Rubedo: Р’льех

свято место пусто

хороша в цвету божья матенька

крест мой по весне — самолётиком

хочется курить — недосказано:

дурь моя крестом заколочена

во поле берёзка не спрячется

в трёх соснах косой не заблудится

вот оно, моё сердце с пряником:

что с него, зубастого, взыщется?

наплести бы снега с три короба

намести пурги богородице

в омут с головой не нахвалишься:

всех чертей в нём знают по имени

в свято место — мягкое метится,

чтобы пустоту затоваривать

с небоскрёбов сор недовымести:

им двоим скучать котлованами

а на солнце — чёрные пятнышки

тенью наших солнечных зайчиков

скучно им резвиться в трёх сосенках,

вот они и спрятались...

* * *

Отпускаю вас, птицы. Вам больше не знать тишины

Молчаливого края, где гость я, и гость незнакомый.

Позабыты грехи, и заслуги давно прощены.

И молитвы мои, и проклятья мои — вне закона.

Отпускаю вас. Что вам, крылатым, решётки темниц? —

Паутинки воздушные лишь, шелкопрядовы нити.

Их стократно прочнее — драконовой кожи ремни,

Что связали сердца ваши с тканью нездешних событий.

Ими скручено всё, ими стянуты ноги и крылья,

От звезды до звезды свои сети протянут они.

В них — Геенны огонь и убийственный лёд замогилья,

Что пленяет и рвёт, и ведёт, и зовёт, и пьянит.

Отпускаю вас, птицы. Вам негде укрыться от них,

От видений чужих, что берёте с собой, улетая,

И однажды меня, заплутавшего в скорбной тени,

Позовёте в свою безнадёжно-счастливую стаю.

* * *

В стае белых ворон

я опять непростительно чёрен,

Среди пышных цветов

до сих пор подозрительно сер.

Золотое перо наточил я,

гагатовый ворон,

И свернул его

молотом Тора

в Изидовый серп.

Неказистые крылья

болят от синхронных полётов,

И охрипшие ноты

опять заплетутся не в такт.

Бог мой Локи,

на кой мне сдались

эти чёртовы ноты! —

Я ведь даже Свободу сумею услышать

не так.

Даже если,

рождённые ползать,

взметнётесь крылато,

Если станете

все как один

не такими, как все,

Буду зол и лохмат, —

и душа моя будет в заплатах, —

Буду выть песню молний

тебе,

новорожденный серп.

* * *

...Становились подруги матронами,

А стихи — чересчур умудрёнными...

...Вслед за снегом, в листву полежалую,

Опадали мои полушария...

на Ладонь...

На ладонь — белладонна.

Следом по́ снегу — карты.

Донна, чёрная донна...

Завтра, вечное завтра...

Тропы по́ небу лисьи:

Шею к звёздам не выгнуть.

Слишком дальние выси:

Без пинка не допрыгнуть.

Так мети же, мети же

След по снегу всё чище

Жарким пламенем рыжим:

Мёрзни, мёрзни, волчище!

Toth-a-Toth

0 Рогатый сумасброд, меж львом и крокодилом

1 танцую. Звёзд венец над головой зажжён.

2 Луна двурога. Чист и сладок ветра стон.

3 Меня Сыра Земля из пепла возродила,

4 меня Отец Небес влечёт в святой полон.

5 Я — хлеб на алтаре. Вино предвечным силам

6 поднесено. Молчать! «Молчание» — лишь Слово

7 под скрежетом колёс, на трепете знамён.

8 Жена Багряная! Я Волк Семиголовый

9 пред псом трёхмордым. Я — изгнанник?.. или он?

10 Судьба — крылата! Но... над головой — Тифон.

11 Испил бы я до дна... до дна... да надо... надо,

12 спустясь на дно небес, перевернуть поддон,

13 и, воспарив, узреть, что на вершинах ада

14 Орёл и Лев кротки, вкушая Воду с Нею.

15 Как Агнец смирен я. Как Дьявол — несмирён.

