Глава 28

 Холодный ветер, кажется, проникал не только под одежду, но и под кожу. Холодный ветер заставлял впасть в оцепенение, которое, впрочем, сейчас было даже приятно. В оцепенении – спасительном и долгожданном был какой-то шанс, шанс на пробуждение.

«Он не мог умереть», - подумалось Мелеаганту и ветер, взлетев куда-то к самым верхам, согласился с ним.

Но затем ветер обрушился вниз, нещадно принялся рвать желтоватую траву и кустарники, разбиваться о могильные плиты…

Кладбище. Кладбище рода де Горр. Всех потомков его хоронили здесь, в почёте стояли каменные плиты, являвшие безжизненные портреты, даты, и последнее напутствие.

Здесь маленький Мелеагант учился находить силы для жизни. Какая ирония – в мире смерти, в мире, где правит скорбь, он находил вдохновение, глядя на выдолбленные в камне навечно и застывшие лики предков.

Отец Мелеаганта часто приводил его сюда. В основном – за провинности. Неважно, что именно Багдамаг считал провинностью: разбитую ли неловким магическим пассом чашку, недостаточно ровное приветствие гостя, поражение в мальчишеском турнирном бою – он брал сына за руку и вёл его к этой части призамковых земель.

-Смотри! – напутствовал он, - здесь лежат великие рыцари, великие колдуньи, мудрые и терпеливые жёны, могущественные политики, ты будешь лежать с ними…если, конечно, не будешь и дальше позорить своё родовое имя.

И Мелеагант старался. И Мелеагант уже чуть повзрослев, стал сам бродить среди могильных плит, изучая предков, ища поддержки в их мёртвых лицах, ища слова утешения в словах провожающих.

Чаще всего Мелеагант приходил к матери – она умерла в день его рождения и эта тоска навсегда оставалась в сердце принца де Горра, добавляя повод для ненависти его же отцу.

-Она могла бы жить, если бы не ты! – в сердцах как-то сказал Багдамаг, в ответ на особенно острое противоречие Мелеаганта, в тот день, когда он впервые в Совете предложил поступить вразрез с мнением отца.

Сказал он это при советниках. Советники, к слову, сделали вид, что не слышали и звука, а побледневший наследник…ну, так год стоит тёплый, духота – мало ли, в чём причина.

Мелеагант навсегда запомнил эти слова, вырезанные самым жестоким оружием на самом нежном месте тонкой души. Он так никогда и не узнал, что в тот же день Багдамаг, забывший уже о своих словах, которые для него, почти ничего и не значили, и явились только следствием краткой гневной вспышки, в разговоре с послом и давним другом из соседнего графства сказал гордо:

-А мой-то…не трус! Против отца не боится идти.

Багдамаг презирал покорность, считая её родственницей слабости. Жаль только, что он, имея сотни возможностей и десятки порывов, так и не сказал ни разу Мелеаганту о том, что любит

его или же, что гордится им. Он пытался спрятать свою боль, делая сына лучше, и сам не понимал, что ведёт и его, и себя в глубокие чёрные воды.

Ветер новым порывом рванулся к каменной плите матери, и снова разбился. Мелеагант привычно взглянул на лицо женщины – молодой и красивой, с очень выразительным лицом и…странное дело, камень умудрился передать глубину взгляда. А может быть, это только привиделось разбитому в душе принцу?

Мелеагант привычно отнял от года смерти год рождения матери – двадцать три года! Поразительно…

Он уже был старше неё. Мелеагант ребёнком чувствовал жжение в груди и глазах, когда видел её портрет, но чем старше становился, тем больше понимал, что ему сложно любить женщину, которой он не знал. Привычным движением Мелеагант взглянул влево и уже почти по памяти прочёл ещё одно имя – Элеонора. Его сестра. Она родилась на год раньше, чем сам Мелеагант и умерла через месяц. Багдамаг потребовал от жены наследника, и она снова забеременела, не успев даже толком оправиться от потери дочери.

И снова Мелеагант ничего не почувствовал. В камне был портрет совсем маленький, неразборчивый, обезличенный, по факту…

Мелеагант взглянул вправо, и что-то слегка вздрогнуло в его собственной душе. Багдамаг – отец Мелеаганта. И снова камень запомнил не только вечное презрение и холодность взгляда, но и черты сладострастника и полнейшей вседозволенности. Мелеагант знал, что Багдамаг взял его мать – Амирис в жёны, едва той исполнилось шестнадцать лет, и она стала третьей официальной женой принца де Горр.

Предыдущие две, к слову, лежали несколькими рядами левее, Мелеагант из любопытства изучил раньше и их памятные плиты.

Принц де Горр присел на колени к могиле отца и коснулся камня рукой, затянутой в кожаную перчатку, сбрасывая с плиты принесённые холодным издевательским ветром листья.

-Здравствуй, папа, - тихо сказал Мелеагант и ответом ему послужил ветреный гул. – Как видишь, я ещё жив, однако, похороны здесь будут. И очень скоро.

Мелеагант проглотил комок в горле, и закрыл глаза рукой, стараясь взять себя в руки.

-Мой брат… - выдохнул он.

И воспоминания…дьявольские воспоминания! Оцепенение спало и пришла жестокая кара. Картинки, образы, звуки и запахи – всё мешается, вспыхивает огоньками, загорается и тут же тухнет, позволяя погружаться в тошнотворный мир памяти.

Ему четырнадцать. Уриен Мори, усмехаясь, с загадочной улыбкой зовёт его на задний двор, где дарит лучшего коня из своего графства.

-Я знаю, день рождения у тебя был почти месяц назад, - смущается молодой граф, но договорить не успевает, потому что Мелеагант бросается к нему с объятиями, стараясь запечатлеть в своей памяти навсегда этот день, длинную гриву чёрного вороного коня, улыбку своего друга…нет, уже брата. Пусть хотя бы не сказано это вслух, но уже ясно!

Нет! Ему не четырнадцать. Он не на заднем дворе. Он прибыл подготовить место на родовом кладбище для Уриена…

Ему шестнадцать. Серебряный бал, призрачный свет…странное дело, этот свет манит Мелеаганта, будто бы зовёт, призывает к чему-то. Так было всегда. Юного наследника завораживает серебро, завораживает луна. Он чувствует странную связь с этим призрачным мистическим светом, но не может объяснить её себе.

