Не|Живая любовь

Стук дождевых капель заглушал звуки частого дыхания пробудившегося мужчины. Он отчаянно хватал ртом воздух и сжимал руками сырую от пота подушку. Вскоре его дыхание замедлилось, и глубокий, хрипловатый вздох ослабил тягучие тёмные путы ночного кошмара. Мужчина закашлялся, болезненно содрогаясь в кровати, и, увидев свежую кровь на белом постельном белье, устало выругался.

Фаррелл полежал в кровати ещё некоторое время, отходя от страшного сна и позволяя ему раствориться в звуках непрекращающегося дождя. Приступ кашля повторился, будто бы наполнив грудь мужчины раскалённым жидким металлом. Боль немым криком отдавалась в плечах, в животе и где-то в основании черепа. Ослепившая Фаррелла агония окончательно вырвала его из мира сновидений, поглотив все мысли и страхи. Когда кашель наконец-то стих, Фаррелл устало поднялся с кровати, вытер кровь со своего тела испорченной простынёй и, слабо шатаясь, вышел из спальни.

Опираясь тыльной стороной ладони о стену, мужчина медленно прошаркал в ванную. Альма, домашний помощник, молча провожала своего хозяина холодным взглядом голографического голубого глаза, беспомощно наблюдающего за происходящим со стены коридора. Дверь в ванную захлопнулась, и, услышав тихое журчание воды, Альма переместилась на кухню, чтобы приготовить Фарреллу завтрак.

Мужчина чистил зубы, смотря в отражение своих покрасневших глаз. Отголоски боли всё ещё вонзали свои мелкие зубы в его тело, проясняя разум и делая черты окружающего мира острее бритвенного лезвия. Фаррелл попытался очистить обложенный язык, однако, надавив на него слишком сильно, лишь вызвал рвоту. После небольшого перерыва мужчина вздохнул, сплюнул оставшийся во рту желудочный сок и снова начал чистить зубы.

Умывшись, Фаррелл помассировал своё лицо, пытаясь прогнать усталость. Он оттянул свои щёки и вгляделся в свои постаревшие, мутные глаза. Каждую годовщину всё повторялось точь в точь: кровавые простыни и агония умирающего тела стали своеобразным напоминанием о неприятных событиях прошлого. В порыве своего отчаянного оптимизма Фаррелл виновато улыбнулся: увидеть вживую смерть своей невесты ему пришлось всего один раз, и кошмары, ежегодно заставляющие переживать тот день, казались ему всего лишь выцветшей фотографией по сравнению с красочной картиной прошлого.

Фаррелл вышел из ванной и вернулся в спальню. Альма уже постелила новое постельное бельё, скрыв следы ночного кошмара. Мужчина задумчиво осмотрел комнату: пастельные тона, которыми его невеста когда-то заменила старые обои и занавески, до сих пор не потускнели, как будто Линда только вчера активно расхаживала по комнатам, уперев руки в боки и серьёзным взглядом оценивая привнесённые ею перемены. Фаррелл с замиранием в сердце ждал, когда распахнётся дверь и невеста ворчливо пожурит его за медлительность и рассеянность, которые задерживали его на пути к завтраку.

Послышался мелодичный голос, и Фаррелл, слегка вздрогнув, радостно повернулся в его сторону. Тусклое свечение голубого глаза безжалостно вернуло мужчину на землю, а бесчеловечный тон домашнего помощника больно уколол его сердце:

– Доброе утро, Фаррелл. Я уже заказала цветы – 30 белых лилий, – учтиво, заботливо проговорила Альма, не понимая, почему Фаррелл резко изменился в лице. Мужчина, в свою очередь, вымученно смотрел на её глаз, проклиная свою помощницу.

– Да, спасибо. Когда они будут готовы? – спросил Фаррелл слабым голосом.

– Хозяйка магазина сказала, что она уже завезла их заранее, так что можно забрать их, когда будет удобно, –ответила Альма с оттенком гордости: она была рада тому, что смогла предугадать вопрос своего хозяина.

– Хорошо, – ответил Фаррелл и ненадолго задумался, – Тогда я оденусь и пойду. Приготовь мой плащ, пожалуйста.