16 Дрожит земля от битв Гаруды с древним Змеем,

17 когда ведёт Звезда над реками времён

18 из сновиденья — в явь, из бодрствованья — в сон...

19 Но помню: Солнце жжёт лишь тех, кто не посмеет

20 лечь Новою Землёй под Новый Небосклон

21 и Змеем танцевать в объятьях Бабалон.

out side

Приём!

На той стороне ICQ-

рити —

рослые Стражи Порога.

В Дорогу!

Двурогую чашу свою

Рогатому Пану, как песню, спою:

пусть льётся Луна, как из Рога!

Приём!

На той стороне облаков

седой старикан забавляется в прятки.

Таков

ILoФьюzер печатных станков:

копирует Дьяволов —

без Дураков —

и лупит в сердца из рогатки.

Приём!

На той стороне ойкуме-

ны,

где Сет,

наполняемый зВуком,

стал Светом,

слагаются Буквы и Числа в уме,

крестя Триединые Штаты Шуме-

рики Ветхим Заветом.

Приём!

На той стороне Бытия

лежит Откровение Зверя из Моря.

Измерена чаша моя,

ведь и я —

вития,

забывший культуру питья

из Рога, ведущего в море

с(л)ия-

ния двух акваторий.

* * *

Поверь мне, у Веры — своя антитеза:

Крупица Сомненья и Разума нож.

Ты можешь обрезать, ты можешь отрезать,

Но Бога богатой душе не пришьёшь.

Неуместное

Странно и неожиданно —

Будто родился заново —

Место, столь необжитое,

Было тобою занято.

Гончие, злые Гончие,

Мчитесь по небу цаплями!

На остановке — до́ ночи,

А остальное — за́ полночь.

А остальное — грёзами,

Именем с губ непрошеным:

Даже коснуться боязно

Снами неосторожными.

Даже проснуться, встретившись,

Пальцы разжать нечаянно, —

Станут ресницы — стрелами,

Веки — листами чайными.

Странно и неожиданно —

И даже, вроде, не с чего...

Были они — ошибкою,

Станут — стихами вещими.

Сатанинские стихи

Сколько Сетов в этом гейме?

Ну-ка, раком с Горки свистни!

Горько шутит Вяйнеме́йнен

О секретах вечной жизни!

Балахоны наизнанку:

В них творим свои обряды.

Вот они, двенадцать знаков...

И тринадцатый — припрятан.

Шесть и шесть, в уме остаток.

Храм. Архангел лёг на плаху.

Неспроста болит простата

У бесплод/тного Аллаха!

Как же тесно было Ною

Меж верблюдами и вшами,

Что пред Богом — не Луною —

Он вознёс свой древний ламен!

Как же пусто стало в Небе

Без картёжников и пьянок,

Что Земля раскрыла степи

Для потомка обезьянок?

Грозный Лугалдиммеранки,

Что ж ты чувствовал при этом?..

Здравствуй, здравствуй, Чёрный Ангел,

Я пришёл к тебе с приветом!

Мундштук

Нецелованный мундштук

Ждёт тебя!

Неизведанный маршрут.

Оттепель.

Помело так помело —

Хрена ли?

Скольких Господов, Милорд,

Предали!

Скольких предали друзья

Ро́дные!..

Листья прелые — изъян

Родины.

Чашу горькую испив

Дóпьяна,

Наверстаю позитив

Опием.

Места мама не горюй

На сердце.

Я с любимыми горю

Ластиться.

И колено преклонил

С гонором:

Проклянёшь — так прокляни,

Гордая,

Поцелуешь — поцелуй,

Нежная.

В клеть грудную подселю

Нежити.

Дай-ка сушку, старина,

С дыркою!

По углам, по сторонам

Зыркаю.

Капля смерти в мундштуке

Лошади.

Забиваю смерть в мушкет

Ложками.

Я слова не говорил

Пряные.

Сердце-сердушко, гори

Пламенем!

За стихи мои, за хрен

С маслицем

Ты огнём, июнь, согрей

Мартовским!

