Глава 64

Моргана мрачно взглянула на Ланселота, утешавшего стоящую на коленях у постели почившего отца Гвиневру, заметила забившуюся в уголочек Лею, что словно бы пыталась казаться меньше, леди Тамлин, что стояла столбом, не зная, явно куда податься, и встретила холодный взгляд Лилиан…

Моргана кашлянула, привлекая к себе внимание целительницы, и едва заметно мотнула головой в сторону дверей, Лилиан моргнула, показывая, что поняла и сейчас выйдет.

Фея заскользила к дверям первая, стараясь оставаться незаметной, но готова была поклясться, что глаза леди Тамлин проводили её задумчивым размышлением, и почему-то от этого стало нехорошо.

Лилиан не заставила себя долго ждать и вышла через две минуты после того, как Моргана опёрлась спиной на мраморную витую колонну и сползла по ней на пол, безжалостно сминая одеяние и окрашивая его в пыль и грязь.

Целительница вышла, коротко кивнула, приблизилась и села рядом, тоже не замечая особенно ни пыли, ни жестокости по отношению к ткани.

-Ну? – спросила она, когда Моргана, несмотря на её появление, продолжила молчать.

-Мы там лишние, - коротко пояснила фея.

-Это да, - согласилась Лилиан, - но ты не вытащила леди Тамлин и Лею.

-Лея не лишняя, - поправила грозно Моргана.

-Хорошо, - не стала спорить целительница, - а Тамлин? Тоже не лишняя? Не доверяю я ей, Моргана!

-И я, - неожиданно призналась Моргана, - хотя, Гвиневра говорит, что она была несколько раз очень храбра и полезна ей.

-У неё нет убеждений, - заметила Лилиан, - человеку можно простить всё, если он верит в то, что делает. Она не верит. Она пытается добраться до куска крупнее и слаще.

-И Артура можно простить? – холодно осведомилась Моргана, надеясь подловить целительницу на слове. – Он свято верил во всё, что делал.

-Можно и простить, - серьёзно кивнула Лилиан, - он верил и жил так, как считал правильным. Он не был откровенно плохим королём, иначе уничтожил бы и тебя, и Мерлина, а не наделил бы всяческой властью.

Моргана примолкла – об этом она ни разу не думала. А ведь действительно выходило так, что Артур передал им свою власть, хоть и враждовал с Морганой, хоть и Мерлину не доверял, но не отдал приказы и решения на откуп Гавейну или ещё кому…

-Интересная мысль, - Моргана кивнула, обещая себе подумать над этим позже…когда-нибудь завтра, если это призрачное «завтра» наступит ещё, конечно.

-Знаю, - согласилась Лилиан, - но она не моя. Так Мелеагант сказал.

-Что? – фея решила, что ослышалась. – Мелеагант? Он же чудом не убил Артура…

-Не чудом, - возразила Лилиан, - он не тронул его из-за того, что не хотел делать несчастной тебя – возлюбленную его названного брата! Он знал, что ты любишь Артура и жалеешь о своём собственном проступке.

-Допустим, - кивнула Моргана, - но разве его милосердство это не чудо? Он мог наказать меня в угоду политики и собственной безопасности.

-Он и наказал, - Лилиан тяжело взглянула на фею, - ты ещё не поняла? Ты обязана жизнью Мелеаганту, ты обязана ему всем, и он не отпустит тебя от себя, ты – его вечная марионетка теперь. Он знает твои тайны, знает тебя и спас твоего сына, как спас и твоего брата. Когда ему понадобится твоя помощь – ты не посмеешь ему отказать…

-Знаешь, - Моргана усмехнулась, - если бы я просто отравила бы Артура, я, пожалуй, смогла бы стать королевой Камелота.

-Да, - согласилась Лилиан, - но не стала бы.

-А вот и стала бы! – обиделась Моргана.