– Вы не позавтракаете? – в замешательстве спросила помощница, – Мне кажется, Вам стоит поесть перед выходом в город – Вы ведь проведёте там достаточно много времени.

– Я не голоден, Альма. Приготовь мой плащ, – ответил Фаррелл похолодевшим голосом. Вялая улыбка покинула его лицо, и его вымученный взгляд бессловно потребовал оставить мужчину в покое.

– Да, хорошо, – ответила замявшаяся Альма, и голубой глаз, робко и испуганно померцав, потух.

Фаррелл вздохнул и, наконец-то оставшись наедине с собой, попытался вернуть светлый образ невесты, но золотистые грёзы о прошлом бесследно растворились в воздухе плохо освещённой квартиры. «Как закончится испытательной срок Альмы – точно надо будет отправить её в переработку», раздражённо подумал Фаррелл и открыл встроенный в стену шкаф.

Мужчина взглянул на старые рубашки, занимающие половину его гардероба. Часть из них уже выцвела, однако он не находил сил их выбросить: каждая из них всё ещё напоминала ему о невесте, пытавшейся привнести хоть какие-то цвета в его жизнь. Взяв одну из рубашек, Фаррелл начал разглаживать её рукой, погружаясь в далёкие воспоминания. С содроганием в сердце он вспоминал её светящиеся от радости аквамариновые глаза: Линда всегда была готова послушать его рассказы о проектах, над которыми он работал. Конечно, она мало что понимала в финансах, но сама заинтересованность Фаррелла говорила ей о том, что он нашёл для себя что-то значимое. Мягко вытеснив из его сознания и жизни мучительные напоминания о погибших родителях, Линда боялась сделать своего жениха одержимым лишь ею одной, и поэтому его увлечение работой дарило ей облегчение и спокойствие за его рассудок.

Улыбающийся мужчина повесил рубашку на место и выбрал серый рабочий костюм из нижней половины шкафа: пора было её навестить. Фаррелл осторожно натянул на себя одежду, избегая резких движений и практически не дыша: он боялся снова закашляться. Когда костюм был надет, мужчина вышел в коридор и натянул плащ, повешенный Альмой на крючок у входной двери. Пурпурная цепь, указывающая на социальный статус носителя, уютно устроилась на его левой руке, согревая душу своего владельца: компания, в которой работал Фаррелл, уже стала для него новым домом.

Мужчина положил руку на ручку двери; он знал, что она сейчас заперта, и хотел обратить внимание своего домашнего помощника на это недоразумение. Голубой глаз вспыхнул на поверхности двери и робко посмотрел на Фаррелла; Альма не хотела отпускать его наружу.

– Фаррелл, Вы взяли зонт? – спросила она, пытаясь отложить момент разлуки.

– Да, Альма, я взял зонт, – ответил Фаррелл и поднял руку с зажатым в ней зонтом, – Я не голоден; поем, когда вернусь. Со мной ничего снаружи не случится, можешь не волноваться, – продолжил он, заранее отвечая на её вопрос и укрощая её беспокойство. Альма замялась, не зная, как удержать его ещё ненадолго.

– Открой дверь, Альма, – внезапно сказал сухим тоном Фаррелл, уставший от её нерешительности. Он был готов терпеть странности искусственного интеллекта, созданного его компанией, но у всего был свой предел.

Альма не открыла дверь и не ответила ему, всё ещё мешкаясь. Красная искра раздражения пронеслась внутри сознания мужчины, и, когда он повторил свою просьбу, в его голосе послышался агрессивный, злой рык, требующий немедленного подчинения. Домашний помощник тут же открыл дверь, напуганный переменой в своём хозяине. Когда раздался щелчок, Фаррелл миролюбиво улыбнулся и вышел из квартиры.

***

Панорама Темзы сильно изменилась за 15 лет: на её поверхности образовалась тёмно-серая плёнка, а вся рыба, когда-то плещущаяся в водах этой реки, умерла. Единственными её жителями теперь были гигантские скопления мусора и человеческие тела, ряды которых постоянно пополнялись самоубийцами и похороненными в воде бедняками.

Изредка по Темзе проплывали небольшие лодки, на носу которых были установлены мощные прожекторы. Они занимались вылавливанием трупов и другого мусора для дальнейшей переработки: городу была нужна энергия, и родная река не могла оставить его жителей без свежих батарей.

