Чёрная Луна (Джант)

Оброк

Рыбья твоя натура бежит полёта.

Сомьим усищам — лишь бы мутнее заводь.

Тот, кто швырнул меня посерёд болота,

Вряд ли хотел, чтоб я научился плавать.

Каждому чёрту — ближе бы к броду омут:

Сунулся путник — над головою бездна.

Дверь лабиринта из миллиона комнат

Скалится невозвращенцам своим любезно.

Это ли повод ноги держать высо́ко?!

Даром коса ли! Вытянусь из трясины!

Я ли плутал в сладких твоих осоках,

В ряске чешуй змеиных неотразимый?

Знаю, ты чёрту брат и чувак олдовый,

Только вот пусто место, где святы мощи.

Я у обрыва снова, Балда Балдою:

Шашни кручу да верёвкою море морщу.

Моя перспектива

А знаешь, моя перспектива не так и плоха.

На воду не дую, иллюзий не строю, и видно:

Ты сносишь удары покорно — Иов, не Ахав;

Я Белым Китом обращаю фарерского гринду.

Моя Бетельгейзе, и дальше меня сохрани

От этих, не кажущих нос из золы атанора.

Видал я таких — нарушителей типа границ:

Так редко — за Гранью;

так часто — по башням да норам.

Надёжно хранит океанские волны лохань.

Я, право, не лучше: ленцою и слабостью грузен.

Но знаешь, моя перспектива не так и плоха:

Ползу себе дальше. Поскольку не строю иллюзий.

Ктулху

Был бы полдень сегодня тухлым

И лишённым заветных тайн,

Но приснился мне ночью Ктулху.

Я сказал ему: «Ктулху, фхтагн!»

Высотою Кремлёвских башен,

С бородою зелёных змей,

Он был даже не так уж страшен,

Хоть был бога и чёрта злей.

Глаз, прищуренный из орбиты,

Погружался в меня, как в сны.

Он меня лобызал сердито,

Как родителя — блудный сын.

Неевклидова града пленник,

Он в волнах шерудил хвостом.

Был он мудр и лукав, как Ленин,

Терпелив, как Исус Христос.

Был крылами его протоптан

Торный путь от чужих планет...

Я проснулся — и на работу.

Милый Ктулху, вернись ко мне!

Джант

Лучезарная Дельта! Поводья коню не помеха:

Всю степенность свою у знакомых границ растерял.

Возвращаюсь к тебе бесконечно, столица Ам-пеха,

Кривоносому богу пустыни творить ритуал.

За твоею стеной понимают меня с полуслова,

Над илами твоими цветёт до Разлива весна.

Пермеджетский кумир! Ничего в нём пустого и злого,

Хоть бежит от него и трепещет фиванская знать.

Тростниковые земли Верховья укрылись из виду.

Возвращаюсь к тебе бесконечно, мой северный Джант!

Водружаю тебе на алтарь лазуритовый идол —

Кривоносого бога на радость твоих горожан.

Гормония

Я знаю: это всего лишь гормоны. Я

не верю в заговор купидоний.

Но если между нами гармония,

глупо не падать в твои ладони.

Сплелось в оракуле нуклеиновом,

кому быть нежным, кому быть грубым.

Но как же хочется звать по имени,

когда ложатся стихи на губы!..

Ведьма

Нелепые судьбы, жестокие боги...

Свободных — свободным! Убогих — убогим!

Пора отдохнуть бы для новой дороги

И с чистого взяться листа.

Оставь его, ведьма! Оставь его, ведьма!

Оставь его, ведьма! Оставь!

У старой усадьбы ворота просели.

Мои жернова закружи каруселью!

Вари своё зелье: всем будет веселье,

Кому ни накличешь беду.

Колдуй, моя ведьма! Колдуй, моя ведьма!

Колдуй, моя ведьма! Колдуй!

Гремучие змеи, распятые жабы...

Сумеешь ли вспомнить полуночный шабаш,

Когда распадался опять от ножа бы

На щепи злачёный триптих?

Лети, моя ведьма! Лети, моя ведьма!

Лети, моя ведьма! Лети!

Колдунья, как лица твои многолики!

Над бровью — коварный цветок повилики,

Дремучие тени и лунные блики

Тебе, моя ведьма, к лицу.

Танцуй, моя ведьма! Танцуй, моя ведьма!

Танцуй, моя ведьма! Танцуй!

Целуй меня, ведьма! Целуй меня, ведьма!

Целуй меня, ведьма! Целуй!

La Sonate pour clarinette et piano

Что-то случилось там, в королевстве Датском?

Вроде, всё то же бьётся под левый лацкан,

Вроде, не на двоих сухари и плеер,

Вроде, не стала даже постель теплее.

Не написали пьес моему кларнету.

Общие «простыни» — только по Интернету.

Только пол-взгляда — клавишам на рояле.

Рядом — всего лишь пара часов «в реале».

Так что и не с чего, вроде, сиять улыбкой:

Ogni speranza перепиши на «гибкий»!

В Нессовы шкуры кутаться до тепла нам:

Где в них согреться нашим мечтам и планам?