Последний след Левиафана

Кровосмесительные братские объятья...

Под Небесами в полный рост устал стоять я.

Не уходи!

Средь облаков, среди ветров, среди созвездий —

От метких слов, от редких встреч до «вечно вместе» —

Недалеко.

Остановить немилосердные ладони,

Когда зайдутся облака в последнем стоне,

Не позабудь!

Левиафан в последний раз летит сквозь Бездну.

Один глоток, последний вздох — и я исчезну.

Не отпускай!

Тайны

Самое главное —

тихие,

плавные

волны.

Самое верное —

это,

наверное,

помнить,

полнить

доверчиво

руки до вечера

тайной —

той, что случайно

поведали

вечные

Айнур,

мудрые норны,

жестокие

Древние Боги,

все Бодхисаттвы

и горны

у стен Танелорна,

черти с рогами,

собаки с шестыми ногами...

Вот они, тайны,

хранимые всеми богами!

Вот она, лучшая —

лучиком

Чёрного Солнца.

Сон

целомудренный —

утренний

ужас

тевтонца.

Где же объятия,

взгляд,

вожделения

полный?..

Самое,

мать его,

главное —

плавные

волны...

Яблоко

Яблоко — облаком,

На́ небе пологом,

Раненым зябликом,

Тоненьким окликом,

Лениным с рублика,

Дыркой от бублика.

Обликом яблока

Тешится публика.

Малая толика

Крестика-нолика,

Шарика-ролика...

Вытри-ка сопли-ка!

Яблоко-облако —

По небу волоком,

Клочьями войлока.

Рубрика, реплика —

Вместо кораблика.

Наголо сабли-ка!

Накося выкуси

Облако-яблоко!

Во, бля, как!

Цезарь в деревне

Цезарь в деревне,

почему мне так хочется выть на луну,

когда Делаю, что Желаю —

и будь что будет?

Я сушу носки

на Седьмом суку,

между Царством и Бездной.

Цезарь в деревне,

почему в твой дом не стучатся Люди,

но быть Волком у ног твоих

неизменно лестно?

Цезарь в деревне,

я буду Братом и Брутом:

пасти твоих коров,

душить твоих кур горностаем.

Только не растай:

на моей стороне, на другой ли —

но, как Истина, где-то рядом, —

ибо ты, как Волчица Рима,

зачислен почётным членом

в мою одинокую Стаю.

Цезарь в деревне,

я знаю, ты посмеёшься —

и будешь, конечно, прав:

даже кляксы от слёз

не будет на мониторе, —

не то что — Москва поверит!

Двери настежь —

это не значит «входи кто хочешь»,

но с утра до ночи

и с вечера до утра

можешь в них заходить,

в эти ненужные двери.

Я тоже — веришь ли, нет ли — горд,

но считал волчий хвост

лучше морды собаки

и зубы сжимал от боли.

Цезарь в деревне,

махнём-ка в город!

Или в горы,

где, на последние деньги

купив себе краску и кисть,

намалюем:

«Любовь есть Закон —

Любовь, подчинённая Воле»!

Демон

А демон взял да не пришёл,

Противный демон...

И приворотный порошок

Уже не в тему,

И по́ ветру кленовый лист

Уже ложится...

Сыграй мне песню, Братец Лис,

Весенней птицей!

...И Лис на музыку кладёт

Свои баллады...

Но демон — больше не придёт...

Да и не надо!

Он, знаю, тот ещё колдун:

Пройдут столетья,

И двести восемнадцать лун

Сплетутся сетью.

Вот он движеньем тонких рук

Рисует знаки...

А я прорвусь! отверзну Круг!

Очищу накипь!..

Шепчу: «Всё будет хорошо!»,

Дрожу сквозь темень...

Смотри, я сам к тебе пришёл,

Мой милый демон!