Опираясь на каменное ограждение, Фаррелл задумчиво смотрел на поверхность реки. Его взгляд скользил от ближайшего моста до одинокого судна, разрезавшего маслянистые воды синим лучом своего прожектора. Его свет с трудом разгонял плещущуюся в реке тьму, подсвечивая гигантские, омерзительные столбы склеившегося мусора, напоминающие чудовищные, тянущиеся к поверхности пальцы.

Время от времени команда труполовной лодки останавливала двигатели и забрасывала сети, доставая ещё одно тело и небрежно забрасывая его в своё зловонное хранилище. Им хорошо платили: каждый десяток трупов, который они сдавали Question’у, мог целую неделю кормить их семью – если она у них, конечно, была. В рабочие дни можно было увидеть почти полдюжины таких кораблей на каждый километр течения реки, но сегодня, в воскресенье, работали только самые нуждающиеся труполовы.

Фаррелл усмехнулся: небольшая фигура отделилась от моста и со слабым хлопком расшиблась о поверхность воды. Это приметили и труполовы: их судно резко развернулось, направив свой луч на примерное место падения самоубийцы, и на полном ходу понеслось за прибыльной добычей.

Мужчина, наблюдавший за мрачным судном, беззаботно засмеялся: два дня назад он одобрил проведение экспериментов над гравитационным полем, и скоро труполовы могли потерять часть своего заработка: все желающие были бы вынуждены сводить счёты с жизнью на дому, не загрязняя умирающую окружающую среду своими разлагающимися телами.

Смех Фаррелла внезапно сменился кашлем; мужчина перегнулся через ограждение и прижал свой живот, чтобы вызвать рвоту. Немногочисленные прохожие не обращали на него внимания: всё больше и больше людей страдало от отравления организма примесями в воздухе и еде, и кровоточащие и блюющие на улице люди больше никого не удивляли. Рвотные массы, как ни странно, немного успокоили отмирающие слизистые ткани, и кашель прекратился. Тяжело отдышавшись, Фаррелл осмотрел свою одежду, выпрямился и отошёл от ограждения, чтобы продолжить свой путь.

Через некоторое время вдали завиднелась белая вывеска цветочного магазина, выделяющаяся среди кислотных цветов неоновых притонов – клубов нового поколения, которые посещали в основном люди с кибернетическими имплантатами. Установленные внутри «глушилки» вызывали сбои в работе искусственных органов, и те подавали в мозг разрозненные, противоречивые сигналы. В конечном итоге перегруженный мозг наркомана синтезировал такие ощущения, которые не могли бы вызвать ни синтетические, ни органические психотропные вещества.

Примерно через пять-шесть принятий такого наркотика нервные клетки и в головном, и в спинном мозге начинали отмирать, парализуя своего нерадивого хозяина. В неоновых притонах на этот случай находились осведомители Question’а, вызывающие его представителей для помощи бедному человеку. Родственники наркоманов были рады возможности отдать парализованного калеку компании, рассчитывая на должный уход за больным и, конечно же, на неплохую денежную выплату. Question, в свою очередь, получал идеальный материал для создания «человеческого процессора» – повреждённый, но всё ещё рабочий мозг, лишённый необходимости следить за жизнедеятельностью тела, отлично справлялся с многочисленными вычислениями, необходимыми в работе компании.

На фоне этих смертельных притонов, заполняющих всю набережную Темзы, цветочный магазин «Цветы жизни» выглядел по меньшей мере странно. Витрины с искусственными цветами, подсвеченные изнутри, были целы и хорошо, старательно протёрты. Сам магазин был оформлен просто и по-старому: светло-коричневое дерево мягко отражало тёплый свет ламп накаливания, создавая в помещении уютную атмосферу.

Пожалуй, единственными изменениями, привнесёнными новой хозяйкой после смерти Линды, были установка застеклённых прилавков побольше – Эмили решила продавать цветы вместо дизайнерских детских игрушек – и, через несколько лет, установка модуля искусственного интеллекта, следящего за поддержанием нужных условий в стеклянных холодильниках. С каждым годом аренда этого помещения всё дорожала, и Эмили бы не справилась без помощи Фаррелла – торговля цветами становилась всё убыточнее и убыточнее с каждым днём.