Счастье моё, что голос мой семижилен.

Боги, какие демоны нам служили!

Только играли порознь — и вот те нате!..

Слушай, а нет ли места в твоей сонате?

* * *

Решается жизнь, и счёт идёт на минуты.

Пламенный Феникс — пепел в моей груди.

Прошу тебя, самая быстрая из маршруток,

Не подведи!

* * *

Таня моя, Таниска,

тайна моя сатанинская,

пальцами тонкими, Танька,

тянись до меня,

достань-ка меня, Танис!

Последние танки

гостят в моём Танелорне.

Тинькай, Тинувиэль, тренькай!

Дай отдохну, Танька,

тенью в твоей тени.

Танцем моим останься

в граде моём сетианском,

тайна моя, Танис!

* * *

то ли стеной стена

то ли пьяным пьяна

вдаль от каких небес

вновь тебя носит бес

что ж ты давай болтай

как хохотал белтайн

нашей с тобой весне

сталью по сердцу смех

где мне тебя искать

счастьице из песка

жарче ко мне тянись

будь же со мной!..

................................

милая, уж прости:

не дописался стих...

* * *

Когда я перестану тебе звонить

И тупить вконтактик хрен знает сколько,

Это будет значить, мол: извини,

Никаких зазеркалий — одни осколки.

Когда в этих окнах погаснет свет,

И кольцо твоё встретит тебя под дверью,

Ты поймёшь: ничего между нами нет,

Потому что больше в тебя не верю.

Растечётся звёздное молоко,

Погребая память об этой ночи...

А пока — что строчка, то в горле ком,

И свербит надежда от многоточий...

Иуда и Пётр

Недоговорками и словами

Пепельный воздух спёрт.

Лучше предай меня целованьем,

Чем отрекись, как Пётр.

Чаша любви без дна. Приготовь ей

Жертвенное на стол.

Чёрною розой, фатою вдовьей

Заворожи костёл.

За горизонт, пронзительно синий —

В сумерках. И в поту.

Крест перевёрнутый под осиной —

Тем, кому пел петух.

Отроки в печь, голова на блюдо —

Старый, как время, спорт.

Не отрекайся, мой брат Иуда.

Делай что должен, Пётр.

* * *

Вертеться мне так ли, сяк ли —

Нескоро в нём станет пусто.

Пока они не иссякли —

Надежды, стихи и чувства.

Как заклинание

Стихотворения —

как заклинания.

Было горение —

стало камлание.

Было парение,

было признание —

как повторение

чуда познания,

как продолжение

на расстоянии,

как приближение

нерасставания.

Без сожаления

пользуйся силою.

Самосожжения —

глупости, милая.

Самозабвение —

вместо отчаянья.

Благоговение

не за плечами ли?

Изнеможение

после слияния

пьётся блаженнее

в блудодеянии.

Звёздные выплески

в потустороннее,

град мой египетский,

тьма Вавилонии.

На перекрестии

зреет незримое,

милая бестия

неповторимая.

Стокгольмский синдром

К чёрной башне за рвом с огнедышащей лавою

Я пришёл её слух осквернить серенадою.

Там хранит её страхи зверюга трёхглавая,

И о скалы бойцы разбиваются, падая.

Я пою, то к окну обращаясь, то к ворогу,

И машу то мечом, то рукою, то лютнею.

«Выходи, — говорю, — ты мне люба и до́рога!

Будет в замке моём веселей и уютнее!»

И, казалось бы, вышел и статью, и доблестью,

Не обижен умом, в грабежах не замечен я,

Но что делать, скажи, с той загадочной областью

В середине пути между мозгом и печенью?

Я привык подтираться людскими законами

И законами жанра без дрожи побрезгую,

Но, к несчастью,

принцессам привычней с драконами,

Чем принять от бастарда корону принцесскую.

И сердиться на пленницу, вроде бы, не за что,

Но слова непечатные в песню мне просятся.

Хоть платочком махни, моя странная девочка,

Чтоб мне в древнюю лаву с досады не броситься!

Иероглиф

Дворы на Киевской уродливы,

Но вечны правильные схемы:

Пишу любимой иероглифы

Двухцветьем древнего Аль-Хема.

Дверей захлопнувшихся около

И шуток богохульных кроме,

Ладьёю правит Око Сокола,

И Бэс-Мефджет застыл на стрёме.

И пусть молва набрешет скоро, что,

Мол, цепки сети повилики,

Но будет сердце легче пёрышка,

Когда найдёт меня Двуликий.

Чёрная Луна

Я врал себе про принцесс и Город,

А про наивность — потом наврёте.

Мы не успели сходить с ней в горы,

Зато, бывало, кончал ей в ротик.

Великолепие слов и вздохов —

И кропотливость камней укладки.

С низаньем бусин, признаться, плохо —

А поцелуи, конечно, сладки.

Ко мне и правда судьба любезна

И не клевала меня в затылок.

Мы не успели дойти до Бездны,

Зато ебались среди могилок.

Апрельский ветер стихает резко,

И майский жук завершает сальто.

Мы расставались по смскам

С незавершённым опять гештальтом.