отголоски

ты спала

я коснулся губами волос

и репейник в моих

коварная

как ты могла

в рот мне ноги

в спину мне дождевик

лук варёный

это не только

так и хочется ляпнуть

ценный мех

а ёжиков жалко

ёж же не мясо

мы же не рыбы

рыбы немы

сусанину по сусалам

скоро солнце

умрёт на востоке

а тема неведомой херни

не раскрыта

и юрта ещё далеко

пристегните ремни

мы опять

проскочили свой поворот

по пивасику

и два кошерных мороженых

место хорошее

годное

я тяну за собою лес

он свернётся за мной

доминошками

элаймент

яблока на свитере

червив

пойдём живтоне

и на остановке

ответишь

поцелуем звонким

на взгляд

украдкой брошенный

в палатке

Ещё один последний бег

Я знаю: всё будет недолго.

Эх, время былых вожаков!..

Следы Одинокого Волка

Прервутся у красных флажков.

От выстрела в спину не деться,

И вьюга — хоть ложками ешь...

Но ноги — помогут согреться,

А воздух — предательски свеж.

Чёрное зеркало

...а ложка флирта

глубже бочки спирта!..

In spirit & In body

бродим.

Следы ногтей —

на правом,

зубов —

на левом

(с точки зрения облатки)

Oh, gracias!

Игра-отрава —

в разгаре!

Каков

твой

level

o my Lawful eviL

—

my Loved Live?

О, возжелай,

Багряная Блудница,

колючее Жывотное из Моря!

(;,,;)

Я не сочту за грех

тобой плениться,

когда твои врата

возьму

-и-

-з-

-мором-

Experiment. Эксперимент.

Experience? Экспансия?

Expression. Экспрессия.

Love is the Law...

И поцелуи — И поцелуи —

сладострастно-нежные... с ласковой агрессией...

Love under wilL...

09.09.09.

Хоккмочки

Едва заметно

соприкосновенье тел.

Ещё по пиву?

Опять мешает

в морские волны луна

уйти с головой!..

Куда завёл нас,

о Путей Открыватель?

Лови репейник!

А если утром

замёрзнем, крепче прижмусь:

вместе теплее.

Ясен горизонт,

а солнце на ладони

чернее ночи.

Миг! И два клинка

прочертят пентаграмму:

вниз, вверх, вбок, вниз, вверх...

Твердишь, что знаешь,

как лучше гасить костёр?

Марш за работу!

Сделал шаг в Бездну.

Тяжек рюкзак за спиной!

Увяз по горло.

Как звёзды горят!

К ним сосен бегут стволы.

Доброй дороги!

Смеётся море:

мокрыми штанинами

песок щекочем.

Фонарика луч —

перстом указующим:

вот ты где, лагерь!

Ночь. Где я? Где ты?

Словно соль, растворились...

Лишь ветер шумит.

Фавн

Я —

колченогий фавн,

Минерва!

Фаллос и нервы —

всё, что есть в теле моём.

Тело твоё —

средоточие духа.

Дело твоё,

что от уха до уха

сердце рассечено

всякого, кто колченог.

Я —

похотливый фавн,

принцесса!

Жажда инцеста —

всё, что есть в сердце моём.

Сердце твоё

не запнётся о камень:

ангелы в сердце

вонзятся руками...

Рвётся

моя

строфа:

...

π.

Я —

ненасытный

фавн!

Чукча

Тянем за ласты

Тучную тушу.

Чукча заласкан

Чуткою чушью.

Чукча залижет

Кровушку фальшью!

Юрта всё ближе.

Море всё дальше.

Тушу — на мясо,

Ясное дело!

Мокрые ласты,

Голое тело...

Вывезут даже

Лживые лыжи?!.

Море всё дальше...

Юрта — всё ближе...

Гвозди забили

Горькою трубкой.

Надо за бивни:

Бьётся, где хрупко!

Стреляный вальдшнеп

Знает, как выжить!

Юрта — всё дальше!

Море — всё ближе!

Ах, как тоскует

По́ морю чукча!

Туша морская —

Хуже ли купчей?!

Чукча доверчив:

Радость — в просторе!

Юрта, до встречи!

Здравствуй же, море!

К матери!

