Этот день никто не заметил

Темнота. Точка света. Яркая белая полоса. Мгновение ожидания неизвестных чудес. Надежда на самые яркие события. Статическое изображение зимнего города. Неживой городской пейзаж. Обсидиановое небо. Дорога.

Тёмные окна многоквартирных домов как бы спят вместе со своими многочисленными владельцами. Огоньки круглосуточных магазинов иногда мерцают, придавая и без того мрачному виду ещё более апокалиптический оттенок. Голые ветви редких осин, рассаженных вдоль парковых аллей, облеплены влажным снегом. Сами аллеи также выстланы тонким снежным ковром, и в переходный период между ночью и утром кажется, что ступать по такому великолепию — не иначе, как преступление. Редкие снегири своими красными грудками резко выделяются на общем светло-сером фоне и привлекают к себе ненужное внимание, как крохотная капелька крови на чистом, только что вымытом кафеле.

Довершает эту хрупкую гармонию звуковой фон, вернее, практически полное его отсутствие. Никаких назойливых звуков, шумов, шумиков и шумищ на многие сотни метров вокруг. Но эта тишина создана не для уныния, а для созерцания, для озарения, для внезапных мыслей, навеянных непонятно откуда взявшимся вдохновением. Тишина, очищающая мысли, освежающая разум. Дающая всем заветный покой. Ясность и спокойствие. Умиротворение.

Но вот оно, начинается. Шаг. Бегущий человек сжимает чёрный потрёпанный портфель в руке. Вой. Непонятый ненормальный испытывает неклассифицированную пока ещё душевную боль. Писк. Серый грязный грызун покинул нору в поисках пропитания.

Такт. Ненастроенные инструменты играют слаженнее. Бой. Непонятный лейтмотив вырисовывается чётче. Тик. Невидимый метроном раскачивается быстрее. 

Шарк. Ботинки прохожего. Пам. Хлопушка весельчака. Визг. Страх беззащитной. 

Раз. Два. Три. Раз, два, три. Раз-два-три, раз-два-три. 

И все быстрее, быстрее стучит метроном, все больше, больше амплитуда этого безумного маятника, все меньше, меньше свободного кислорода остаётся в зимнем воздухе.

Солнце начинает свой ежедневный, давно наскучивший маршрут, чтобы ещё раз быть свидетелем нового дня цивилизации, вот уже несколько лет находящейся то ли в застое, то ли в подготовке к неслыханной технологической революции. Люди заполняют узкие тротуары, забираются в автомобили и автобусы, снуют между подъездами и переулками, разъезжают между кварталами и городами, тащатся, бегут, несутся кто куда. Но самое главное — беспощадно давят сапогами, туфлями, ботинками, валенками и шинами нетронутые снежные полотна, оставляя на них сперва разнообразные узоры подошв и покрышек, а после смешивая весь снег в одну гадкую, бесформенную и комковатую кашицу бледно-почвенного цвета.

У любого из этих людей — ребёнка ли, взрослого или старика — есть, разумеется, наиболее веская причина провести такой замечательный день всенепременно за пределами тесной квартирки на энном этаже. И, конечно, именно её наличием можно было легко объяснить и битком забитый общественный транспорт, и быстро, почти моментально собравшиеся вереницы рычащих моторами и сверкающих фарами машин, и толкотню на улицах. А как может быть иначе, если у каждого есть самая важная задача, которую нужно выполнить, что называется, несмотря ни на что и во что бы то ни стало, а самое главное — как можно скорее и без всякой возможности отложить на потом?

Вот, например, человек лет двадцати пяти или тридцати, спотыкаясь и поскальзываясь на тротуарах, которые ещё не успели посыпать песком или чем другим, бежит к остановке, пытаясь растолкать столпившихся у входа в автобус. Попутно он успевает перевести дыхание, около десятка раз посмотреть на часы, обречённо или облегчённо вздохнуть, выругаться вслух или про себя - тут уж многое зависит от воспитания. 

Разве может он или она вести себя по-другому? Разумеется, нет. Ведь сегодня конференция или собрание, дедлайн или заключение крупной сделки, утренник дочери или любое другое из тысяч важных мероприятий делового или развлекательного характера, на котором обязательно нужно быть, причём быть вовремя, с улыбкой на лице и в соответствующем костюме.