День сурка

Так было.

День первый.

Утренний чай.

«Милый, скучаю!»

«Тогда встречай».

«Нет, я сама приеду

к обеду».

«Милая, жду!»

Жду.

Жду..

Жду...

Жду этой встречи.

Вечер.

«Милый,

я не приду».

Так уже было.

Снова день первый.

Утренний чай.

«Милый, скучаю!»

«Тогда встречай!»

«Нет, я сама приеду

к обеду».

«Милая, жду!»

Жду.

Жду..

Жду...

В полубреду

жду этой встречи.

Вечер.

«Я не приду».

И постель остыла.

Так уже было!

Снова день первый

на нервах.

Утренний чай.

«Милый, скучаю!»

«Встречай!»

«Нет, я сама приеду

к обеду».

«Жду!» В полубреду

жду, чёрт возьми, этой встречи.

Вечер.

«Я не приду».

И в груди застыло.

Так. Уже. Было.

Снова — день первый.

На нервах.

Утренний чай.

«Милый, скучаю!»

«Ну так встречай!»

«Нет, я сама приеду

к обеду».

«Всё ещё жду!»

Вечер.

Пулей в затылок —

Вечное «не приду».

Так. Уже. Было.

Снова — день первый,

и — не впервой.

Когда же второй?

«Милый, скучаю!»

«Ну так встречай!»

Грёбанный чай...

Где это чёртово завтра?..

Так... уже... было...

* * *

Стою, вдохновлённый потерею,

И в искренность искренне верую.

И каждая встреча — мистерия,

И каждые грабли — как первые.

Задумано, сказано, сделано.

Беснуется солнышко летнее.

Ну где она? где она? где она?

Единственная.

Последняя.

Ода Скульд

Знаешь, если б она постучалась в дверь —

Бывшая, поза-бывшая, даже поза-поза-..., —

Я всё равно так же глупо бы ей поверил

И, наверное, не задавал бы лишних вопросов.

Даже пускай доходило порой до драк,

Если на стены лез от её истерик,

Я бы не строил стены и, вот дурак,

Снова бы, без сомненья бы ей поверил.

Это потом, обжигаясь в тысячный раз,

Выл бы опять, как в небо, в плечо сестрице,

Пиво бы пил, с балкона бы трубку тряс

И говорил бы себе, что больше не повторится.

Ну а пока — изящны твои стежки,

Милая Урд, но подруга моя — Верданди.

Трубку курю, улыбаюсь, пишу стишки,

Чай попиваю с плюшками на веранде.

Одинокая неглагольная

Хоть бы спёкся, хоть из сил бы выбился,

Не спешил бы голову повесить.

Но, увы, сегодня классно выспался,

А хотел чуток покуролесить.

Что за дни бы ясные ни выдались,

В них ночные звери раскричались.

Сорок тысяч жизней мы не виделись

Перед тем, как месяц не встречались.

Чья душа поёт струною грифною,

А в моей июньский кот нагадил.

Что ж, пейсатель, жги глагольной рифмою,

Коль с другими рифмами не сладил.

Вот и строчки экстренно кончаются,

Чтобы вслед за рифмами не слиться.

Чем махнуть рукою и отчаяться,

Лучше уж, прости, я буду злиться.

Carcassonne

Вот и опять — в твоей сумасшедшей пристани.

Пропуск — ухмылка и пачка синего «винстона».

От ойкумены отгородясь кордонами,

Строим дороги и города картонные.

Наш перекрёсток. Все перспективы радужны:

Пустим свиней пастись и достроим ратушу,

Выкатим бочку, а то и чайку с клубничкою,

И на балконе будем делиться спичками.

И наплевать, что новые строчки скомканы.

Всё оставляю вновь за дверными скобками:

Рваные раны, чёртовы ультиматумы,

Слёзы и сопли, простыни недосмятые,

Недолюбови, недоневозвращения,

Страсти мои кошачьи, обидки щеньи, —

Всё за порогом этой безумной гавани.

Всё.

Кроме самого главного.

Мавка

Ветер с Востока тернист и сочен.

Лунные ночи твоих высоче.

Роза курноса, но так капризна!

Битым корытом — мой лысый призрак.

Был бы доцентом — давал бы справку:

Думал — Лилит, оказалось — мавка.

Баба с кобылы — хвала Аллаху.

Без сожалений топаю нахуй.

Глокая куздра, курдячь не резко!

Что в ней запомнится, кроме секса?

Знаки, цветочки — а дальше враки.

Там, на безбабье, зимуют раки.

Свистну им с горки — губа не дура:

Что ж ты одна-то с такой фигурой?

Песни неспеты, и розы сникши.

Пепел твой бьётся в груди сынишки.

Я же колоду опять тасую:

Кто ж ты сегодня, моя асури?

Роза цвета Экзюпери

За звездой кончался воздух.

Ухмылялись кровопийцы.

Ты — обидчивая Роза

В сказке Маленького Принца.

В ней, размазывая сопли

По пустыне Интернета,

Я писал свой иероглиф

На песке твоей планеты.

Я изнежился и слишком

Верил в таинства фиаско.