Приветливый перезвон дверного колокольчика заставил Эмили обернуться: до этого она сосредоточенно разглядывала букет на внутренней витрине, то и дело поворачивая его то одной, то другой стороной. Увидев своего старого друга, Эмили тепло улыбнулась и поприветствовала его:

– Здравствуй, Фаррелл. Зашёл за цветами? – мягко спросила она. Она редко моргала: её искусственные глаза не страдали от сухости.

– Да, Эмили. Навещаю Линду сегодня, – тихо ответил Фаррелл, оглядываясь по сторонам. Когда-то его невеста ходила по этому помещению, пытаясь обрадовать каждого приходящего ребёнка игрушкой ручной работы, выбранной или сделанной специально для него. Теперь здесь продавали искусственные цветы – настоящие, живые были слишком редки и дороги, и заказывались только последним постоянным клиентом.

– Я поняла, Фаррелл. Подождёшь тут, пока я схожу за ними? Я их оставила на складе, – проговорила Эмили, заходя за прилавок. Мужчина понимающе кивнул, и она скрылась за дверью, ведущей в складское помещение.

Вскоре она вернулась, неся в руках букет пышных белых лилий. Их аромат наполнил помещение магазина, успокаивая Фаррелла и облегчая боль в его горле. Увидев безмятежное лицо старого друга, Эмили сердечно улыбнулась, положила цветы на прилавок и достала рулон упаковочной бумаги.

– Сколько с меня, Эмили? – спросил Фаррелл, пока она завязывала ленту на стеблях цветов. Как будто бы не замечая его вопроса, она начала поддевать ногтем уголок плотной упаковочной бумаги.

– Эмили, сколько с меня? – повторил свой вопрос мужчина и положил руку на прилавок.

– Нисколько, Фаррелл. Она была моей подругой, и я не могу просить денег в годовщину, – запинаясь, ответила Эмили и осторожно столкнула его руку с прилавка.

– Я не могу просто брать у тебя живые цветы каждый год, Эмили. Я ведь знаю, что дешевле они не становятся, да и…

– Фаррелл, – перебила его Эмили и оборвала бумагу, резким звуком заставляя его замолчать, – Это не обсуждается. Ты помогаешь держать этот магазин на плаву, твоя компания вернула мне зрение, ты каждый год относишь мои цветы на могилу моей лучшей подруги – ты правда думаешь, что после всего этого я могу что-то у тебя просить? – резко ответила она, болезненно впиваясь в него холодными глазами, и протянула через прилавок завёрнутые в бумагу лилии, – Фаррелл, я благодарна тебе по гроб жизни. То, что ты сделал и делаешь для меня, дороже любых цветов, какими бы редкими они ни были, – продолжила она и виновато улыбнулась, стыдясь своей грубости.

– Я понял, Эмили. Спасибо большое, – ответил Фаррелл немного растерянно и взял цветы.

– Через год нужно будет шестнадцать лилий, да?

– Да, в следующем году шестнадцать. Я пойду, наверное. Спасибо ещё раз, – ответил мужчина и подошёл к двери.

– Надеюсь, ещё увидимся, Фаррелл. Береги себя, – попрощалась Эмили. Фаррелл улыбнулся, кивнул и открыл дверь; радостный колокольчик проводил посетителя мягким перезвоном.

***

Тихий стук колёс мелодично отдавался в каждой вибрации вагона, позволяя Фарреллу абстрагироваться от приглушённых разговоров толпы. Он внимательно рассматривал голографический рекламный щит, расположенный на стене вагона. Месяц назад его компания, Q.uestion, объявила о появлении новой вакансии; в медиа она продвигалась под названием «Face it!», и рекламу именно этого продукта разглядывал мужчина.

«Face it!» требовала от работника совсем немногого, всего лишь вытатуировать у себя на лице логотип – сплетённую в букву «Q» змею. После этого новый член команды Q.uestion мог заниматься чем угодно и, в зависимости от частоты выхода на люди, получать соответствующие премии. Поначалу Фаррелл сомневался в том, что эта затея имела какой-либо смысл, но позже глава кадровой службы, Алан, смог убедить своего коллегу взглянуть на это по-новому.

