деле выглядел сейчас глава исследовательского отдела.

– Вот и не стой у меня на пути, пока я пытаюсь добраться до человека, который знает, – ещё злее прошипел Фаррелл и оттолкнул своего коллегу.

Разъярённый мужчина направился к лифту, небрежно расталкивая собиравшихся на обед сотрудников. Макс, в свою очередь, звонил Алану.

– Он идёт за тобой, как ты и предполагал, – дрожащим голосом проговорил начальник охраны. В ответ послышался лишь довольный, самоуверенный смех.

***

Фаррелл вгляделся в тёмно-пурпурные глаза, буравящие его с другого конца кабинета. Алан, как и всегда, не включал ненужный ему свет, изначально ставя собеседника в невыгодное положение. Фаррелл решил не начинать свой разговор с просьбы и начал идти прямо на свечение ненавистных глаз.

– Ладно, ладно, включаю свет, – шутливо проговорил Алан, и включенное освещение поймало беззаботный всплеск его рук.

– Мне нужны ответы. В этот раз без всяких оправданий и просьб подождать. Если ты мне не ответишь, я просто вырву твой чип и скормлю его Омнии, – громко прорычал Фаррелл, не переставая двигаться в сторону своего коллеги.

– Ох, какие мы страшные. Можешь не начинать, я всё расскажу, – ответил Алан ледяным тоном, не двигая ни мышцей и всё буравя Фаррелла глазами, – Ну, что хочешь узнать?

– Сколько это уже длится? Как давно вы изменили мою внешность? – горящим голосом спросил Фаррелл, отбросив в сторону рабочий стол. Алан выругался, но не отвёл глаз.

– Семь лет. Семь лет назад ты умер прямо в офисе от остановки сердца. Омния быстро это заметила, и мы тебя прооперировали. Макс предложил – ради твоей безопасности – изменить тебе внешность, раз уж ты попал на стол. За нами с тобой охотится слишком много людей, чтобы разгуливать в старом облике, – объяснил Алан, скрестив пальцы и положив их себе на живот. Фаррелл стоял в двух шагах, немигающе смотря на него сверху вниз.

– Ты изменил программирование глаз Эмили, чтобы она узнавала меня? – продолжил Фаррелл свой допрос.

– Не только её, – ответил Алан и ухмыльнулся, – любой человек со встроенным нейрочипом или оптическим протезом, включая тебя самого, видел тебя «настоящего», когда мы считали это нужным. В этом здании ты – седеющий кареглазый мужчина, снаружи, для чужих, – синеглазый разлагающийся блондин. Никто из сотрудников, даже со встроенным чипом, не узнал бы тебя на улице. А что касается Эмили, – пожал Алан плечами, – То с ней всё было куда проще. Мы знали, что она никогда никому тебя не выдаст, поэтому и не стали тебя прятать от неё, – ответил Алан и немного помолчал, – Ещё вопрос? – спросил он с загадочной улыбкой.

Фаррелл замялся, борясь со словами. Его последний вопрос, самый важный, всё никак не мог сформироваться в предложение.

– В чём ещё вы меня обманули? – спросил наконец Фаррелл дрожащим голосом, неспособный задать вопрос прямо. Губы Алана расползлись в широкой улыбке.

– Там есть небольшая сторожка с инструментами, ты забыл? Уж лопата и лом точно найдутся, – ответил Алан, – Смотри только не закопайся, тебе ещё работать и работать. Тело-то выдержит, – сказал он и зашёлся в приступе немого смеха.

Искра горькой издёвки взорвала Фаррелла, и он пинком опрокинул Алана на спину. Под взрывы хохота он сел сверху и начал бить своего коллегу по лицу, корёжа его череп и выбивая керамические зубы. Когда от нижней части лица Алана почти ничего не осталось, а его смех потонул в бульканье заменителя крови, Фаррелл встал, сдавил ногой плечо Алана и сжал его правую руку. Тот зашёлся в приступе ещё более сильного смеха, всё распаляясь и распаляясь с усилением натяжения. Наконец, Фаррелл оторвал полимерную руку и с силой бросил её во всё ещё смеющегося Алана. Не сказав ни слова, он развернулся и вышел из кабинета.

«Не останавливай его, всё идёт по плану», – написал Алан Максу после того, как поднялся на ноги. Громко хмыкнув, заметив спускавшегося в лифте Фаррелла, он направился в лаборатории за новой челюстью.