Я не маленький мальчишка

И, увы, не Авиатор.

Мир кокетлив и стервозен,

Но моей пустыни шире.

Где ж мой чёртов астероид,

Где ты спряталась за ширмой?

Опустился бы до прозы,

Выл бы: «Ох уж эти бабы!», —

Лишь бы Розу, лишь бы Розу

Не душили баобабы.

«Оскудей, рука берущих!» —

Не предмет моих молений.

Я тобою был приручен

Тем, что стала ты Моею.

Пусть смеяться не посмеют

Эти розы из теплицы,

Как беседовал со змейкой

В сказке Маленького Принца.

Им твои больные звёзды

И чудны, и непривычны,

Ведь для них ты просто роза —

Тоже роза из теплички.

Я с тобою был бесстрашен,

И сама ты не из робких.

На! Дарю тебе барашка

В чёрной маленькой коробке!

* * *

Бороде не хватает ещё седобы,

И плевать — без тебя ли, с тобою.

Я любые приму испытанья судьбы,

Но судьбе я не сдамся без бою.

☿

Крылатые сандальки автостопа.

Пусть первый стоптан, а второй дыряв,

Шипят близняшки-змейки: «Лишь даря,

Ты не терял, а выпрямлял и штопал».

Шин уходящих равнодушный шорох.

Ноябрьский свет излит у большаков

Чуть слышной топонимикой шагов

На суеты тонированных шорах.

Дождём по стёклам биться не к лицу нам,

А что к лицу — не знаешь и сама.

Танцуй, танцуй, осенняя кицунэ:

В твой рыжий хвост окрасился Самайн.

* * *

Звезда — среди звёзд. Поэто-

му не опускай меч ты.

Ах сколько их, мечт поэта...

Поэтом бы стать мечты!..

* * *

Блистай, Алиса, картами Таро:

За амальгамой девственной приснится

Взаимное мычание коров,

Впряжённых вместо сфинксов в Колесницу.

Вечный Восток

Памяти Сергея Трайза — Масона и Друга

И снова чёрным и белым листок расчертят

Смешное Солнце, застенчивая Луна.

Большой, весёлый, ты тоже подвержен Смерти,

Доступен ей, достанешься ей сполна.

Склоняют имя в пустых молитвах те, кто

О Небесах унылую песнь поют.

Не жди его, свихнувшийся Архитектор:

Он в нашей памяти свой отыскал приют.

И плакал ветер, и филин тоскливо ухал, —

Поддаться им — в сердца заползёт тоска.

И мы смеялись под сводами тех же кухонь,

И лилось чешское — меньше на твой стакан.

А кто-то на улыбнувшихся зубом циркал:

Мол, Ложа Скорби, мол, правило здесь старо!..

Но надо ж твёрдой рукою поднять твой Цир-куль,

Но надо ж заново взяться за Мастерок.

Зароют яму, и снег упадёт на плечи,

И чёрт бы с ним, что там у вас на уме.

Ничто не вечно. И даже Восток не вечен.

Есть только Камень, ложащийся в монумент.

Io Pan Paniscus!

(Гимн обезьянке бонобо)

Сестре Иштар

Я мечтаю — нету мечты иной

(Пусть слюной захлебнутся снобы):

Не царём Земли, не звездой кино —

Быть хочу обезьянкой бонобо.

Выходи под звёзды до одного

Там, где Солнце сонное ночевало,

Чтобы до рассвета make love not war

В Христиании и Чефалу;

Чтобы город Странной Женщины Л.

Расцветал и небом ширился; чтобы

Был бы фрукт Эдемский пригож и спел

Для тебя, обезьянка бонобо;

Чтобы там, где горы ложатся ниц,

Где вулкан сочится горячей плазмой,

Ни решёток не было, ни границ

Нам, доверившимся соблазну.

И пускай бабуиньи блестят клыки

Над твоей душою от серой злобы,

Будут дни и ночи твои легки,

Обезьянка моя бонобо!

Я запретной рощи плоды изгрыз,

В возбуждённо-невинный груминг

Погружаясь во имя святой игры

Капуциньей твоей, игруньей.

Мы сладчайшие в списке фруктовых блюд

Друг для друга отныне оба.

Перед всеми теми, кого люблю —

Мы с тобой — обезьянки бонобо.

14 февраля 2017 года

* * *

Разменяв четвёртый, признаюсь:

Примирив аскезу и блядство,

Я уже настолько мерзавец,

Что в меня не стыдно влюбляться.

Сердясь ли, недоумевая ли

Над расставаньями привычными,

Но та любовь — неубиваема

Полувлюблёнными певичками.

И пусть кишмя кишит от нечисти

По обе стороны от Белтейна,

Не перекроет профиль греческий

Луну курносую над Дельтою.

Плетутся змейки-иероглифы.

Амат, врата твои разинуты

В тот Город зыбкий. Город проклятый.

Родной. Далёкий. Непокинутый.

Корми Волка

а если ты меня пленишь

и к сердцу прикуёшь

не буду лапу отгрызать

и в лес не убегу

а будешь вовремя кормить —

и не взгляну в него:

моя свобода — это Ты.