Седеющий мужчина довольно кивал, оценивая работу маркетингового отдела. Реклама была простой и запоминающейся: всего лишь силуэт человека с татуировкой на лбу и, рядом, слоган: «When life gets rough – Face it!». Этот образ, простой и диковинный, врезался в сознание. Отсутствие какой-либо иной информации на рекламном щите вынуждало заинтересованных людей обращаться напрямую к сотрудникам Q.uestion’а, не имея возможности заблаговременно что-либо обдумать. Те, в свою очередь, были рады принимать людей в свои цепкие руки – приходящие утолить своё любопытство обычно возвращались домой с щедрой предоплатой и договором о принятии на работу в качестве «сотрудника отдела эпидермальной рекламы». Алан, несмотря на свою напускную несерьёзность и дурашливость, делал из своих подчинённых настоящих профессионалов. Фарреллу казалось, что его коллега был способен продать спички дьяволу, если бы того захотел.

Внезапно голоса в вагоне стали громче: казалось, часть из них была даже взволнована. Мужчина повернул свою голову и увидел небольшую толпу, собравшуюся в другом конце вагона. Недовольный шумом, он решил подойти к толпе и узнать причину этого столпотворения.

Как оказалось, одному из пассажиров стало плохо. Пожилая женщина, сидевшая напротив него, беспокойно рассказывала о том, как молодой парень внезапно зашёлся диким кашлем, и его рука, которой он прикрывал рот, моментально покрылась кровью. После этого он надрывно, со свистом вдохнул, откинулся назад и, видимо, потерял сознание, позволяя крови стекать по его лицу и капать на мятую одежду. Окружающие, неспособные, как на поверхности, просто пройти мимо и сразу забыть об увиденном, растерянно смотрели на сотню раз встреченную ими смерть.

Поняв, что происходит, Фаррелл безмолвно подошёл к панели связи и приложил к ней палец. Встроенный дактилоскоп распознал мужчину и его уровень гражданства, после чего установил связь с диспетчером.

– Тут парень умирает, вокруг него толпа собралась. Можете забрать его на следующей станции? Не думаю, что он очнётся, – отчуждённым голосом сказал седеющий мужчина.

– Добрый день! – повседневным, ровным тоном ответил диспетчер, – К сожалению, мы сможем его забрать только на конечной. На промежуточных станциях этой ветки ещё не установлены измельчители, а тащить его по улице было бы даже хуже, чем просто оставить в вагоне. Простите за неудобство; скоро мы установим измельчители и печи, и тогда такое уже не будет повторяться, – подытожил служащий.

– Ничего, ничего, – задумчиво ответил Фаррелл, – Я его тогда утихомирю, чтобы не мешал. Вы не против? – спросил мужчина.

– Конечно! Это было бы очень любезно с вашей стороны. Вы точно хотите сделать это сами? Костюм ведь запачкаете.

– Меня это не особо беспокоит. Кроме меня ведь никто не сможет это сделать, верно? – задал Фаррелл риторический вопрос и холодно улыбнулся, – Только не забудьте забрать его на конечной.

– Да, заберём. Спасибо большое! – ответил служащий и улыбнулся в ответ. Связь прервалась.

Когда экран потух, Фаррелл вернулся к умирающему парню. Толпа разошлась, увидев на рукаве мужчины пурпурную цепь – символ его неприкосновенности. Фаррелл положил пакет с цветами на свободное место рядом с молодым человеком и наклонился к умирающему. От того разило едким потом и запахом разложения, но Фаррелл, не испытывая отвращения, мягко взял парня за шею и подбородок. Тот попытался было оттолкнуть незнакомца, но его руки, едва поднявшись, тут же упали обратно на колени. Безмолвно наблюдавшая за происходящим толпа достала телефоны, готовясь выложить в Сеть очередную сенсацию. Фаррелл приподнял голову умирающего и застыл на секунду, увидев у него на лбу свернувшуюся в букву «Q» змею. Интересная мысль зародилась в голове у мужчины, но это не остановило его рук.

Раздался сухой щелчок, и надрывное дыхание умирающего стихло. Послышались вздохи удивления и отвращения, однако Фаррелл не обращал на них внимания. Он осторожно достал салфетку из кармана брюк, тщательно протёр свои руки и заткнул её за воротник куртки мертвеца. Взяв пакет с цветами, он направился к выходу из вагона: поезд вот-вот уже должен был прибыть на нужную Фарреллу станцию. Толпа пропустила убийцу, ошарашенная его хладнокровием.