-Эй, взгляни-ка туда, - Уриен круто повернул принца в сторону придворных дам и Мелеагант увидел тонкую девушку, младше его самого, робкую и заинтересованно-смущённую его вниманием.

-Кто она? – шёпотом спросил Мелеагант, поднимая бокал выше, чтобы она видела, и демонстративно выпивая из него глоток. – Я, кажется, прежде её не видел.

-Это дочь герцога Леодогана Кармелида, - кланяясь девушке издалека. – Не то Гивера…не то Гвинева…как-то так. Мне её в прошлом месяце предлагали как потенциальную невесту.

-И? – Мелеагант оценивающе оглядел девушку, она, не выдержала его взгляда и отвернулась. – Что ты решил?

-Да ну её! – Уриен добродушно засмеялся, - Маолас, такие не в моём вкусе. Я люблю демонический тип. Чтобы до жути была…

-И где ты такую найдёшь? – Мелеагант отвернулся от девушки, с усмешкой глядя на Уриена.

Нашёл. Нашёл на свою голову! Впрочем, можно ли его винить в этом? Уриен искал смерти. Как и Мелеагант, он не был приспособлен к миру и рвался к битвам, как рвалась сама Моргана. Мелеагант подумывал организовать общий союз, но Моргана…проклятая фея не смогла пойти против своего брата! Влюбилась ли, с ума сошла…хотя, в данном случае – это один ответ, но факт остался фактом. Уриен впился в фею душой, а она стала случайной причиной его погибели.

-А я… папу убил.

-Что? – на Уриене не было лица. Он, не веря, смотрел на распростёртое тело Багдамага.

В тот день Мелеагант ждал, что Уриен отвернётся от него, убежит, спрячется – сделает что-то, чтобы никогда больше не пересекаться с принцем. Но Уриен назвал его братом в те страшные для Мелеаганта часы.

Мелеагант стоит на коленях, смотрит на свободный участок земли рядом с каменной плитой отца и понимает, что рядом с этим участком есть ещё один…и ещё…и ещё…все свободны. Пока свободны.

-Я лягу рядом с моим братом, - решает Мелеагант, но никогда не сможет понять, вслух ли сказал или просто подумал.

Хочется кричать, но он не может понять, как переложить гнев и ярость в крик. Раньше получалось. Раньше…

Какое раздражающее слово – «раньше». Какой-то дьявол выдал это слово людям, и теперь упивался их слабостью перед ним.

-Брат мой, - повторяет Мелеагант, безотчётно разгребая комья земли со свободного участка. – Ты будешь спать здесь…

На долгое время Мелеаганта не хватает, и он падает ничком на траву, не заботясь о чистоте одеяний и о сырости. Боль прорывается к горлу, боль умножается, увеличивается в размерах и он сам становится болью.

Мелеагант кричит. Безотчётно, яростно и бесконечно. Кричит и не может остановиться.

***

Мерлин лежит на софе и медленно впивается ритуальным кинжалом в собственную плоть, позволяя крови медленно течь в чашу. Он прикрыл глаза, чтобы не чувствовать, как тонко подкрадывается слепота.

Мерлин боялся темноты с самого детства. Он знал, что однажды ему придётся вступить в эту самую черноту навсегда и раствориться в ней, потеряться. Он знал это, потому что видел однажды ребёнком во сне. С тех пор сны стали проклятием.

-Маленький мальчик…- прошептал Мерлин сам себе, морщась от боли скорее для порядка, чем от действительной болезненности. – Я снова маленький мальчик.

Снова подступил страх темноты. Но это длилось недолго, несколько коротких мгновений и пришло осознание неотвратимости, пришло вместе с тонким вскриком Морганы.

-Боже…- Мерлин приподнял голову, с тяжестью открыл глаза и увидел мутные очертания собственных покоев, и ширму, за которой суетился силуэт Гаюса.

Мерлин обессилено рухнул в подушки, и продолжил позволять крови стекать в чашу. Оставалось немного. Где-то половина чаши и всё кончено. Нужно сделать разрез больше.

-Леди Моргана, сейчас будет больно, - уверенно сказал Гаюс, - кричите, если вам будет легче…

Мерлин, хоть и слабел, а всё же не удержался от улыбки. «Будет больно» - Моргане! Да она живёт с болью, она сроднилась с болью, она и есть боль, во всех её воплощениях!

Видевшая жестокий обман короля Утера Пендрагона Моргана стала свидетельницей смерти в один вечер всей своей семьи. Отец был убит в ту проклятую ночь, а мать умерла душою, прознав об этом. А после умерла и телом.

Мерлин никак не мог понять за долгие годы, возвращаясь мыслями к Моргане в самые неожиданные моменты своей жизни, натыкаясь взглядом на вещи, любимые ею, почему мать Морганы позволила себе умереть? Мерлин был в последние часы её жизни. И Гаюс был…тогда он только становился лекарем, и практиковался на простых случаях. Герцогиня Корнуэл должна была разродиться без проблем, и так и было, но она угасла меньше, чем через сутки после первого вздоха Артура.

-Какого чёрта? – Гаюс ошарашено смотрел на труп молодой и физически здоровой женщины. – Какого чёрта, Мерлин?

-Она не хотела жить, - мрачно ответил друид. – Ни одно зелье не вернуло бы ей волю к жизни после смерти мужа и её предательства.

-Но ведь у неё осталась дочь! – в ужасе прошептал Гаюс. – А теперь и сын! Они не виноваты…

Мерлин так и не понял, почему герцогиня бросила Моргану. Об Артуре, ладно, позаботился бы Утер, или Мерлин, но Моргана! Девочка потеряла и отца, и мать, и, кажется, детство.

Затем ей пришлось потерять призрачный шанс на нормальную жизнь, когда Мерлин, поймавший в Моргане дар магии, бросился её обучать так рьяно и так стыдливо, надеясь закрыть этим свой долг перед нею.

А она бежала из его дома. Устала от его молчаний, а может быть, увидела в нём того, кто позволил Утеру предать честь.