Лилиан с той же, как и у Морганы усмешкой, взглянула на неё:

-Ой, не ври, Моргана! Ты устала властвовать, ты не была к этому способна. Ты идеальная советница, интриганка, дипломат, но ты не королева, ты не из тех, кто сидит на троне, ты из тех, кто держит его.

-А вот и…- Моргана закашлялась, посерьезнела, - ладно, я могла бы быть регентом для Мордреда, удержала бы ему трон до совершеннолетия.

-Снова мимо, - возразила Лилиан. – Мордред либо от тебя бы переел нравоучений и назло начал творить тебе всякий бред, или стал бы безвольным… либо попал бы под влияние чьё-то, и ему бы подсказали, что его отца убили…

Моргана во все глаза смотрела на Лилиан и не узнавала в ней больше той задумчивой тихой девчонки, что разговаривала с цветами у Мерлина в саду, уговаривая их расти быстрее, перемазываясь при этом землёй… или ту девочку, в свободном льняном платье с вышивкой крестом на рукавах, что собирала с цветов и травинок божьих коровок, и каждый раз бежала босыми ногами по песочной дорожке к Мерлину, чтобы показать ему очередную. Боже, когда она так изменилась? Когда проявилась в ее глазах эта усталость и точное, насмешливое знание, кто есть кто? Когда она перестала быть Цветочком - хрупкой и нежной Лилией, став шипастой горной розой?

-Знаешь, - продолжала Лилиан, не догадываясь, какие мысли копошатся противными змеями в голове Морганы, - был такой римский император…Нерон. Его мать, как принято считать, отравила его отца, поднеся ему грибы, при этом, как опять же принято считать, все знали об этом готовящемся убийстве. Более того – великий мудрец и философ, воспитатель Нерона, его наставник в науках и благодетели, принес действительно скорбящему, и ничего не понимающему Нерону…мальчику, что на четыре года младше нашего Ланселота, заготовленную речь на смерть его отца. Представляешь состояние этого мальчика, который вдруг остался единоличным правителем буйной империи, осознавшего внезапно, что мать его – убийца, и что все кругом об этом знали… и даже этот мудрец, что ещё вчера говорил ему, что нет более высшего блага, чем

милосердие и прощение, вдруг смотрит на него холодными глазами и протягивает заготовленную речь…

У Морганы дернулась от нервного напряжения щека. Она прекрасно знала эту историю, прекрасно знала про Нерона и Сенеку и как закончила свою жизнь мать императора, и как его наставник, и двоюродный брат самого Нерона и многие-многие…

Проблема в том, что узнала она это от Мелеаганта, в ту пору, пока скрывалась в его замке и их отношения были раскалённой страстью, которая плелась на ненависти и властолюбии, жажде отмщения и собственном разуме.

Интересное, оказывается, у Мелеаганта развлечение! Он что, выходит, и Лилиан посвящал в мир своих исторических любимцев? Испортит девочку…

А может быть, уже испортил. Испортила же она, Моргана, Ланселота?! Вон, довела парня до мрачного чувства юмора, цинизма, гибкой морали и фландрийского, тьфу ты! Леди Озера, если узнает – голову снесёт! И будет, к слову, совершенно права!

-Жаль…Леодогана, - Моргана поняла, что молчит довольно долго, уйдя в глубокие размышления. – Он гадом был и смерти заслуживал, но всё-таки, не так.

-Да-а, - неопределенно отозвалась Лилиан и Моргана искоса взглянула на нее.

-Лилиан?

-Что? – целительница повернула голову, уже чувствуя, что как-то выдала свою осведомленность.

-А от чего умер он? – вкрадчиво спросила фея, подозревая неладное.

-Сердце, - коротко бросила Лилиан.

-Его убил Мелеагант? – напрямик спросила Моргана, понижая голос.

По тому, как Лилиан вздрогнула, по тому, как поникли её плечи, потускнел взгляд, Моргана поняла, что попала в точку.

-Понятно, - прошипела фея, обращаясь ни к кому и ко всем сразу.