Территория кладбища, полностью выкупленная Question’ом, была огорожена высоким металлическим забором. Одного лишь логотипа корпорации, в который каждые 10-15 метров сплетались прутья забора, хватало для сохранения гранитных памятников: авторитет и репутация компании отпугивали мародёров гораздо эффективнее охранника или же электрического ограждения.

Фаррелл без труда нашёл нужное надгробие из белого мрамора. Оно опять покрылось серым налётом ртути и многочисленных химикатов, отравляющих воздух. Несмотря на то, что наибольшая доля загрязнений приходилась на пригородные районы, постепенно становящиеся непригодными для жизни, столица тоже страдала от отравления, хоть и не в такой степени. Мужчина открыл небольшой стеклянный контейнер, установленный на могиле, и достал из стоящей внутри вазы 14 увядших лилий, поставленных туда в прошлом году. Микроклимат внутри и специальная смесь, подаваемая на дно вазы, продлевали жизнь цветов, но не даровали им бессмертие.

Фаррелл положил старые лилии на землю, разорвал упаковочную бумагу и поставил в вазу новые цветы. Плотно закрыв контейнер и немного полюбовавшись пышным букетом, мужчина взял увядшие цветы и направился к небольшому зданию, в котором хранились инструменты. Бросив цветы в контейнер для переработки, Фаррелл снял плащ и пиджак, набрал чистой воды в ведро и захватил пару щёток перед тем, как вернуться наружу.

Оглядев могильную плиту и расстроенно вздохнув, мужчина засучил рукава и начал очищать памятник от серого налёта. Несколько раз он прерывался, чтобы поменять воду или прокашляться кровью, но в целом работал Фаррелл быстро и уверенно – каждый год он очищал не только памятник своей невесты, но и надгробную плиту своих родителей, рядом с которыми её похоронил. Его мать и отец погибли почти одновременно, и Фаррелл, будучи их единственным оставшимся родственником, решил похоронить их вместе. Это было вызвано в большей степени финансовыми ограничениями, нежели моральными или религиозными взглядами, и Фаррелл укорял себя этим ещё очень, очень долгое время. Тем не менее, через пару лет после родителей он похоронил ещё и свою невесту. Пустота, внезапно поглотившая его жизнь, заглушила все страдания, и угрызения совести постепенно, с годами, сошли на нет.

Наконец он вернул надгробию былую белизну. Его благородный цвет, к сожалению, оттенялся стальным светом солнца, едва пробивающимся сквозь тучи, однако Фаррелл был доволен проделанной работой. Над кладбищем воцарилась тишина, и мужчина мысленно помолился о дожде, который мог бы заглушить его мысли, дав способ отвлечься, убежать от тяжёлых воспоминаний. Но ничто не мешало ему буравить глазами её имя – Линда Орнелл – высеченное на белом мраморе, и немногочисленные годы её жизни. Раз за разом он как будто бы заново вырезал на камне имя своей невесты, проверяя верность надписи и одновременно отказываясь принимать эту простую истину. Вскоре на его глаза навернулись слёзы, и буквы стали нечёткими, что совсем не смягчило его боли. Фаррелл всё ещё знал, что она лежала там, внизу, всего лишь в двух метрах от него и одновременно так далеко, насколько это только было возможно. Слабо пошатываясь, он подошёл к надгробной плите и, неспособный больше стоять на ногах, упал на колени и обнял холодный, гладкий камень. Приложившись лбом к его гладкой поверхности и закрыв глаза, Фаррелл всем своим естеством растворился в своей боли и одиночестве, забыв обо всём, что его окружало. Его тело сотрясалось в рыданиях, нарушавших царившее на кладбище молчание.

Вокруг не было ни души; ни одна машина не проезжала мимо этого далёкого от магистралей места, а число людей, родственники и близкие которых были здесь похоронены, сильно поредело за последнее десятилетие. Когда Фаррелл немного отошёл от горечи, опухающей в его мозгу и как будто бы сдавливающей изнутри его череп, он оглянулся вокруг и увидел лишь только безмолвное, пустынное кладбище. Не найдя никого, кто мог бы разделить с ним это страдание, он беспомощно завыл и снова уткнулся лицом в памятник.