Мерлин не выпускал её из вида, старался разузнать о ней что-нибудь, хоть иногда, но получал известия. Моргана попала на остров фей, Моргана получила назначение в Совет фей, Моргана участвовала в поединке за право сильнейшего, Моргана победила в нём и…

Ушла, плюнув на остров, на своё право, на всех. Пришла ко двору Артура, пройдя через черт знает какие пути и дороги. Пришла, чтобы спуститься в ад, взглянуть в глаза своему сводному брату и потеряться окончательно.

А разве сам Мерлин не потерялся сейчас в своей темноте? Он попытался открыть глаза, и это ему удалось с третьей попытки, потому что с кровью в чашу уходила и магия, и сила. Отдавая кровь в магическую чашу от ритуальной раны, Мерлин отрекался от себя - друида, от собственной магии.

-Кричите, будет легче! – напутствовал Гаюс, сам едва удерживаясь от крика.

Моргана только глухо застонала. Мерлин, ослеплённый, оглушённый чернотой представил, как она извивается на софе и стискивает зубы, чтобы не закричать. Из принципа. И из знания, что от крика легче не станет.

Боль бывает разной. Бывает боль от памяти, от совести и для наслаждения. Бывает бесконтрольная и поддающаяся фиксации. Но бывает и такая, которая сшивает тело и душу одной нитью, которая связывает так плотно, что ничем нельзя уже разорвать путы, и от боли этой крик не поможет.

Ничего не поможет.

Снова глухой стон. Принцип или знание? Вечный протест или надменная сила?

Мерлин сам глухо застонал, когда особенно болезненным толчком кровь выплеснулась в чашу, наполняя её до края.

-Гаюс…- слабо позвал Мерлин и понял, что в горле его стремительно образуется пустыня, а между тем, сейчас нельзя сделать и глотка воды. Ничего нельзя больше принимать, кроме крови…её крови.

«Ты утонешь в моей мести, друид», - прошипела ему Моргана в первый вечер своего появления, проходя мимо длинного стола, и останавливаясь возле Мерлина, притворяясь, что наливает себе бокал.

А он уже знал это! Знал, знал…

«Я захлебнусь её кровью!», - горько подумал Мерлин, и лёгкая дрожь от безумного веселья прошла по его телу. – «Какая тонкая ирония».

-Мерлин? – Гаюс склонился…Мерлин это скорее угадал, чем почувствовал, - что вам угодно?

-Моя чаша, возьми…- дрожащей рукой, резко потерявшей твёрдость и силу, друид протянул чашу с собственной кровью куда-то в пустоту. Бережно его руку перехватили и вынули чашу.

-Да, сейчас я принесу кровь Морганы.

Гаюс исчез, только лёгкий холодок проскользнул по комнате. Мерлин, ожидая, находился в состоянии между двух миров – между живой преисподней и смертью.

Он вспоминал все свои грехи, все провалы и ошибки, всю вину – и это дополнительно давило его к земле.

Моргана за ширмой вскрикнула от боли, и Гаюс поспешил заверить её:

-Это Мерлин. Это всё он. Для Чаш. Вы слышите? Вы осознаёте?

Судорожная возня, слабый голос, переходящий в слезливый и протяжный жалкий вой:

-Да, осоз…

Моргана оборвала свой вой, а может быть, и не было его вовсе, Мерлин не был уверен, что в ослеплении будут светить мысли, и закричала. Страшно и громко.

И тысячи осколков в голове Мерлина разбились с её криком и все, как один, впились в него острыми краями, и рвали, рвали его на части, кололи и несли, соединяли темноту.

***

Леди Вивьен застала своего мужа в самом удручающем состоянии. Он сидел на нижней ступеньке лестницы, что вела к залу Совета и, кажется, был подавлен так сильно, как никогда в жизни.

-Так, в чём дело? – строго спросила леди Вивьен, приближаясь.

Вопреки обыкновению Гавейн не поднялся навстречу жене, продолжил сидеть, понурив голову. Его терзала совесть. Его терзало то, что он помог Кею подделать письмо и не сумел отговорить Артура от этого предприятия.

-Я совершил ошибку, - тихо отозвался рыцарь и обхватил голову руками. – Боже, как я ничтожен.

Леди Вивьен остановилась, поражённая такими словами – прежде ей не доводилось видеть мужа в таком состоянии.

Их брак стал самым частым случаем соединения родовитых семей. Утер решил во что бы то ни стало женить своего любимого рыцаря, а леди Вивьен практически продали из обедневшего, но знатного графства. Вивьен тогда не сопротивлялась, понимая, что бесполезно и не Гавейн так другой, понимала. Что у неё нет права решать собственную судьбу, и пошла замуж за рыцаря.

И на сегодняшний день продолжала считать, что не прогадала. Гавейн тоже не особенно пылал желанием связать свою судьбу с ней, но противиться не стал. Вивьен была красива, покорилась воле семейства и, как оказалось позже, обладала потрясающей чуткостью.

-Леди Вивьен, - заговорил с ней Гавейн в тот первый вечер после обручения, когда с насмешками молодая пара была отправлена в покои, - я не стану требовать от вас…

Гавейн замялся. Он понимал, какое унижение признать, что он не требует от своей жены верности, но простого сохранения чести, то есть – тайны своих похождений. Однако рыцарь понимал, что если не скажет этого сейчас, собственными руками посадит в почву семейной жизни зерно недоверия и подозрительности, потому что если жена будет изменять, то станет опасаться вдвое больше, и их брак станет невыносимым.

Леди Вивьен едва не задохнулась от возмущения. Она подлетела к своему мужу, развернула его за плечи к себе – и откуда только силы взялись? – и заговорила, бешено и сердито:

-Я ваша жена. Отныне – перед богом и королём я ваша жена. Это значит, что я последую за вами в изгнание, если придётся, последую за вами всюду. Я не могу сказать, что я люблю вас, но я попытаюсь привязаться к вам как к своему близкому другу, и буду образцом жены, чтобы никто не смел, упрекнуть вас в неуважении к семейному очагу!

Так они и жили. Двор изменил её, сделал более чёрствой к другим, более жестокой, но не изменил отношение к мужу. В его присутствии леди Вивьен становилась верной спутницей, другом и опорой. Она не любила его…вернее, леди Вивьен вообще не размышляла о любви никогда, считая любовь выдумкой поэтов и безумцев. Она полагала, что есть брак, потому что так нужно, потому что так правильно, а что до чувств – пустое головокружение.