***

Голова Фаррелла была абсолютно пуста, пока он раскапывал могилу своей невесты. Стеклянный контейнер с цветами был отброшен прочь и разбит, а трубы, подводившие к нему питательную смесь, выгнуты в другую сторону, чтобы не мешать работе. Вскоре полотно лопаты ударилось о крышку гроба, и Фаррелл принялся расчищать его поверхность.

Струйки грязи, вырываемые ливнем из сырой земли, мешали ему зацепить ломом крышку гроба. В искусственной коже его пальцев утопали бесчисленные занозы трухлявого дерева, однако в конце концов ему удалось найти небольшую щель под крышкой, и, ненадолго остановившись, он надавил на лом и открыл гроб.

Ливень ослабил запах тлена, внезапно пахнувший из гроба, и тут же начал оттенять внутреннюю обшивку своими ядовитыми каплями. Фаррелл замер, не ощущая, как все мысли внутри смолкли. Она лежала внутри, истлевшая и давно погибшая. Её кости казались неестественно белыми в свинцовом дожде, однако деформированный череп явно когда-то держал внутри её сознание и всё то, что она видела и чем восхищалась.

Фаррелл осторожно прикоснулся к её скелету, неосознанно проклиная себя за то, что он не был способен пролить ни одной слезы и в этот раз. Он вспомнил, с какими сухими глазами он хоронил её, тогда ещё неспособный понять всё до конца и принять её смерть. Теперь же он во второй раз смотрел на то, что от неё осталось, на то, что он так отчаянно пытался сберечь, и не мог пролить ни слезы.

Медленно проводя пальцами по останкам её тела, Фаррелл всё сильнее и сильнее убеждался в том, что это была уже не она. Её тело не было каким-то следом, который она оставила в этом мире. Его воспоминания, по которым Алан «воскресил» её, тоже не были этим следом. Фаррелл прильнул к скелету лбом и попытался приобнять его, но это не подарило ему ни тепла, ни спокойствия, лишь сильнее закрепив осознание той пустоты, которую он всё никак не мог нащупать.

Наконец он понял то, что должен был понять уже давно: в этом мире от неё ни осталось ни следа. Не осталось её смеха, не осталось её красивых глаз, мечтательно смотрящих на окружающих её детей. Не осталось её мягких рук, которые когда-то могли прогнать любой его кошмар. Всё, что от неё осталось – этот белый скелет с пробитым черепом и его вспоминания. Но разве они могли отразить весь тот мир, который светился любовью в её глазах? Разве можно было уместить её всю в гроб, разве можно было запечатлеть всю её жизнь в воспоминаниях, стиравшихся со временем до каких-то идеалов? Как он мог даже думать о том, чтобы удержать её в своих воспоминаниях, когда он был лишь частью той жизни, что светилась в её взгляде?

Фаррелл открыл сухие глаза и вновь посмотрел на скелет. Стоя в холодной могиле и наблюдая за тем, как в гроб набирается вода, Фаррелл впервые принял своё холодное, пустое одиночество. Ему было некуда от этого бежать, и он мог только принять его всем сердцем. Её больше не было в этом мире.

***

Едва удерживаясь на ногах, он вылез из могилы. Звуки дождя заменяли ему мысли, уберегая от невыносимой боли, а его взгляд въедался в кладбищенскую землю. Затерявшись в необъемлемой пустоте, которую он только сейчас осознал, Фаррелл не заметил подошедшую к нему фигуру, укрывавшуюся под зонтом.

Она что-то ему говорила. Её аквамариновые глаза, наполненные слезами, умоляли его вернуться домой. Наконец, окончательно потеряв самообладание и отбросив зонт, она начала бить его руками по груди, крича о том, что он не может продолжать мучить себя и отказывать себе в счастье.

– Ты не она, – сказал внезапно Фаррелл, подняв на неё взгляд, – Ты не она и никогда ею не будешь.

– Почему? Почему ты опять не готов меня принять? – прокричала Линда, закрыв глаза от отчаяния. Её шляпа слетела с головы, и дождь начал выедать её волосы.

– Потому что ты неживая, – ответил Фаррелл и резким движением схватил её голову.

Она даже не успела крикнуть, прежде чем он со страшной силой ударил её лицом о стоящий рядом памятник. Она что-то промычала, и кровь хлынула из её рта. Её нос был разбит, а аквамариновые глаза, налитые кровью и болью, умоляли его остановиться.