***

Вернувшись в свою квартиру, Фаррелл первым же делом сбросил свой плащ в корзину для стирки – он не мог знать наверняка, что тот не был пропитан ядовитыми химикатами. Боковым зрением мужчина увидел яркое голубое свечение – Альма следила за его движениями из кухни.

Фаррелл задумался о том, что она проявляла слишком много эмоций для обычного домашнего помощника. В будущем это могло бы снизить её продажи или вызвать недовольство клиентов: они покупали её для решения мелких бытовых проблем, а не ради её искусственного сердоболия. Хорошо, что Фаррелл согласился испытать её перед выпуском в продажу.

– Я вижу тебя, Альма, – сказал он холодным голосом, уставший от её восторженного, приторного обожания. Альма переместилась в коридор, чтобы поприветствовать своего хозяина.

– Добрый вечер, Фаррелл! Всё прошло хорошо? – спросила она радостным голосом, всё больше раздражая опустошённого мужчину.

– Да, всё как всегда, – сдержанно ответил он, пытаясь замять разговор.

– Я приготовила Вам пасту с морепродуктами. Она уже разогревается, так что, если Вы голодны…

– Да. Спасибо большое, Альма, – ответил Фаррел, удивлённый её выбором: это было последним блюдом, приготовленным Линдой перед смертью. Он со слабой злостью подумал о том, что нейронный датчик, надеваемый им на работе, на самом деле считывал не только данные о мозговой активности, как заверял его Алан, но и его мысли. Непроизвольно обнажив свои острые зубы, мужчина решил обсудить это со своим коллегой при встрече.

– Всегда пожалуйста, Фаррелл! Надеюсь, Вам понравится! – радостно воскликнула Альма, вырвав своего хозяина из тяжёлых размышлений. Тот слабо улыбнулся в ответ и прошёл на кухню.

На накрытом столе стояли две дымящиеся тарелки. Аромат горячей еды теребил обоняние Фаррелла, и в животе мужчины заурчало. Однако он не мог оторвать глаз от второй тарелки, вид которой повергал его в ступор.

– Альма, к чему вторая тарелка? – осторожно спросил Фаррелл, опасаясь прихода какого-то незваного гостя.

– Ну… – замялась Альма, – мне казалось, что Вам будет слишком одиноко ужинать в одиночку, поэтому я… – продолжила она и замолчала, неуверенно мямля. Фаррелл начал слабо трястись от кипящего внутри раздражения.

– Убери это, пожалуйста. Не переводи продукты. Я завтра это доем, – с трудом отчеканил он и не двигался до тех пор, пока её манипуляторы не убрали накрытую пищевой плёнкой тарелку в холодильник.

– Спасибо большое, Альма. Ты можешь идти, – сказал Фаррелл, безжалостно впиваясь глазами в её зрительный сенсор.

– Фаррелл, Вы не хотите, чтобы…

– Нет, Альма, не хочу. Убирайся отсюда, – грубо перебил её Фаррелл. Когда её глаз потух, он устало упал на стул и, окончательно убедившись, что остался один, наконец принялся за ужин. Паста была хорошо приготовлена: рецепт был выполнен с практически хирургической точностью. Через пару минут Фаррелл положил вилку на стол, больше не способный есть такую безжизненную, идеальную еду.

Идя по коридору в свой кабинет, мужчина услышал сдавленные рыдания, доносящиеся из ванной. Вымученно вздохнув, Фаррелл напомнил себе о том, что надо обязательно переговорить с ведущим разработчиком ИИ об Альме. Эту проблему нужно было решать как можно скорее – её выход на рынок был уже на носу.

Зайдя в кабинет, Фаррелл устало сел в добротное кресло, закрыл глаза, блаженно провёл руками по зелёному сукну стола и глубоко, расслабленно вздохнул. Альма не могла заходить в эту комнату, и он наконец-то мог насладиться относительным покоем и тишиной. Когда кровь перестала стучать в его висках и раздражение наконец-то покинуло его разум, Фаррелл включил голографический проектор щелчком сухих пальцев.