Или, скажем, мальчик, обыкновенный такой, в расстёгнутой куртке и со скомканной шапкой в руке, нервно нарезает круги по площади, иногда останавливается, беспокойно озираясь по сторонам. Ждёт, не иначе. Но никто не приходит. 

Может, этот парень может вести себя иначе? Не легче ли для него плюнуть на все и уйти с пробирающего мороза домой, в тепло? Нет, это невозможно. Если приглядеться получше, то можно заметить, что в правом кармане лежит достаточно крупная коробочка, а из оттопыривающейся иногда куртки выглядывает скромный букетик хризантем в обёртке из подарочной бумаги. 

Что там, в той коробочке - просто небольшой подарок, купленный в ближайшем киоске? Сделанная своими руками поделка, которая, хоть и далека для идеала, станет настоящим сокровищем для адресата? Может, вовсе какая-то вещь, не имеющая отношения к ожидаемой встрече? 

Знать это наверняка нельзя, как и то, будет ли рада та, кого этот мальчишка так беспокойно ждёт и придёт ли она вообще, но одно можно сказать совершенно точно: бросить ждать и уйти с места встречи было бы самым неправильным поступком, до которого только можно додуматься.

И точно так же происходит со всеми - кто-то спешит к кому-то, кто-то кого-то ждёт, секунд шестьдесят, минута, время быстрее идёт. Дети резвятся в парках, затору все нет конца, кто-то смывает краску с запачканного крыльца. Красные светофоры держат поток машин, кто-то сегодня умер, кто-то покамест жив. Люди скользят по замёрзшим лужам, жизнь городская берет разбег. Злобу, отчаянье, боль и ужас скроют улыбка и звонкий смех...

"Эй! Смотри, куда идёшь!" - возмущённо прикрикнула слегка полноватая женщина средних лет, но не услышав ничего в ответ, не стала тратить своё драгоценное время на разбирательства и поспешила по своим делам. 

Сердитый голос вывел человека из задумчивого состояния, и он, перестав проговаривать про себя посредственные, сочинённые на ходу стихи, побрёл, повесив голову, теперь уже в общем потоке, стараясь не задевать остервеневших от спешки людей. Получалось плохо: то и дело какой-нибудь гражданин натыкался именно на этого неуклюжего человека, озлобленно фыркал и продолжал путь, некоторое время сохраняя на лице выражения недовольства всеми медлительными людьми в целом и этим человеком в частности. 

Такая пытка продолжалась до полудня, после чего людей на улицах стало поменьше, стало свободнее дышать, наконец-то стало возможным разглядеть дорогу, по которой идёшь. Жаль только, что смотреть не на что; под воздействием сотен тысяч ног все дороги представляли собой сплошное буроватое месиво. Только по краям урн, по скамейкам и по бетонным блокам, которые достаточно высоки, чтобы на них залезть, можно было судить о том, какая красота покрывала весь город этим замечательным утром.

Наполняют улицы теперь по большей части дети, которым не нужно было никуда идти в такой прекрасный день. Они развлекаются всеми доступными способами: кто-то катается с горки, глухо валясь в сугроб и искренне смеясь, кто-то играет в догонялки с ровесниками, стараясь догнать их в неудобной для бега амуниции, спотыкаясь, падая и поднимаясь, поправляя сбившуюся набок шапку, но все так же получая самое настоящее удовольствие от процесса. 

Дома в такое время сидят дети, у которых заняты работой оба родителя, за уличными детишками же заботливо наблюдают из окон мамы или папы. Иногда можно встретить мамочку, везущую коляску, в которой мирно посапывает ещё совсем маленький человечек, не успевший прочувствовать всю красочность и насыщенность мира, не успевший пока познать весь спектр эмоций, не успевший ещё пронести на себе большой груз ответственности, стирающий улыбки, сгибающий спины и затупляющий мысли.