Она круто поднялась с пола, одним рывком, и, не оглядываясь на так и сидевшую, прислонившуюся к колонне Лилиан, пошла по коридору и вскоре скрылась за ближайшим поворотом.

***

Похороны Леодогана прошли скромно, споро и незаметно. Его тело не стали выдерживать положенные трое суток для отпевания, а буквально к вечеру же похоронили в старой части городского кладбища, пользуясь тем, что народ праздновал гуляния на центральной площади…

Впрочем, случайно ли праздновал – это вопрос без ответа.

Присутствовали немногие. Гвиневра, Ланселот, Лея, Моргана, Голиард и леди Тамлин со своим братом – Гифлетом.

-На кой эти двое пришли? – грубо, не заботясь о том, что будет услышана, спросила Моргана, не обращаясь ни к кому, но ко всем сразу, в том числе и «к этим двоим».

Гифлет покраснел – стремительно и по-девичьи и Ланселот наградил его презрительным взглядом. Ответила, однако, Гвиневра:

-Я попросила леди Тамлин меня поддержать.

-А я привела брата проститься с вашим отцом – достойнейшим человеком, - скорбно отозвалась леди Тамлин, позволяя брату оставаться немым и покорным её воле.

-Меня сейчас стошнит, - пригрозила Моргана шепотом обращаясь к Голиарду, который в последние дни от воцарения Мелеаганта старался держаться дальше от него и вообще был воплощением мрачности.

-Гифлет вообще бесполезен и ничтожен, - шепотом вынес вердикт Голиард. – Всем крутит и заправляет его сестра.

-Та еще дрянь, хоть и с приступами внезапного благородства, - заверила Моргана и оба фыркнули, переглянувшись. Ланселот наградил и их неодобрительным взглядом, Моргана стушевалась и приняла на себя облик статуи.

Гвиневра уже не плакала. Слез не было – все, что оставались у нее, были уже истерическими и редкими, все, что она могла отскорбеть – она уже отскорбела. Иногда лишь, тонко вздыхая, она жалась к Ланселоту, который, первый раз в своей жизни, мог открыто обнять ее.

Они забывались своим маленьким миром, полным горечи предчувствия и пепла, жались друг к другу. Моргане было даже обидно, что Ланселот все реже посещает её, находясь чаще в обществе павшей королевы. Мелеагант тоже присутствием Морганы не развлекался, он постепенно отодвинул ее от Государственного Совета, и первый раз в своей жизни Моргана оказалась один на один со свободным временем и наполненная воздухом нового начала.

Странное это было чувство. Оказалось, что Моргана, как бывшая советница, мало кому, если не сказать еще честнее, не нужна. Голиард изредка навещал её, но не рассказывал, что творит и воплощает Мелеагант. Сэр Никколас заходил чаще, чтобы распить с Морганой бутылку фландрийского или рассказать ей какую-нибудь шутку…

И снова – ни слова о делах Мелеаганта, хоть она и выпытывала.

Гвиневра и Ланселот наслаждались миром, Тамлин примирилась с Гифлетом и тоже исчезала, как в тенях, Лилиан хмурилась и не поддерживала дружбы с Морганой. Первый раз фея узнала на себе все «прелести» жизни, которую вела Гвиневра, брошенная своим же мужем на растерзание двора, где не было и одной живой души. Благо, появилась, благодаря Моргане, Лея…

К слову, Лея тоже жила одиночеством и тенью, оказавшись вдруг не самой нужной гостьей для Гвиневры, то упала в собственное счастье и отказывалась пробуждаться. Но и Лея, и Моргана, так и не могли заставить себя снова пытаться завязать какие-то, почти дружеские, отношения – слишком многое открылось им обеим: так Моргана узнала, что Лея ее ненавидела за Уриена, а Лея пыталась справиться со стыдом за это…

Вот так и случилось, что Моргана стала проводить время с Артуром, помещенным в такую маленькую комнатку, такую спрятанную, что она казалась темницей. Зато можно было лежать с ним рядом, наслаждаться его теплом, и говорить о всяком пустяке, лишь бы просто заполнять эту тишину, что образовалась вокруг Морганы неожиданной полосой и засасывала ее прежний мир туда.