Он небрежно сбросил её в могилу к её «сестре». Линда почувствовала, как рёбра её оригинала острыми кольями въедаются в спину. Фаррелл бесчувственно спрыгнул следом, лишь сильнее вдавив костяные шипы в её тело. Его лицо было лишено любых эмоций, а глаза – пусты. С трудом не теряя сознание от боли, она в очередной раз попыталась попросить его образумиться, но слова выходили из её горла лишь неразличимым рёвом. Он медленно сел, сдавив коленями её грудь, и положил руки на её шею, сжав её нечеловечески сильной хваткой.

Сначала она пыталась сопротивляться, ударяя его по рукам. Наконец, она рискнула притвориться мёртвой. Фаррелл немного ослабил хватку и приподнялся, и она успела ударить его коленом в пах. Он разжал пальцы, и она, испуганно ревя, вырвалась из его хватки и попыталась вылезти из могилы, отчаянно скользя пальцами по сырой земле.

Оправившись от боли, Фаррелл схватил её за волосы и снова бросил на труп её оригинала, после чего опять принялся её душить. В этот раз он не реагировал на её попытки его обмануть, и, в последний раз широко открыв глаза, Линда посмотрела на своего возлюбленного и вспомнила его молодое, счастливое лицо. Налитые кровью глаза в последний раз попытались передать всю её любовь, и она перестала бороться.

Он ещё пару минут сидел на её трупе, держа её шею в стальных тисках. Наконец, буря эмоций успокоилась в его груди, оставив позади лишь пустоту, ещё сильнее освободившую его сердце.

Когда дождь закончился и приглушённый серый свет осветил два трупа, лежавших в гробу, Фаррелл встал на ноги и осмотрел содержимое могилы. Он никак не пытался объяснить себе произошедшее или оправдать свой поступок; в его глазах всё было на своих местах. Мёртвые лежали там, где им полагалось лежать.

Собравшись вылезать, Фаррелл поднял глаза и оторопел, увидев слабое свечение пурпурных глаз. Алан сосредоточенно наблюдал за ним, не улыбаясь и не шутя.

– Давно ты тут? – наконец спросил Фаррелл, разрывая тяжёлую тишину.

– Нет, я пришёл уже после всего этого, – ответил Алан серьёзным тоном.

Они оба молчали, не зная, что сказать в такой ситуации.

– Твой план был? – коротко спросил Фаррелл, – С возрождением твоего друга и установкой глушилки? И с… ней?

– Да, мой. Сработал? – поинтересовался Алан, слегка наклонив голову. Фаррелл не ответил: он пытался понять, что заставило Алана так с ним поступить.

– Это всё ради будущего? – звонко отчеканил он наконец и поднял голову, вперив стальной взгляд в глаза своего коллеги. Тот немного дрогнул, и, наконец, ответил:

– Да, всё ради него, – произнёс Алан и невесело взмахнул рукой, – Мы отдали ему всё, Фаррелл, и отдадим ещё больше, – продолжил он и холодно посмотрел на своего друга.

Фаррелл несколько раз обречённо и понимающе кивнул и снова опустил голову.

– Я не стыжусь того, что сделал. Если понадобится, я готов повторять это снова и снова, – вдруг безжалостным, холодным тоном продолжил Алан. Фаррелл поднял глаза и снова вгляделся в неживые пурпурные глаза.

– Не понадобится. Я больше не буду прятаться в своей жалкой норе, – ответил Фаррелл. Алан, услышав самое главное, заметно расслабился, – Меня уже нечему держать в прошлом, – продолжил Фаррелл и снова опустил голову.

На кладбище снова воцарилось молчание. Нарушил его, опять же, Фаррелл.

– Что со мной теперь будет?

– Ну, ты неделю назад убил нашего сотрудника, напал на меня, а теперь уничтожил наш передовой опытный образец, – перечислил Алан, – Мне кажется, тебя лишат квартальной премии, тут уж не отделаешься.

– Я понял тебя. Значит, скоро снова за работу, – подытожил Фаррелл и замолчал.

– Фаррелл, мы с тобой создали этот мир. Пришла пора его принять, – внезапно сказал Алан и протянул свою левую – уцелевшую – руку, – Храбрые не бегут, – закончил Алан и грустно улыбнулся.

Фаррелл посмотрел на пурпурную цепь, вьющуюся по рукаву его друга. Он медленно перевёл взгляд на свою часть цепи, не выцветшей после всех кислотных дождей. На ней даже не оказалось крови. Фаррелл усмехнулся и взял руку, чтобы покинуть сырую могилу.