Хотя порою женщина подмечала горящие взгляды своих служанок и других придворных дам и их рыцарей, послов и герцогов и тонкий вкус пепла снова касался её губ.

Леди Вивьен не требовала любви от Гавейна – только уважения, только опоры для себя и семьи. Это он дать мог и был даже доволен ровным характером семейной жизни. Через три месяца и четыре дня станет ровно пятнадцать лет браку Гавейна и леди Вивьен. Пятнадцать лет без единой ссоры, без скандала и обвинений.

Детей у них не было. Леди Вивьен не рвалась, Гавейн особенно тоже, но он очень любил возиться с мальчишками – прислугой или сыновьями своих товарищей. Ему нравилось обучать их боевому искусству меча, вырезать для них из дерева фигурки и рассказывать истории из военных походов.

Но придворный целитель Гаюс сказал ему, что детей у него быть не может, к большому несчастью. Леди Вивьен узнала об этом и, чтобы избежать колючих вопросов Утера Пендрагона – где же дети счастливой пары? – сказала, что в бесплодстве находится она.

Гавейн в тот день возблагодарил небо за свою супругу.

-Ты не ничтожен! – наконец, леди Вивьен взяла себя в руки и приблизилась к ступени, где горевал Гавейн. Недолго думая, она села прямо в своём роскошном платье на пыльную ступеньку. – Ошибаются все, Гавейн!

-Не все ошибаются так крупно, как я, - возразил рыцарь, чуть подвигаясь к стене, чтобы её юбки хоть как-то расправились. – Не все ошибаются, предавая.

-Ошибка совершена. Происходит то, что происходит, метаться смысла нет, - убедительно сказала леди Вивьен. – Гавейн, поднимайся, у нас много дел.

-Каких дел? – Гавейн взглянул на неё с удивлением. Пытаясь припомнить, что он забыл.

-Мужчины, - леди Вивьен поднялась сама и выразительно закатила глаза, - король потерял голову из-за Морганы, а между тем, нужно соблюсти приличия. Заказать церковные службы, подготовить празднества…

-Думаешь? – Гавейн взглянул на жену, ища в ней насмешку, но не нашёл. – Но король не отдавал приказаний и я…

-Так, вставай! – леди Вивьен протянула руку мужу, - вставай немедленно и начнём. Артур согласится на всё. Ну же, Гавейн, поднимайся!

Гавейн ухватился за горячую и узкую ладонь жены, встал и ошарашенно заозирался, не представляя с чего начать и что делать.

Леди Вивьен тяжело вздохнула и начала раздавать указания всем, кто подворачивался ей под верную, хозяйскую руку.

***

Артур метался ожиданием сильнее всех остальных. Каждый раз, когда за дверью раздавался вскрик или особенно тяжёлый вздох, он едва сдерживался, чтобы не броситься к дверям и не начать стучаться вновь. Разум покидал его стремительно. Руки не находили место. Письмо Мерлина, чуточку измялось от постоянного перекладывания из руки в руку. Артур не находил себе места, кажется, всё его сердце и душа были в комнате с Морганой.

Гвиневра косилась на мужа сначала с сочувствием, а теперь всё чаще – с раздражением и даже ревностью. Она пыталась прогнать из головы одну очень едкую мысль: а переживал бы он так за неё? Королева понимала, что не заслуживала такого переживания, изменяя ему, но с другой стороны – она ведь была женой, а не просто…но Гвиневра понимала, что у Артура и Морганы получилось больше общего, чем у неё самой и Артура.

Моргана была в Совете, Моргана была умнее, помогала в управлении и Артур – странное дело – нередко робел в её присутствии, превращаясь в мальчишку, покоряющемся воле старшей сестры. Впрочем, Гвиневра не знала, что такое превращение было только на людях. Когда Артур приходил к Моргане в первые ночные визиты, то метаморфоза происходила наоборот. Моргана становилась жертвой, а Артур обращался сумасшедшей силой.

Лея уже не пыталась изображать сочувствие к Артуру, и теперь только отходила иногда от компании, чтобы бессильно и устало прислониться к холодным колоннам стены, чтобы хоть немного унять головную боль. Компанию ей составляла Лилиан. Обе понимали друг друга без слов. Две ученицы Мерлина, оставившие, в конце концов, его учение, они пытались ободрить друг друга взглядами, но выходило неубедительно. Зато они были неодинокими.

Ланселот, немного посидев с компанией и поняв, что он лишний и не нужен, попытался вежливо исчезнуть, Гвиневра не остановила его, но вот Артур остановил:

-Друг мой, прошу, не покидайте нас в столь трудный час. Ланселот, вы мой близкий друг, будьте другом и моей жене и моей сестре.

«Так вот как заводят друзей!», - подумал Ланселот и покорно опустился на своё место, не глядя на королеву.

Лилиан и Лея отгородились от всех, обе пытались понять, как жить им дальше. Обе чувствовали грозу над головами и Камелотом и выходили всё чаще, всё дольше стояли у колонн…

-Как думаешь, - охрипшим от волнения голосом заговорила Лея, чувствуя, что не может больше молчать, а Лилиан была ей ближе всех в данную минуту, - что Мелеагант сделает за смерть Уриена?

-Для начала, - горько усмехнулась травница, подпирая спиной холодную колонну, - для начала – всё. Артуру точно не жить.

-Это глупо с его стороны! – подалась Лея вперёд. – Он не идиот ведь…

Лилиан выразила вежливое сомнение, но спорить не стала.

-Ну, не настолько идиот, - не смутилась Лея, - Моргана его сотрёт в порошок!

-Не сотрёт! – уверенно возразила Лилиан, которая хоть и была в этом замке несколько часов, а всё же поняла кое-что.

-Сотрёт, она любила Уриена! – заупрямилась Лея, исподлобья глядя на Лилиан.

-Артура она любит больше, - пожала плечами Лилиан. – Моргана могла быть привязана к Уриену, но всё же…

-Господи, жизнь на земле – это ад! – Лея сползла по колонне на пол. – Как мы дальше без Мерлина? Мелеагант в ярости, Моргана с сыном, Артур как обычно…представь, мы будем, а Мерлин – нет.