и жалко мне ногУ

Элегия

Не молю любимой

Счастья у икон:

Подарю любимой

Некрономикон.

У моей любимой —

Жёлтые глаза.

Пусть хранит любимую

Чёрная Коза.

Не пою любимой

Песен, но зато

Говорю любимой:

«Славься, Азатот!»

У моей любимой —

Белый сарафан.

Спи, моя любимая!

Пхнглуи Ктулху фхтагн!

Терроризм победил

Терроризм победил.

Он смотрит глазами вахтёра,

шмонающего портфель.

Терроризм победил,

если ты запираешь дверь на четыре засова,

прежде чем лечь в постель.

Терроризм победил,

если блогер заткнул себе глотку, чтобы не сесть.

Терроризм победил,

если школы обносят стеной

и ставят замки в подъезде.

Терроризм победил,

если мать запрещает сыну гулять во дворе.

Терроризм победил,

если в почёте менты и голубые береты.

Терроризм победил.

Он смеётся тебе в лицо ярлыками «+18».

Терроризм победил.

Это он брызжет слюной о том,

какая мы великая нация.

Терроризм победил,

и ему наплевать на твой пол и на цвет твоей кожи.

Терроризм победил,

если ты выискиваешь маньяков среди прохожих.

Терроризм победил,

если ты поперхнулся на вдохе от страха дышать.

Терроризм победил,

если вместо «здесь и сейчас» говоришь «душа».

Терроризм победил,

если мы добровольно прячемся в клетку.

Терроризм победил,

если театр начался не с вешалки,

а с металлодетектора.

Терроризм победил,

если равнение — на Иран и Уганду.

Терроризм победил,

если в каждом слове искать пропаганду.

Терроризм победил,

если в Index Prohibitorum попал анекдот.

Терроризм победил,

если Некто склоняется перед Никто.

Терроризм победил,

если зонт, забытый в маршрутке —

повод звонить в 01.

Терроризм победил,

если уплыть от Солнца хотят на льдине.

Терроризм победил.

Будьте честными хоть с собою, ладно?

Каждый, кто множит страх внутри и снаружи —

ничуть не лучше Бен Ладена.

Терроризм победил,а вы это даже и не заметили.

Терроризм победил.

Это ВАШИМ страхом питаются ваши дети.

Терроризм победил

ещё до того, как завыли сирены пожарной и скорой.

Терроризм победил.

Главный его пособник — службы антитеррора.

Терроризм победил.

Даже этот стих задумался дважды,

прежде чем лечь на лист.

А если ты нервно вздрогнул, читая —

значит, и я террорист.

Пробуждение архаической памяти

А и толку мне в имени,

Расплевался — и к чёрту.

Я другую бы вымарал,

А её только чёркнул.

Отвертелась бы смайлами,

Да и лайки — не ласки.

Начинаются с малого

Дебри айяуаски.

А глаза миномётные:

Унесёт — не надейся.

Красота мимолётная

Пять минут за неделю.

Подойдёшь — выдирается,

Солнце на небе щенье.

Посреди виртуальности

Я космат и пещерен.

Очагом пламя адское —

Непреложен обычай.

Потому и не цацкаюсь:

Жарься, жарься, добыча!

* * *

Пусть завидуют, злятся и ахают:

Слышу в спину то крики, то шёпот.

Вкусно ем, с наслаждением трахаюсь,

И духовности тоже до жопы.

«У врат Преисподней ветрено...»

У врат Преисподней опять непогодит:

Немного полайкать, немного полаять...

Не стихнут ветра до ближайшей Пралаи,

Коль вечер сегодняшний нам не подходит.

«Навеки» — тождественно слову «Сегодня»,

Иные — с папируса слижет Псоглавец.

Останься. На меньшее я не согласен,

Когда непогодит у врат Преисподней.

У врат Преисподней не выйдешь навстречу

Сатурновой шляпе из чёрного фетра:

Ещё один город останется ветру —

Ещё один Город, казавшийся Вечным.

«Воздушней ли пёрышка жаркие ночи?» —

Вещает из маски моей Амалантра,

Возводит меж нами бессчётные завтра

У врат Преисподней, где ветрено очень.

* * *

во́т тебе, о вьюнош, духом нищий!

нет во мне святого ни черта:

я большими буквами ГОВНИЩЕ

на твоих писульках начертал.

To Aliens

Нападите, инопланетяне!

Притяните и ружья, и ругань!

Если ноги от вас не протянем,

Может, руки протянем друг другу.

Я-то знаю: вы сами — не так ли? —

Позабыв про трофеи и скальпы,

Протянули друг другу тентакли,

Псевдоподии и педипальпы.

Ось земная под нами кренится,

Но планетку усталую крутит.

Протянулись меж нами границы,

Ощетинились лесом орудий.

Долгожданных бойцов наплодите,

Будь вы даже из плазмы и слизи.

Нападите на нас, нападите!

Может, это сумеет нас сблизить.

* * *

Я и сам наступал на мозоли,

И злорадствовать мне не резон.

Не бывает любви на френдзоне.

У любви не бывает френдзон.