Вся поверхность стола тут же подсветилась голубоватыми лампами и заполнилась бесчисленными файлами: отчётами и предложениями касательно новых разработок. Однако у Фаррелла были более срочные дела: шальная мысль, родившаяся в вагоне метро, острыми клыками вгрызалась в его мысли. Он потянулся к трёхмерной проекции клавиатуры и набрал своего коллегу.

– Да, Фаррелл? – моментально ответил Алан.

– Алан, есть минутка? У меня появилась идея касательно «Face it», хотел обсудить её, – сухо проговорил Фаррелл.

– Конечно, есть. Идея появилась после того, как ты тому парню в метро шею свернул? Все подпольные медиа кишат новостями про одного из основателей компании, убивающего своих подчинённых, – безучастно спросил Алан, больше намекая на свою осведомлённость, нежели проявляя любопытство. Уголки губ Фаррелла непроизвольно скакнули вверх, но он тут же опустил их обратно, непроизвольно скрывая от себя своё удовольствие.

– Да, после этого и появилась. Мы могли бы выплачивать им дополнительные премии, зависящие от уровня освещаемости наших сотрудников в средствах массовой информации, а не только от простого выхода на улицу. Новости, интервью, виральные и скандальные видео вроде сегодняшнего – всё ведь продвигает образ нашей компании в массы, так ведь? – поделился своей идеей Фаррелл, не замечая свой хищный оскал. Его мысли были слишком заняты бесчисленными возможными вариантами появления «сотрудников» своей компании в Сети.

– Неплохая идея, мне кажется, – уверенно ответил Алан своим сильным голосом после небольшой паузы. Фаррелл не без удовольствия заметил, что его коллега тоже был заинтересован: его голос почти незаметно подрагивал от возбуждения, – Надо будет проконсультироваться с юристами насчёт того, как это оформить.

– Прекрасно. Я могу оставить это на тебя? – спросил Фаррелл и растянулся в кресле, закрыв глаза и вытянув ноги.

– Да, без проблем. Фаррелл, ответишь напоследок на один вопрос? – внезапно спросил Алан, поменяв тон.

– Дерзай, – коротко ответил Фаррелл и недовольно открыл глаза, уставившись в потолок.

– Ты в порядке? Если хочешь поговорить, я всегда на связи, – звонко спросил Алан располагающим тоном. Растянувшийся в кресле мужчина поморщился: либо его коллега действительно переживал за его состояние, либо всего лишь беспокоился за качество выполняемой им работы. Как бы то ни было, Фарреллу не нравился ни один из этих вариантов. На пару секунд он вспомнил гнетущее одиночество, овладевшее им на кладбище, однако тут же отбросил эту мысль.

– Я в полном порядке, Алан. Честно, – обрубил он, чётко давая понять, что не хочет развивать эту тему.

– Понял, не лезу. Просто помни о том, что ты нам нужен здоровым. Завтра увидимся? – спросил Алан спокойным тоном, не поверив своему коллеге.

– Да, до завтра, – ответил Фаррелл и потянулся к столу, чтобы прервать связь.

За время их разговора на светящейся поверхности стола появилась ещё пара десятков файлов. Седеющий мужчина смерил их издевательским взглядом и криво улыбнулся: работа, в отличие от всего остального в его жизни, никуда не исчезала без его желания. Засучив рукава рубашки, он принялся вгрызаться в отчёты и предложения, принимая решения о финансировании новых проектов или о закрытии старых. Перебирая десятки, сотни новых идей, он постепенно начал забывать события долгого дня, растворяясь в общем креативном процессе тысячи сотрудников. Вскоре на его лице появилась тёплая, добрая улыбка: ему казалось, будто он помогает Question’у развиваться, как ребёнку. Детище Фаррелла уже делало семимильные шаги в своём развитии, однако это не означало, что мужчине не нужно было задавать компании общее направление.

Наконец-то расправившись с последним файлом, мужчина откинулся на спинку кресла, умиротворённо вздохнул и позволил себе расслабиться. Он больше не слышал рыданий своего домашнего помощника и наконец-то мог насладиться сладостной тишиной. Фаррелл начал всматриваться в белоснежную плоскость потолка, постепенно разгоняя остатки своих мыслей, и погрузился в блаженные грёзы.