-Не знаю, - Лилиан села рядом. – Не знаю, Лея! Не знаю! Мне кажется, мы все умрём…вместе с ним. Моя душа плачет кровью, когда я думаю о том, что он сейчас, возможно, уже умирает…

-Моя душа плачет кровью уже давно, - сообщила Лея тихо, - я не могу перестать плакать, кажется, с самого прибытия сюда. Я предчувствовала будто бы.

-Гвиневра знает, что вы родные? – Лилиан попыталась отвлечь и себя, и служанку от мыслей о Мерлине хоть ненамного.

-Думаешь, что она обрядила бы сестру служанкой? – горько сквозь слёзы улыбнулась Лея.

-Да, - потупилась травница, - что-то я совсем…сглупила. Это всё Ланселот! Его дурное влияние.

-Да он среди нас самый нормальный человек, - встала на защиту рыцаря служанка. – Серьёзно…живёт, любит королеву, взаимно, к слову, пользуется популярностью у короля. С Морганой сдружился, существует спокойно.

-Поэтому в змеином клубке его влияние и особенно дурно, - усмехнулась Лилиан. – Он белая ворона среди нас.

И травница, желавшая добавить что-то ещё, вдруг тихонько заплакала. Лея обняла ее, и они плакали вместе.

-Что у вас в руке? – спросила Гвиневра у Артура, когда он дёрнулся к дверям в очередной раз. – Я уже давно заметила, а спросить всё не решаюсь.

-А…это так…письмо от Мерлина, - сообщил Артур, не сразу сообразив, что она хочет узнать. – Прочтите, я доверяю вам.

Гвиневра холодными пальцами взяла пергамент и пробежала его глазами, цепенея…

«Мой дорогой друг, мой ученик, моя гордость…я сообщаю вам, что скоро умру. Я прошу вас не горевать обо мне, Артур. Живите, как жили, проповедуйте справедливость и мудрость правления, не забывайте об удовольствиях.

Я не был вам хорошим слугой – признаю. Я интриговал против вас, я манипулировал вашими советниками и Морганой, за что в особенности прошу прощения. А ещё…ваше величество, я подготовил побег графа Уриена Мори, я считаю, что он не должен оставаться в Камелоте узником, а должен быть жив. В конце концов, многое из того, что он сделал, было совершено по моей воле.

Мой король, моя гордость – я знаю, что далеко зашёл в своих планах и амбициях, и поэтому я прошу прощения у всех. И ещё – я искупаю свои ошибки совей смертью я отдам жизнь за Моргану, вашу сестру, чья жизнь оказалась под угрозой обрыва из-за её мести, из-за того, что она сотворила, опять же…по моей вине. Я искупаю свои грехи, спасая её. пусть же вечное счастье и мир царят в Камелоте!

Ваш покорный слуга – Мерлин»

Только очень быстрая реакция Ланселота, глядевшего краем глаза в письмо, спасло Гвиневру от сиюминутного разоблачения заговора. Строки про Уриена, неестественная слащавость и своевременность подняли в её душе такую волну, такую бурю, что она открыла рот, готовая выговорить Артуру за абсурдность ситуации, но Ланселот сжал ей руку и сумел удержать от необдуманного поступка.

Вернулись Лея и Лилиан. Лея заметила, что Гвиневра сидит, дрожа от ярости и гнева, бросила взгляд на письмо, всё ещё находившееся у неё в руке и аккуратно вытянула его за уголок.

-Мерлин готовил побег Уриену? – выдохнула Лея, дойдя до этих строк и не сумев читать дальше – красная пелена легла ей на душу.

-Что? – Лилиан круто обернулась к ней. – Бред! Ты что несёшь?

Она тоже потеряла контроль, сражённая неожиданным известием.

-Да, - печально подал голос Артур. – Мерлин манипулировал Морганой и моими советниками, он готовился предать меня снова, когда…это сейчас неважно, он искупает свою вину, жертвуя жизнью за Моргану, и я прощаю ему всё. 

 Только вмешательство Ланселота, уже повторное и более решительное, спасло Артура от того, чтобы на него не налетели две девушки с перекошенными от ярости лицами. Рыцарь схватил Лею за талию, а Лилиан за руку и помог им сесть, прошипев на ухо травнице, что она вообще должна не выдать ещё и Мелеаганта.

Имя Мелеаганта подействовало на Лилиан, и она покорилась. А Лея вырвалась от руки Ланселота и в ярости сжала кулаки. Но тут за дверью закричала Моргана, и Артур подорвался со своего места, Ланселот же воспользовался ситуацией и уже силой посадил Лею на место, где её с одной стороны схватила очнувшаяся от злости Гвиневра, а с другой – Лилиан.

Артур так и не понял, что за грозу от него отвёл Ланселот, который обещал Мелеаганту, Мерлину и самому себе беречь этих трёх…хрупких (при этой мысли Ланселот усмехнулся с горечью), девушек.

***

Мерлин не знал, сколько времени прошло с того момента, как он начал резать сам себя и наполнять чашу кровью. Он вообще не чувствовал больше времени. Только чернота и духота опустилась на него тяжёлым полотном, вдавливая в смерть.

Мерлин вспоминал, как утешал в своё время уходящего на покой Утера, умирающего и говорил ему, что умирать не страшно. Теперь же, когда приходил его собственный черёд, когда он точно знал, что эта смерть, а не отход для возрождения, он боялся. Боялся!

-Ты ведь не трус, Мерлин, - прошептал он сам себе…или же подумал – мысли путались, реальность смешивалась с бредом. Перед его мысленным взором вспыхивали и загорались огоньки, звучали странные колокола и он чувствовал, как подступает безумие.

Ты ведь не трус, Мерлин, - сказал ему однажды его собственный наставник, и лицо его тотчас вспыхнуло в памяти – смеющиеся лукавые глаза, чуть искривлённый вечной усмешкой рот. – Ты ведь не трус, так почему ты не можешь умереть с честью?

Мерлин вскрикнул. Его наставник говорил только первую часть фразы, про то, что он не трус. Так откуда же выползла вторая часть? Смешалась в его мыслях с памятью и страхом или же явилась пустым бредом отхода?

Зелень…изумрудная зелень. Здесь так сыро, трава холодная, мокрая. Прошёл дождь или туман опустился на землю, примиряясь?