К матери

стылость постельного кратера,

чёрные мантии,

белые мантии,

время багульника,

время «сальватора» —

к матери!

Я прорастаю сквозь тени косматые —

с колоколами,

колами,

догматами.

К чёрту

пророков

порочной

семантики!

К матери!

к матери!

К матери

ржавый скелет

терминатора,

время фанатиков

психосоматики,

скорбных заёбов,

стыдливой романтики —

к матери!

К матери божьей

и к чёртовой матери —

гривы лохматые,

белые скатерти!

Всю симптоматику,

всю дипломатию —

к матери! Ой вы, в роще моей дерева,

(к матери! Что вам голову гнуть, горевать?

к матери! До беды, до поры шумны ваши шатры,

к ма...) Терема, терема, терема...

До беды, до поры шумны ваши шатры,

Терема, терема, терема...

* * *

Если не дуть на угли — огонь потухнет.

Дыры в постели не залатать на кухне.

Всем эскадрильям не удержать в полёте,

Если тебя поглотит машина плоти.

Плети мои святые тебе по гланды!

Правды в губах твоих не найти — и ладно!

Хрена ли мне гоняться за голой правдой?

Телом своим нагим не пугай — порадуй!

Как на парад шагаем у края смерти.

В спину вонзился мне раскалённый вертел.

Жаль, не хватает духу вцепиться в глотку:

Больно он кроток на поводке коротком!

Во́т как ты мне ответишь на все вопросы?!

Кровью со льдом до дна захлебнулась простынь.

Похуй, что мы неплохо учились охать:

Плотью напрасно в двери колотит похоть.

Верю — не верю... В клочья твои ромашки!

Как на духу считаю свои промашки.

Вот бы в жару и в холод тела потели! —

Нет же, лежат себе, ни мыча, ни телясь...

Рыба в постели хуже синицы в небе.

Нам, журавлям, негоже твердить о хлебе!

Хляби небес, откройтесь, пролейте семя!

Мы, журавли, лягушкам годимся в семьи.

Всем ли сумеем души лапшою пичкать?

Хватит глазеть на угли: пора за спичку!

Чашу до края! Как тебе эта гнилость?..

...Крейсер Аврора, что тебе ночью снилось?

Миражи

Все стихи — о любви,

все картины — иконы,

спектакли — мистерии.

Не умею стесняться, не знаю вины, не почувствую лжи.

Неотёсанных кукол, простых буратин назову галатеями,

Мира жидкие краски, последний маяк — миражи, миражи.

Не страшнее чумы, не милее зимою уюта каминного,

Отпечатками лап на песке обозначу ошибки свои.

На ногах не стоим. Дует ветер-пустынник, и времени минуло,

Сколько трав — под косу,

сколько звёзд — в горизонт,

сколько троп — в колеи.

Все стихи о любви — миражи, миражи, и не знаю, поверишь ли.

Виртуальная грусть, заколдованный замок, чужие цветы...

Только призраки бродят, и машут цепями,

и смотрят так бережно,

И стираются строки, и меркнут глаза похотливых святых.

Каждый скрежет металла — псалом.

Сколько Духа Святого в материи!

Все слова вдохновенны, пророки — священны, но им не понять,

Что стихи — о любви,

что картины — иконы,

спектакли — мистерии,

Что рождённые ползать однажды узнают, как просто летать.

Salvia divinorum

Погружаюсь, как в дым от шалфея, в твою паутину.

Что ни вечер — пожар, что ни новый виток — поединок.

Словно к грудям любимой, припал к ядовитому устью.

Крепко спутала ноги трава... Неужели — отпустит?

Треугольник Воды обратился вершиною в пламень.

Горький дым-искуситель, чем нынче поделишься с нами?

(··¿снами?..)

Мы на поле под струями ливня без крыши промокнем!

Мир — тугая пружина: он рвётся, свихнувшийся, в окна.

От падения стен не спасёт нарисованный якорь.

Fifty-fifty: на улице ждёт приснопамятный ящер.