В основном говорили о доме, в котором вырос Артур, о том, как они заживут в графстве Мори…

-Там потрясающие охотничьи леса, - шепотом рассказывала Моргана, широко глядя в пустоту над своей головой. – Мори – потомственно увлекались соколиной охотой…

-Может, и мне стоит заняться? – воодушевленно подхватывал Артур, на мгновение, забывая о том, что птиц не выносит, и, откровенно говоря, боится.

-У тебя получится, - убеждала Моргана, точно зная, что у Артура не получится. Там требовалась выдержка и воля, навык и умение мыслить так, как мыслит охотник. А из Артура охотник, прямо сообщая, был не самый лучший – он ненароком спугивал добычу, однажды чуть не погиб от дикого лесного кабана, случайно убив его детеныша…

-А наш сын, когда вырастет, будет ездить со мною! – Артур прикрывал глаза, представляя это.

-Да, будете охотиться вместе, - Моргана касалась его руки, а про себя думала, что с Артуром не отпустит Мордреда, ее сводный брат уже умудрился однажды потерять меч Кея в лесу, что привело к тому, что пришлось пытаться одолжить меч, потом украсть, а потом потянуться к тому, что торчал аккурат из камня…

-И ты будешь обучать его магии? – спросил Артур, облокачиваясь на руку, чтобы видеть лицо Морганы, а про себя подумал, что скорее отправит Мордреда в монастырь, чем позволит Моргане учить его всяким магическим фокусам и обманам.

-Буду, - Моргана смело взглянула на Артура, думая, что обучит магии Мордреда, во что бы то ни стало.

-А у нас еще будут дети? – Артур коснулся плеча Морганы, скользнул рукой, поглаживая, к ее животу, прикидывая, как бы убедить ее родить ему еще дочь…лучше даже двух, и еще сына.

-Будут. – Моргана дернула плечом, решив для себя, что никаких больше собственных детей в ее жизни не будет.

Если Мордред в эти минуты лежал между ними, посапывая и дергая маленькими ручками во сне, словно бы реагируя на слова своих родителей, он давал Артуру и Моргане новую тему для размышлений.

-У него будут твои черты. – Моргана качала головой, изучая лицо спящего сына.

-И твой ум, - с надеждой отзывался Артур.

-Наверное, твоя сила…

-Главное, чтобы не тяга к интригам.

-И к сестрам…- жестко парировала Моргана, сжимая зубы.

-И к переворотам, - не оставался в долгу Артур, и препирательство заходило все дальше и дальше, превращаясь, на деле, в игру шепотом: «А ты…»

-Ты был груб со мной! – шипела Моргана, боясь разбудить Мордреда.

-А ты предавала меня!

-А ты изменял мне.

-А ты…

Моргана не стала произносить речь на смерть герцога, боясь, что скажет, ненароком, что-то такое, за что с ней согласятся, но проклянут. Голиард сказал, что провожает в путь того, кого считал воином, отделался общими фразами…

-Опыт, - почти не разжимая губ, произнес он, проходя мимо Морганы.

Ланселот тоже выдавил из себя что-то про рыцарство и ни слова про что-то еще. Леди Тамлин пылко ответствовала, что это был храбрейший человек и хороший политик…

Чем заслужила, к слову, тычок локтем от своего же брата и вопрос от Морганы:

-Это где же ты, солнышко, с ним познакомиться сумела?

-Я много слышала о нем! – гордо выкрутилась Тамлин, даже не покраснев.

-Мы тоже о тебе…кое-что слышали, - не остался в долгу Голиард.