Человек слонялся по опустевшим улицам, не находя никакого пристанища. Но видна была перемена. Голова была высоко задрана, грудь вздымалась от глубоких вдохов и выдохов, ноги твёрдо и уверенно шагали, пусть и без конкретного направления. Человек смотрел на небо, улыбался и слегка щурился от солнца, висевшего уже высоко над горизонтом. Иногда он переводил взгляд на многоэтажные дома, иногда на дороги, по которым ещё проезжали машины, но уже реже и как-то неохотнее, а иногда на играющих детей, а после откидывал голову назад, шумно вдыхал носом воздух и блаженно вздыхал. 

Может, он и не находил себе места, когда каждый был занят чем-то ужасно важным, нужным и безотлагательным. Может, это место когда-то было и у него, но он его потерял, хотя, посмотрев на него, вернее было бы подумать, что это скорее побег или освобождение, чем просто потеря. Да, может, он лишился своего места, но видно было по его состоянию в часы, когда на улицах меньше всего людей, что приобрёл он при этом значительно больше.

Но счастье всегда мимолётно, моменты, которые хотелось бы бесконечно растянуть, убийственно быстро заканчиваются. Солнцу надоедает скучный вид, и оно спускается все ниже, даря все меньше света этой части мира, чтобы появиться так же на другой стороне планеты и увидеть там ту же в сущности картину, отличную только тем, что тот город на другом континенте, в другом полушарии, казалось бы, в другом мире. 

Но люди там в сущности такие же, такие же у них отношения, переживания и размышления. Те же потоки людей, вымотанных и уставших, вяло разбредаются по своим жилищам. Толкотня стоит такая же как и утром, только теперь всем не до разбирательств. Все просто хотят отдохнуть. 

У кого-то этот день выдался ужасным, потому что задержали премию или отказались заключать договор, или начальник был не в духе, или что-нибудь ещё такое неприятное и заурядное, кто-то, напротив, чрезвычайно счастлив повышению, удачной сделке, долгожданному свиданию, или ещё чему-нибудь такому обыденному, но радостному. 

А завтра будет сыгран всё тот же спектакль, только роли опять будут смешаны, кто-то обязательно опоздает или не придёт совсем, кто-то будет возмущаться распределением ролей, а кто-то будет благодарить провидение за такой желанный шанс показать себя в крупной роли.

Одинокий человек в серой куртке, тёплых джинсах и поношенных ботинках сидел на скамейке и наблюдал за роем других, таких же как он, людей, счастливых и несчастных, суетящихся и спокойных, востребованных и не нужных. Снова прежнее угрюмое выражение было на его лице, он глядел как бы сквозь толпу, не видя её, не слыша её, находясь где-то в далёком изумительном мирке, в котором нет места ни жестокости, ни боли, ни человеческим страданиям. 

Он сидел бы и дальше, наверное, до самой полуночи, но мороз делал своё дело, и в очередной раз вздрогнув всем телом он холода, человек поднялся со скамьи и уверенным шагом направился домой. Сегодня у него был обычный день, не лучше и не хуже, чем у остальных. Думать о чём-то было затруднительно, ведь ещё с четырёх часов вечера, когда человек получил приглашение на встречу выпускников, голова начала тяжелеть, энергия куда-то бесследно утекала, так что сейчас человек с трудом передвигал ноги.

Дорога, запах канализации, дверь подъезда, вой сирены вдалеке, табличка на 18 доме по Шумовой улице, грязная лестница, 3 этаж, табличка "мистер Ил" слева от дубовой двери, тёмный коридор со скромным гардеробом, творческий беспорядок в гостиной - все это не имело никакого значения, было таким оторванным от реальности, как обрывки давних воспоминаний, которые почти заволокло туманом забвения. 

Ил рухнул в кожаное кресло в гостиной. Так проецировалась его умственная усталость на тело. В спальне его ждала незаправленная ещё с утра кровать, но в данный конкретный момент кресло оказалось гораздо удобнее, поэтому Ил быстро погрузился в сон.

Вместе с ним с разницей в несколько минут засыпала и большая часть города N. Засыпала, не думая о сегодняшнем дне, как о чем-то экстраординарном. Этот день остался пропущенным, как многие дни, месяцы и даже годы. Все произошло согласно негласно заданной программе. Никаких сбоев и никаких ошибок. Отлаженная система работает безупречно. День оказался незначительным. Маловажным, бессмысленным. Незамеченным... А зря.