Холодно. Отчего-то холодно. Хочется свернуться калачиком, но стоит только подумать об этом, как словно бы перед шагом, разгрызая землю, образовывается провал. От провала веет жаром.

Мерлин пытается заглянуть в этот провал, из любопытства ли, из безнадёжности. Он смотрит в провал и чувствует только жар и то, что провал смотрит на него.

Крик Морганы – слабый в мире изумрудной зелени, сильный в этих удушливых комнатах, разрывая провал и туманную сырость, заставляя Мерлина вернуться и вспомнить, где он и кто он. Но это длится недолго.

Теперь не зелень. Теперь лёд. Холодный серебристый лёд и лунная дорога…лестница, ведущая вверх. Ступать по ней не страшно – ступени горячие, будто деревянные. Босые ноги чувствуют жизнь, и где-то на середине её Мерлин вдруг понимает, что идёт вниз. То, что казалось небом оказывается тем самым провалом. И снова провал смотрит на него и снова жар…

И крик Гаюса откуда-то издалека:

-Моргана, послушайте, у вас плод неправильно расположен! Вы сейчас…

Теперь не лёд. Теперь не изумруд. Теперь – осколки. Чёрные полированные осколки зеркальной глади. Он идёт по ним, осколки впиваются в ноги, осколки прыгают под его шагом, осколки…осколки…

Они имеют слух, они имеют зрение и они сверлят Мерлина со всех сторон. И колокольный звон – душит, гремит.

Крик Морганы. Мерлина выгибает дугой наяву, он едва не падает на пол от острого приступа боли, но удерживается на своей софе, хотя и чувствует, что что-то слетело на пол.

Задыхаясь, Мерлин окончательно падает в мир собственной памяти. В такт ударам сердца несутся картинки, перемешиваясь с образами чёрного полированного стекла, с образами лестницы и изумрудной сырой зелени. И всюду, всюду – этот проклятый взгляд бездны.

-Мерлин, забери её отсюда. Ей не место рядом с моей дочерью!

Умоляющее, перепуганное лицо герцога Кармелида. Усмешка и горечь. Живые чёрные глаза девочки. Не по-детски она серьёзно смотрит на Мерлина и совсем его не боится. Доверчиво протягивает маленькую ладошку.

-Как тебя зовут, малышка? – спрашивает Мерлин, наклоняясь к девочке.

-Лея, - тоненько отвечает она и в голосе её нет испуга. И не будет очень долго. Мерлин постарается спрятать её от страха. И, конечно, не убережёт.

«Ты никого не уберёг», - издевается невидимый наставник. Мерлин пытается отмахнуться, но память снова вспарывает его душу острым ржавым лезвием.

-Мой король, это подлость! – Мерлин опирается на посох и пытается образумить Утера.

-Не тебе судить, волшебник! – шипит Утер и лицо его искажается безумием. – Я люблю её! я хочу хоть день, но владеть ею! Ты найдёшь способ…

«Ты был опасно близко к безумию, но не знал всех его свойств!» - продолжает Наставник и глаза его снова лукаво блестят.

-Прости меня, малышка, - Мерлин садится рядом с маленькой Морганой, пытается коснуться её руки, но она резко отскакивает в сторону, кричит, без страха, яростно, бешено:

-Всё из-за тебя! Всё из-за тебя!

Мерлин не спорит. Моргана затихает, потому что ждала войны, ждала битвы и покорность ломает её ещё тогда.

-Это всё из-за тебя, - неуверенно повторяет она…

И Мерлин соглашается. Моргана пытается жить и её он тоже не сумеет сберечь – она убежит холодной ночью через окно.

«Лишь бы не быть рядом с предателем», - добивает Наставник и Мерлин кричит ему:

-Замолчи!

И дьявольским смехом он заходится сам. Смеётся и Наставник.

-Мелеагант, к тебе приехал учитель, - объявляет Багдамаг, представляя Мерлину своего сына. И уже тогда Мерлин понимает, что не сладит с этим мальчишкой по одной простой причине – он сильнее друида. Он обладает большим потенциалом при полном отсутствии страха.

«Так ты всё-таки трус?» - Наставник задумчив, но усмешка выдаёт его притворство с головой.

-Я покоряюсь вам, Утер.

-Давно бы так, Мерлин!

-Это всё из-за меня, Моргана!

-Это всё из-за тебя…

-Мерлин, а я смогу быть когда-нибудь счастливой?

-Мерлин, а почему ты проповедуешь лишь светлую магию, пользовался ли ты тёмной?

Лица и голоса. Он не всегда понимает, где и кто говорит, когда это было и что из этого было с ним на самом деле, но пытается успокоить, пытается найти какой-то ответ.

-Так почему ты позволил Утеру обмануть мою мать?

-Я боялся. Боялся его, Моргана.

-Мерлин, почему ты запрещаешь мне общаться с Мелеагантом? Я люблю его, неужели ты…

-Я боюсь любви, Лилиан. Я не знал её счастья. Только горечь.

-Нет, Мелеагант, я не пользовался тёмной магией.

-Почему?

-Потому что я боюсь того, что она проглотит меня…

Снова лица. Снова вопросы. Снова тысячи протянутых к нему рук, рвущих душу, тянущих её в разные стороны, словно бы покрывало – сухой лоскут ненужной ткани.

«Так ты всё-таки трус?» - повторяет Наставник и взгляд его внимателен и даже холоден. Первый раз на его лице нет усмешки.

-Да! – кричит Мерлин.

Наставник заливается бешеным смехом и исчезает среди тысяч тянущихся рук.

Кто-то разжимает челюсти Мерлину и губ касается горячая, кисловатая жидкость…

-Нужно, вы сами просили, - убеждает Гаюс.

Мерлин послушно глотает кровь Морганы и чувствует, как входит в него, словно острый нож в мягкую податливую плоть, боль. Разрез…

Тёмная ночь. Серебряная лестница, ведущая вверх и вниз одновременно. Облик фигуры, закутанной в тёмный плащ…

-Кто ты? – кричит Мерлин.

Фигура медленно поворачивается.

-Мама…- шепчет Мерлин и падает на колени.

Кровь вливается в его горло. Мерлин послушно глотает, пытаясь не захлебнуться раздражающей желудок и горло жидкостью, пытаясь не захлебнуться собственной смертью.