Шаг вперёд, два назад... Отличить бы прыжок от полёта!

Гримуаров старинных сквозь Бездну влекут переплёты.

От любовных мистерий Луны принимай эстафету!

Все иллюзии скроет на дне глубина постэффекта.

Как безумно опасны прекрасны солёные воды отлива!

Под зелёным закатом танцует сатир похотливый.

Не касайся руки, не смотри ему в очи, богиня!

Лишь начнётся прилив, мы опять безвозвратно погибнем.

Захлестнёт нас волна сладострастных объятий шалфея...

Лишь бы запах его налетевший сквозняк не развеял!

Быстрая щетинохвостка

Быстрая щетинохвостка,

Ножки хлёстки, глазки — блёстки.

Кто стоит на перекрёстке?

Кто склонится пред тобой?

Рассыпается извёстка.

Мягко стелешь — спится жёстко!

Пестрокрылая повозка

Мчится птицею стальной.

Быстрая щетинохвостка,

На спине твоей — полоска.

Неспроста в осколках плоских

Плотских радостей лицо!

Расскажи-ка, вертихвостка,

Кто неброского подростка

Отпустил слезинкой воска

За отцовское крыльцо?

Быстрая щетинохвостка,

В ноской шёрстке — горстка лоска.

Вьётся локон под расчёской

Узкозубой — для кого?

Ох, несносны глазки-блёстки,

Ножки хлёстки, ласки жёстки.

Быстрая щетинохвостка,

Ну-ка, брысь-ка под ковёр!

Ода «неубиваемому медвежонку»

...И пускай ты не блещешь павлиньим хвостом

И стальными клыками не клацаешь,

Но тебя не пугает, что будет потом,

Под палящим лучом радиации.

Неподвластна тебе теорема Фермá,

И орех недоступен кокосовый,

Но тебе никакая тюрьма не тюрьма,

Никакая погода — не грозами.

Ты в сынки не годишься козявке простой,

И на ужин — чешуйчатой гадине,

Но твой дом — и открытый вселенский простор,

И морская бездонная впадина.

Твоё имя не вставят в торжественный спич,

Не восславят хвалебными одами.

Ты во льдах Антарктиды младенчески спишь

После тяжких боёв с нематодами.

Пусть не светит тебе утешительный приз

Даже в гонке с хромою улиткою,

Но не станет тебе атмосферный каприз

Изощрённой китайскою пыткою.

Бронтозавра стопой попираемый прах

Пожирался твоею прабабкою,

И под серой золой в первобытных кострах

Пращур твой пошевеливал лапкою.

А когда, фонтанируя в небо, огни

Извергались — мгновения пробили,

И собратья твои поселялись одни

На Титане ли, Марсе, Европе ли.

И я верю: пройдут миллионы веков,

По планете откаркают во́роны,

И смешные следы восьминогих зверьков

Разбегутся по разные стороны.

Покоряя лучи пентаграммы стихий,

Будут звери мудры и неистовы.

И однажды — мои расшифруют стихи

В ископаемых книгах таинственных.

Терминатор

Я — конквистадор...

Н. Гумилёв

И долго буду тем любезен я народу,

Что превозмог свою телесную природу...

Я терминатор в панцире железном.

Овечье стадо мне неинтересно.

Дрожите, долли

В земной юдоли,

Я ж — весело преследую звезду.

Как Пантократор в облаке небесном,

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду.

Как смутно в небе диком и беззве́здном!

Но мне и то пленительно и лестно,

Что я — бессмертен!

Пусть пляшут черти,

Растёт туман, — но я молчу и жду

И верю, что любовь свою найду —

С лучом звезды на панцире железном,

С мечтаньем о далёком Неизвестном,

Со смертною судьбою не в ладу.

Неистовых стремлений не смирю я,

Над ветхими руинами пируя.

Пучками молний

Я грудь наполню,

И если нет полдневных слов звезда́м,

Тогда я сам мечту свою создам

И песней битв любовно зачарую,

Чтоб ты, идущий по моим следам,

Не променял звезду свою стальную

На древний сад, где обитал Адам.