Май-2017

Весна, заглядывай на чай!

А после вспомним и о лете.

Ещё морозно по ночам,

Но солнце — мартовское светит.

Инцест

Буржуйку-ночь в закатный час нанижет

На лунный луч Морфей-экспроприатор.

Иных даров божественных не ниже

Бутон Венеры и Копьё Приапа.

Бичом протуберанцев сердце выжечь —

Достойней сотни храмов на болоте.

А вы, ханжи, месите эту жижу

О Духе, превозмогшем волю плоти.

Язык огня врата любви оближет:

Мистерии небес — лицеприятны.

Слиянья нет божественней и ближе

Соития Венеры и Приапа.

मैथुन

НЕ посвящается

Снова возвращается Шива

К чокнутой своей Беатриче.

Как же ты смертельно красива,

Моего кхатванги добыча!

Из груди твоей Бабалоньей

Долго мёду губы искали.

Хекас эсте пусть бебелои

Из тебя, безумная Кали!

Муравьями тронутый череп

В бусы Белокостая нижет.

Змей в своей уютной пещере

Снова белым пламенем дышит.

NaNO3

Я не опий тебе, родная. Едкий нитрат,

Проникаю, не каясь всуе, тебе под шёрстку.

Если знаешь меня — словами воздух не трать,

Ибо, жалости не имея, останусь жёсток.

Если знаешь меня — на душе не держу змеи:

Вырву с плотью тебя нещадно. Уйду, осклабясь.

А захочешь тепла и ласки — пиши, звони, —

Но из всех грехов для меня наигорший — слабость.

Обернусь — не нАдолго: имя мне — Новизна.

Твоего-то в лёгких воздуха — вздоха на три.

Если знаю тебя — и ты меня тоже знай:

Я не опий, моя родная. Я едкий натрий.

Кошки-мышки

«Кто же тебя обидел, крошка? —

Мышку-малышку спросила кошка. —

Видишь, тепло, и не слишком сыро,

Прямо в ладошках — головка сыра.

Больше ни я, ни мой братец-котик

К шубке твоей не протиснем когтик,

И непоседливый твой сынишка

Здесь огорчает тебя не слишком.

Что же ты плачешь, моя малышка?»

Так отвечала глупышка мышка:

«Сыра хотелось. Вышло неловко:

Быстро захлопнулась мышеловка.

Кошка, подружка, открой-ка, слышь-ка!

Хоть поиграли бы в кошки-мышки.

Выиграю — в норке почищу шубку,

А проиграю — к тебе на зубки.

В мире большом чудеса не редки:

Всяко вернее, чем сдохнуть в клетке!»

Кошка лениво свернулась рядом:

«Думать головкой, бедняжка, надо!»

* * *

Шизофреничен триколор

На пару с лентой кумачовой.

Но на рубаху приколол,

И голос слышится: «Ну чё вы?!»

* * *

«19 июня 2017 вы сдавали тест IQ по методике Айзенка.

Ваш результат — 165»

Одной ладони пусть хлопок

Пойдёт на хлопковую простынь.

Пускай дышу тебе в пупок,

Зато IQ не ниже роста.

* * *

Да я помню, как ты была и близка, и нежна...

Не загадываю вперёд, но подумай, ну же:

Если ты не была со мною, когда мне была нужна,

Разве я захочу быть с тобой, когда буду нужен?

Мннв КуН Нчи Нкв...

Мне не надо выделываться,

Как убогим Ничто,

Ни чужими идеями,

Ни крахмальным воротничком.

Я в святынях ворованных —

Райским запахом серы.

Среди белых ворон

Я по-прежнему сер.

Буду пьян ли, нечёсан ли —

Аз есмь Я. И поэтому

я могу дажэ,на песать эту строчку ПОЛНАСТЮ, прин-ебригая размером рифмой , и ИЛИМИТАРНЫМИ пр-авелами орфаграфии и пунктуацыи

Но останусь поэтом.

я слагаю в пасьянсы

стихи и традиции

и моё обезьянство

Не Для Вас троглодитцы

и любая моя ахинея

ОХУЕННА

* * *

невозмутимо познавая

всю суть вещей и овощей

я не такая жду трамвая

неоскорбляема вотще

бог попугаем не бывает

бог поругаем не бывает

не поругаем не бывает

и не бывает вообще

* * *

Небеса — без границ. И порочить не смей

То, что древние барды провидели:

Те же сказки у нас, то же солнце и смех,

И такие ж дебилы правители.

* * *

Я тебе никогда не лгал ещё,

Да и нечего укорять:

Я вонзаю в твоё Вальгаллище

Меч по самую рукоять.

Видение

Я был шаман из племени людского среди племён лю-дей и им подобных: шаман Огня, и силой напи-вался, когда глядел на языки костра.

И племя с племенем сражалось, и мирилось, и дру-жило, и вело торговлю.

Одни из нас изведали машины и усмиряли прихотли-вость молний, другие жили в чаще, и орудий сложнее не было сохи и катапульты.

Так было испокон веков.

Но в Мир сочились пламенные змеи и Драконы, и мы от них искали избавленья.