Мама приближается. Её глаза сияют радостным приветствием. Вот она уже в трёх шагах, когда Мерлин понимает, что это не мать…лицо её лишь маска для чего-то жуткого, чего-то страшного. Лицо безжизненно, лицо натянуто поверх чего-то другого.

-Потерпите, ещё немного, - убеждает Гаюс и его собственные немолодые уже руки дрожат.

Кричит за ширмой Моргана. Гаюс на мгновение отбегает от Мерлина и бросается к фее.

-Леди Моргана, вы осознаёте происходящее? – спрашивает Гаюс, когда Моргана начинает слабо шевелиться. – Вы должны принять это…

Моргана покорно открывает рот. Кровь льётся ей в горло, она кашляет, морщится, давится. Из её глаз уже не текут слёзы – их просто нет, они кончились так рано…

-Ну же, ну же…- Гаюс не понимает, что говорит, но точно знает, что это его последний день службы при дворе. После этого дня он подаёт в отставку, и гори оно всё синим пламенем.

Моргана вдруг осмысленно смотрит на Гаюса, на ширму, что-то пытается спросить, но губы слипаются от крови и от слабости. В голове феи проносятся, издеваясь, три мысли.

«Он ещё жив…» - думает она, понимая, что это недолго, продолжает глотать кровь. К горлу подступает тошнота, хоть и тошнить нечем.

«Это всё моя вина…» - вторая мысль ещё более безрадостная. Она вливается в Моргану с последними глотками крови, от которой хочется плеваться. Невыносимо пахнет чем-то кислым и железом…

«Уриен мёртв», - третья мысль совсем удивляет её, своей неожиданностью, непредсказуемостью и тем спокойствием, которое она вызывает. Моргана не чувствует сейчас ничего, кроме жжения в желудке и ломоты тела.

-Теперь это, - предлагает флакончик из тёмного стекла Гаюс и разжимает Моргане челюсть, заставляя проглотить её зелье.

Сладковатый вкус ещё хуже крови, но Моргана знает, что сильная, знает, что ей положено выдержать. Она всё знает…

Фигура отпрянула от Мерлина, едва Гаюс прекратил вливать в него кровь Морганы, отвлекаясь на фею. Но снова начал возвращаться…вместе с горячей кровью, вливающейся в горло.

-Мама…- шепчет Мерлин, понимая, что не в силах опознать то чудовище, что скрывается за маской.

-Теперь – да, - признаёт чудовище с лицом его матери и кладёт ледяную руку ему на голову, вдавливая в землю…

Мерлин не сопротивляется. Неожиданно он понимает, что давление на голову ослаблено и поднимает глаза – фигуры нет…

Только лестница.

В ту же минуту раздаётся младенческий крик. Мерлин с облегчением откидывается на подушки – сработало, осталось ждать смерти. Немного…он знает.

***

Дверь распахнулась с ужасающим скрежетом. В коридор вывалился почти полуобморочный Гаюс и объявил застывшему в предчувствии Артуру:

-У вас сын, ваше величество. С матерью ребёнка всё в порядке.

Артур медленно поднялся, словно бы не веря. Наконец, его голова прояснилась. Он аж затрясся от радости и бросился с объятиями к Гаюсу. Крепко стиснув несчастного, взмыленного целителя, он принялся обниматься со всеми, кто оказался рядом.

Гавейн и леди Вивьен, столпившиеся в душном коридоре с большей частью двора, объявили торжественное: «Славься!» и весь двор запел молитву.

Артур плакал от радости, его похлопывали по плечам, он обнимал всех, велел начать празднование на неделю, велел всему Камелоту помолиться за здравие наследника. Он плакал, не скрывая слёз, и никак не мог успокоиться, не мог найти в себе сил, чтобы сказать все те благодарности Гаюсу, который стоял так, словно вот-вот умрёт и будет рад этому.

Гвиневра всплеснула руками, всё её раздражение снесло напрочь. Она бросилась обниматься с Леей, в порыве радости обняла даже леди Вивьен, и сложно было сказать, кто обалдел больше. Королева чуть не заключила в объятия Ланселота, но смутилась и быстро отдёрнула руки. Почти никто этого не заметил.

Лилиан улыбнулась, радуясь за Моргану, отошла чуть в сторону и вызывала заклинанием Мелеаганта.

-Я стал дядей! – ликовал Кей, прыгая на одной ножке. – Я стал дядей! Ура, ура! Да здравствует король! Да здравствует Камелот! Славься, славься, славься!

-Ваше величество, - позвал Гаюс Артура, и Артур воззрился на него с невыразимой нежностью, - Моргану сейчас перенесут в другие покои с ребёнком по просьбе Мерлина. Сам же он…при смерти, честно скажу.

Артур почти не выразил никакого сожаления. Так, лёгкая тень на лице и снова радость, бесконечная и сильная.

-Я могу увидеть Моргану?

-Ну, только если вы, - с сомнением пожал плечами Гаюс. – Когда её перенесут, только если вы. а пока можете проститься с…

Артур перекрыл слова Гаюса, обнял его так крепко и так сильно, что целитель почти потерял сознание.

-Вот он – он спас мою сестру! – завопил Артур, перебивая славу Мерлина. Он уже понимал, что не пойдёт прощаться с Мерлином. И не даст этого сделать Моргане. Более того, вся слава за жизнь сестры достанется Гаюсу.

-Но это не я! – попытался перекрыть крики ликования целитель, - это…

-Молчи, дурак! – пихнул его локтём в бок Кей, оказавшись рядом. – Молчи, по-хорошему! Слава Гаюсу, слава Камелоту! Славься!

-Славься! Славься! Славься!

-А я могу проститься с Мерлином? – спросила Гвиневра, потянув Артура за рукав. Она спросила тихо, поняв, что происходит что-то совсем неладное.

-Можешь. Конечно, - Артур был преисполнен благодушия ко всем. – Только зачем? Мы сейчас будем праздновать!

-К Моргане меня всё равно не пустят, к ней пойдёшь ты, - с ядовитой лаской в голосе сказала Гвиневра, - я должна же поблагодарить Мерлина за всё, что он сделал для нас.

-Поблагодари его и за Моргану от моего лица, - попросил Артур, поцеловал жену в лоб и закружился в танце с первой попавшейся под руку придворной дамой. – Праздновать! Начинаем праздновать!