Пусть варварское племя негодует,

Когда сквозь пламя звёздное иду я.

Расправлю плечи:

Путь — бесконечен,

И слово малодушия — «назад».

Я пропастям и бурям вечный брат.

Пред райскими вратами торжествуя,

Я сокрушу блистательный Чинват,

Ликующего разума солдат,

Когда вплету в воинственный наряд

Звезду долин, лилею голубую.

Сатана

Храм не станет белее от ретуши в фотошопе.

Всем лакеям — ливреи, а каждой собаке — по жопе.

Всем сестра́м — по серьгам,

каждой твари — по харе,

свинье — по спине.

Сатана, Сатану, к Сатане.

Всем не хватит цветов, а пощёчины — хватит по горло.

Вот-те нате полати, нашёлся! Подумаешь — гордый!

Гулким выстрелом в теле метели летят по стране.

Сатана, Сатану, к Сатане.

Саламандры метла выжигает дотла мракобесье.

Эх, была — не была, два крыла! Матерь божия, здесь я!

Ну-ка, платье долой! Будем вместе плясать под луной —

С Сатаной! с Сатаной! с Сатаной!

* * *

Стою на земле непрочно.

Темница моя — убога.

А всякая власть — порочна,

Поскольку она — от Бога.

* * *

Когда волна взметнётся к небу,

Пред властью бури не согнусь:

Я брошу в эту Чашу Гнева

Свой малый, но весомый груз.

Когда ж прольётся эта Чаша,

Сметая хрупкие края,

Я буду мыслью ошарашен,

Что в эту чашу лил и я.

Махди

...Да, средь холмов твоя затихла песнь,

Но Лев Пустынь покоится не здесь...

Разбойники явились на заре:

Ну что ж, Али, ты не запасся маслом?

На многих водах рукотворных рек

Ложилась шлюха-ночь, и зелень гасла,

И Ленин, чёрный ворон, на плече,

И струй газель среди песков плясала:

С тобой Аллах и команданте Че —

И двадцать шесть бакинских комиссаров!..

Но песням нынче не спасти Гамельн!

Ты славно пел, но расступились воды —

И с корабля, уткнувшегося в мель,

Рванули крысы в поисках свободы:

На белом, рыжем, чёрном и седом

В твой дом весна костлявая шагала.

...В великий град — Египет и Содом —

Глазеть на труп сбегаются шакалы,

И орков рать, куда ни погляди —

На Сталинград! на Нарготронд! на Брегу!

Но ты ещё вернёшься, Муад’диб,

На Шай-Хулуде, в сонме туарегов.

Мозгоёбы

Мозговая копуляция:

Не видатеньки ни зги,

Только дуры куполастые

Лезут в головы из гиф.

Испоконною приметою

После грома покрестясь,

Подзатыльно поиметые

О духовности пиздят.

Вам ли, вам ли, толстопузые,

Толковать про небеси?

Мозгоклюевой инфузии

Чашу мимо пронеси.

Бородёнкою потрясывай,

Да не лезь в поводыри,

Церебрально пидарасовый

Златоуст феодорит.

Тяти, тяти, в нашем сеттинге

Вам слоняться без голов

И висетеньки-висетеньки

Языком колоколов!

Плоть Становится Словом

Вверх по небу не плыть,

Не отменить безголового

Слова, Ставшего Плотью, —

Но Плоть становится Словом.

Вместо Креста — верста

Чистых листов линованных.

Не отменить Христа, —

Но Плоть становится Словом.

Милая, обними,

В губы целуй нецелованного!

Смерти — не отменить, —

Но Плоть становится Словом.

Знаю, издалека

Метит стальная злоба.

Чаша моя горька, —

Но Плоть становится Словом.

Я — молоко в горсти,

Я — из костей и пламени.

В сто веков не остыть

Знамени Осознания.

Не потерплю, опрокину

Горькую чашу Былого!

Времени вопреки —

Плоть Становится Словом!

Следующая глава