Драконы были чужды, но разумны, могли спалить огнём, но не стремились, и редко бой вели, но смертоносно.

Безмозглы были пламенные змеи и всё сжигали на своём пути, враги и Людям, и Деревьям, и Дра-конам, хотя у тех порой на поводу.

Неуязвимы не были Драконы для грозного оружия людского, хотя у нас неравны были силы, и мало кто переживал сраженье.

И не бессмертны пламенные змеи: и их могли мы си-лой превозмочь, когда их больше не было чис-лом.

Вожди племён людей и им подобных, неся совет, ре-шили примириться перед угрозой общего врага.

Я был один из общего дозора, отправленного в край, откуда змеи ползли, и прилетали к нам Драко-ны.

Мы долго шли.

Трудна была дорога.

И на привал остановились ночью на незнакомой ни-кому поляне, и спали в ожидании утра.

Когда же свет забрезжил, мы — о ужас! — увидели над головой, что небо прозрачной плёнкою затянуто на вёрсты, на ней же толщей — пламенные змеи.

Им нет числа.

И среди них Драконы.

Просачивались изредка иные и устремлялись к северу и к югу.

Но что случится, если все прорвутся и в Мир людей обрушатся лавиной!

Оружия им вровень не сыскать.

Подавлены, угрюмы, возвращались, своим вождям неся дурные вести.

Когда же оставался день пути, я, спохватясь и не ска-зав ни слова о замысле товарищам-дозорным, стопы направил вновь на ту поляну, где гибель Мира затаилась в небе.

И в небо, зажигая, бросил спичку.

Она, коснувшись плёнки, воротилась, и я Огонь удво-енный впитал.

За разом раз я повторял камланье: сперва бросал за-жжённой спичкой в небо, и если та до плёнки долетала, я ждал её и принимал дыханье.

И так я уподобился Драконам: хотя и был из племени людского, но, пусть с натугой, пламенем дышал, и мог вдыхать его, не обжигаясь, и мог его порою выдыхать.

Я был собой доволен, ибо верил, что стану я теперь щитом для Мира, поскольку пламя пламя рас-творяло, и змеи трепетали от него.

Когда же не осталось больше спичек, увидел я, что здесь я не один.

Была со мной на этой же поляне Драконица.

Она спала поодаль, а цвет её был — молоко и кровь.

Я, опьянённый силою шаманской, вдруг понял, что, подобно этим спичкам, могу вобрать в себя её дыханье, себя усилив, а её ослабив, пока врагиня спит и беззащитна.

Приблизясь, я приник к её устам, и жадно пил от ог-ненного мёда, и напитался силою могучей, спо-собной пламя племенем рассеять.

Глаза открылись.

Я же пил так жадно, что сам уже не мог остановиться, и с пламенем в меня вползала мудрость, и память, и сомнения, и боль Драконицы.

А с ними пониманье, что и в неё вливается навстречу всё то, что наполняло ум и сердце.

И, не заметив, стали мы Одно.

Когда же среди сладкого соитья уже меж нами не бы-ло границы, то небеса обрушились, и змеи со всех сторон обрушились лавиной.

Я знал, что нет спасенья человеку, и помнил лица тех, кто был мне дорог.

Когда-то.

Но теперь без сожаленья я знал, что никого мне нет дороже и ближе бледно-розовой врагини, с ко-торой сочетались мы любовью, и смерти не тре-вожили меня.

Хоть был я мал — она была огромна, хоть был бес-крыл, двуног — не как она, я знала — знал он — и мы оба знали, что нет меж нами малого раз-личья.

И я, и он, мой суженый двуногий, отправились вдво-ём в горящий город, где он, в глазницы молний приручённых смотря, их силу втягивал в себя.

И молнии с руки его срывались, и ими в честь мою и мне в подарок на стенах града обезьян двуногих он выжигал признания в любви.

* * *

тебе опять 17

(с) Владимир Владимирович

Шуршать бы нам по золотым коврам,

Упавшим в срок, ещё сто лет хотя бы!

Но Февралём не баловал февраль,

И вряд ли грянет в октябре Октябрь.

Сезон размножения

Весел, жвалист и насеком,

Никогда не стоял за ценой.

Я по полю иду босиком:

Это мой биогеоценоз.

Неведенья — бегите,

Коль век сей дебилярен.

Со мной отец Пигидий,

О брат Мандибулярий.

Не стройте печальную мину,

Несчастиями осязомы.

Сезон размножения минул? —

Ебитесь в любые сезоны.

Он ел одну лишь травку,

Он пил одну лишь травку,

Курил одну лишь травку

И с музами дружил.

Экспромт похоронных услуг

Этой встречи не избежать,

Я и лучших к себе приводила.

Я буду тебя ждать.

С любовью.

Твоя Могила...

Неизвестный автор

Напишите кто-нибудь ответный

стишок про кремацию.

Р.Г.

У Могилы тебя уведу,

Без сомнения с нею поспорю.

Будешь страстью пылать, как в аду.

До свидания! Твой Крематорий.

У Могилы тебя уведу,

Чтобы сердце усталое замерло.