Постепенно, под воплями Гаюса и королевской радостью, свита исчезла в зале, готовясь веселиться и радоваться наследнику неделю. Гвиневра пообещала, что простится с Мерлином и придёт в залу. Лея осталась с королевой. Ланселот тоже выскользнул из толпы. Лилиан вышла из темноты коридора с Мелеагантом – бледным и мрачным.

-Моргана родила, - сообщила ему Лея. Мелеагант кивнул:

-Я рад за неё. Пришлю подарок…

***

Странная ситуация – распростёртый, придавленный и униженный жизнью и смертью осунувшийся ослепший старик, над которым склонилась компания…

Странная компания, надо сказать. Королева – бледная и дрожащая. Почтительно преклонили колени две девушки, чем-то схожие…чем-то внутренним. Рыцарь в белых одеяниях. Рыцарь в тёмных одеяниях.

-Кто здесь? – слабо пошевелился Мерлин. Все вздрогнули – голос друида, отличавшийся живостью, звучал сухо и мёртво.

-Королева, Лилиан, Мелеагант, я – Лея, и Ланселот, - сообщила Лея, соориентировавшись быстрее всех.

-А король? – слабо подал голос друид.

-А нет короля…праздновать ушёл, - процедила Гвиневра.

-Король здесь, - возразил Мерлин, протягивая руку куда-то в пустоту. – Мелеагант, дай мне руку.

Мелеагант покорился. Он не мог простить Мерлину многое, но сейчас это всё было неважно.

-Мелеагант, - горячо зашептал друид, - у меня не было родных детей, но был сын. Сын, которым я горжусь. И которого я люблю…

Мелеагант не был виден за своими свесившимися волосами, но по тому, как дрогнули его плечи, можно было предположить, что сейчас написано на его лице.

-Я прошу тебя…- продолжал Мерлин, сжимая его руку, - спаси Камелот!

В другой ситуации Мелеагант не удержался бы от насмешки, напомнил бы, благодаря кому придётся идти в спасители, но сейчас он вообще не мог говорить. Комок слёз встал в его горле так плотно, что сердце зашлось в безумном крике.

Мелеагант кивнул и Мерлин, ослепший в реальности, будто бы увидел это, выпустил его руку.

-Лея, Лилиан, - позвал он и две девушки приблизились к друиду. – дочери мои, дорогие…я не сберёг вас!

-О чём ты говоришь? – возмутилась Лея, давясь слезами.

-Не сберёг, - повторил Мерлин жёстко. – Не оставляйте друг друга. Никогда. Простите мне всё.

-Мерлин…- Лилиан не смогла сдержаться. Бросилась на грудь друиду, но Мелеагант поднял её, отвёл в сторону, обнял. Лея сползла на пол и забилась в беззвучном плаче.

-Гвиневра…- королева вздрогнула, когда Мерлин обратился к ней. – Не плачьте обо мне, королева. Поступайте так, как велит вам сердце, а не разум. Это будет вернее.

-Я благодарю вас за всё, что вы сделали для нас! – Гвиневра упала на колени перед телом друида. – Артур просил передать, да и я сама хочу поблагодарить вас за то, что вы…

-Выполнил свой долг, - жёстко оборвал Мерлин. – Будьте счастливы, королева. А теперь Ланселот!

Рыцарь тоже вздрогнул. Он вообще не ожидал, что Мерлин его не выгонит от своего смертного одра.

-Береги их всех, рыцарь! – попросил Мерлин, протягивая ему руку и Ланселот, сдерживая слёзы, пожал её. – Всех, Ланселот. Понял?

-Понял, - кивнул рыцарь. – Я всё понял, Мерлин! Я клянусь вам…

-Дорогие мои, - Мерлин развёл руки в стороны, словно бы пытаясь всех обнять, - не плачьте обо мне. Мне было видение. Мне явились слова. Tu es venu quand tu en avais besoin – то есть, «ты придёшь, когда будешь нужен», понимаете? Я вернусь ещё…вернусь.

Немой ужас сковал Ланселота. Он судорожно вздохнул, взглянул, ища ответы по комнате. Лея, лежащая на полу не помощник. Гвиневра на коленях плачет – тоже. Лилиан в объятиях Мелеагант мелко дрожит. Мелеагант…

Мелеагант встретил его взгляд и едва заметно покачал головой. Свободной рукой прижал палец к губам. Ланселот заставил себя промолчать.

Из всех присутствующих только он и Мелеагант, похоже, поняли слова друида. Он был не совсем точен в переводе. Полный перевод звучал как: «Ты пришёл, когда был нужен», что означало прошедшее время и не давало никаких надежд.

-Не надо, - одними губами произнёс Мелеагант и Ланселот согласился с ним.

-Прощайте…- прохрипел Мерлин, выгнулся в последний раз особенно яростно, застонал от преследуемой боли…

Фигура снова возникла рядом с ним. Рядом с лестницей…

-Мама, - с облегчением выдохнул Мерлин, принимая ледяную ладонь чудовища, использовавшего его мать как маску. – Так не будет страшно…спасибо.

-Прощай, друид…- фигура подвела его к краю, к бездне. Бездна взглянула в слепые глаза друида, и в следующее мгновение Мерлин уже летел в неё, ощущая, как разгорается жар по его телу.

За окном церковные набаты возвещали бесконечное «Славься!», а королева, травница, принц де Горр, служанка собственной сестры и рыцарь смотрели на оставленное жизнью тело Мерлина. Мерлина, который заменял кому отца, кому друга, кому наставника. Мерлина, отдавшего свою жизнь, но даже не сумевшего проститься со своим последним учеником, своим протеже и хуже того, загнанный им в тень бесславия.

-Свершилось…- прошептала Лея, поднимаясь с помощью Ланселота с пола.

Мелеагант обхватил Лилиан за талию, обвёл взглядом комнату, бросил:

-Уриена должны похоронить в моих землях.

-Я помню, - посеревшим голос отозвалась Гвиневра.

Мелеагант кивнул и сказал:

-Береги их, Ланселот.

В следующее мгновение на двух людей в комнате стало меньше.

-боже, жизнь на земле – это ад, - прошептала Гвиневра и тихонько заплакала.