Мы возляжем у всех на виду.

Жду! Скучаю! Твоя Криокамера.

Этой встречи не избежишь:

Крематорий не сделает прахом,

И Могиле достанется шиш:

Будешь ты со мной! Твоя Дахма.

Пропадёшь ты — зови не зови,

И прекрасно знаешь сама ты:

Растворишься во мне, как в любви.

До свидания! Твой Ресоматор.

Не закончится путь твой земной

Ни во льду, ни в гробу, ни в золе:

Будешь вечно нетленным со мной.

Скоро встретимся! Твой Мавзолей.

Этой встречи не избежать!

Ждём к обеду! Твои Каннибалы.

...

Я хотел бы ещё написать,

Но меня это всё заебало.

Алхимическая свадьба,

или Сердечные страдания м-ль N.

накануне Самхейна

В небо сокол ввинчен —

Крыльев перекрестье.

Село солнце нынче

Над моим поместьем.

Холодно в усадьбе,

Да легко согреться

Думою о свадьбе

Пана Розенкрейца.

Встать бы спозаранку —

Да в такую даль-то!..

А на сердце ранка

От моих гештальтов —

Трещинка на сердце —

Это ли не кредо!

Ах, оставьте, герцог:

У меня нигредо!

С вами ль по альковам

Знать бы баловаться!

Больно далеко Вам

До мадам Блаватской!

Девства не нарушу,

Бренное — отрину,

Услаждая душу

Тайною доктриной.

Я закрою дверцу

И грустить не стану.

Тешьте сами, герцог,

Вашу свадхистану!

Пикник на обочине

Среди звёздных обочин

Есть таинственный Шар.

Ты стоишь, озабочен.

До него полушаг.

Пустота перед Шаром.

Но не бойся, давай:

Счастья всем! Счастья даром!

И свободный вайфай!

велиководНее

В этом тусклом, бесприютном городе

Мне проснуться было суждено.

Не скажу, что я уж слишком голоден —

Просто я немного одинок.

Я взываю к морю: «Забери меня!

И к Дагону — все их Ордена!»

Посреди проспектов — площадь Римана:

Их строитель — Август Фердинанд.

Я ни жив ни мёртв — спасибо, Шрёдингер.

Мой призыв разносится вдали.

Возле правых щупалец — две родинки,

Возле левых — Сальвадор Дали.

Дикие крыла трепещут бешено:

Что ни угол — заплетенье тайн.

Выпьем за паденье дома Эшера!

Где твоя бутылка, Феликс Кляйн?

* * *

Отвори — и внутри. А творец или тварь —

Ни в Таро не узнаешь, ни в Торе.

И отраву тавро, и отваги отвар

Постигаешь, творя или вторя.

* * *

...и снова покидаю терема

в самом себе воздвигнутого рабле-

зианского Аббатства Телема́.

И дремлют притаившиеся грабли.

Нет, я не член

Союза журналистов,

Писателей, художников, актёров,

Вахтёров, ветеранов Реконкисты,

Танкистов, говномесов, полотёров,

Зелёных, красных, голубых, соловых...

Однако член. В хорошем смысле слова.

* * *

С пелёнок до седин

Ты гвоздь в любой системе.

Не бойся быть один,

А бойся быть не с теми.

* * *

Игуанокенгурация!

С сединою на виске!

Мужики стучались яйцами

И кричали: «Царь воскрес!»

* * *

Мы лежали в обнимку.

Нам было плевать на морозы трескучие.

В пальцы волосы. Сердце в сердце. Вдох у плеча.

Тебе не было больно.

Мне не было грустно.

Мы просто соскучились.

Твой мужчина тактично отправился ставить чай.

Микстура от времени

Время — не лечит. Оно ампутирует:

Вечное — вспомнишь, невечное — сгинет.

Стрелки секундные чертят пунктиры:

Линия среза, линия сгиба...

Ты же гадаешь на гуще событий;

Время в аорте пульсирует медленно.

Стрелки минутные — как часовые

У поликлиники доктора Менгеле.

Кем бы нам ни было время отмерено —

Не торопи вожделенный итог.

Выпей, не медли, микстуру от времени —

Жизни кипящей полный глоток.

Колобок

Ребята, дышите спокойно:

Мы все на пороге могилы.

Меня не заводят биткойны,

Меня не пугают ИГИЛы.

В парадных и затхло, и сыро,

А дальние дали — лесисты.

Мы все станем ломтиком сыра

Для толстой полярной лисицы.

Я тоже когда-то угроблюсь:

Бильярдного шара обритей,

Несётся мой маленький глобус

По улицам, как по орбите.

И если однажды воскреснем,

Одно только ангелы сверят:

Была ли нежна твоя песня

На пухленькой мордочке зверя.

* * *

Когда Аллах не идёт к Памиру,

Не сдвинет корни свои Памир.

Не думай, что унесёшь из мира,

А думай, что ты приносишь в мир.

* * *

Ты не забудешь. И гран мерси

За то, что помнишь, кому я равен.

Я тот, кто вправе с тебя спросить.

Призвать к ответу и я не вправе.

Следующая глава