Лея не сказала и слова – лишь молча бросила в сухую землю букет засушенных полевых цветов, собранных ещё в ее детстве на полях родного дома в герцогстве Кармелида. Гвиневра странным, стекленеющим взглядом проводила этот букетик, но, кажется, так и не смогла объяснить себе, почему так взволновалась и душевно попрощалась с отцом, не выдержав и разрыдавшись трижды.

Наконец, тело закрыли земляными горками и возложили цветы, все кончилось.

-А ты сам, на кой черт пришел? – спросила Моргана у Голиарда шепотом, когда вся процессия, молча и лишь тихонько всхлипывая со стороны Гвиневры, шла к замку.

-Завтра коронация, - ответил Голиард, - значит, скоро я смогу умереть. Вот, пытаюсь вспомнить, каково это…умирать.

-А, привыкаешь, - кивнула Моргана, - ну, привыкай!

-И тебе бы не помешало…

***

Мелеагант, конечно же, не стал отменять, или переносить свою коронацию из-за смерти герцога Леодогана. Он, засвидетельствовав своё почтение Гвиневре, почти сразу заявил о том, что коронация состоится завтра.

Мелеагант знал, как тяжело будет всем, особенно Гвиневре и поторопился устроить так, чтобы избавить всех вокруг от бремени двора, ведь только после коронации Гвиневра и Моргана могли покинуть Камелот.

Впрочем… это было самое сильное унижение – оставлять павшую королеву на коронацию нового короля, Мелеагант сознавал это, сознавал, каково будет и Моргане видеть, как корону принимает тот, кому она сама помогла взойти на престол и от кого вынуждена теперь отлучиться, чтобы спасти павшего короля и своего сводного брата. Это было унижение, потому что они были почтёнными гостьями, но гостьи из разряда тех, над которыми можно посмеиваться я в толпе, как над шутами, что всегда возле своего владыки, но которых никто не считает за людей.

Моргану боялись, уважали и ненавидели. У нее были враги и союзники при дворе, и потому ее участь была легче, не каждый мог рискнуть сказать хоть слово за ее спиной, плюс и положение графини Мори, возлюбленной названного брата Мелеаганта, завершали ее новый образ.

А вот Гвиневре приходилось хуже. В силу ее юности, она не сумела завести друзей и союзников, даже нажить врагов, чтобы хоть чем-то оправдать своё существование при короле, и теперь оказалась вдруг в центре внимания в роли посмешища, в роли павшего величия. Открыто говорили о том, что Ланселот ее любовник, не понижали голос, когда сплетничали о ней же, и она шла мимо, шутя, спрашивали, перейдет ли ее павшее величество после короля и рыцаря на крестьянство…

Гвиневра краснела, отбивалась и отмалчивалась, держала взгляд гордо и голову прямо, старалась не показывать ни слез, ни скорби, ни боли.

Мелеагант знал, что народ не отпустит ее без хорошего унижения никогда и ни за что. Живой, да еще и при прежнем титуле герцогини, нет! Немыслимо! Королева, хоть и павшая, должна страдать и отвечать за грехи мужа, до которого не успела добраться толпа, чтобы растерзать. И не Моргана приняла на себя удар за этот гнев толпы, а Гвиневра.

Моргана тоже попадала под нападки, но под более тихие, потому что умела отвечать. А Гвиневра…

Мелеагант решил, что этой коронации, на которой будут обе женщины, близкие Артуру, он подведет своеобразную черту к их унижениям: никаких насмешек и спокойствие для жизни, возможность покинуть столицу.

Да и еще… позволить Артуру знать о том, что пережили эти две близкие ему женщины – жена и сводная сестра.

Сладкая мука для поверженного врага, горечь к союзнице и несостоявшейся невесте.

Коронация еще не сорвалась приказом на пергамент, а уже закипели бульоны и соусы, заклубился пар на кухне, где начали подготовку к пиршеству, загудели тяжелые печи, затрещали огоньки и дрова, и завозилась бойкая Агата, отдавая грудным голосом приказания о том, что нужно почистить лук, картофель, нарезать специй и далее, далее, далее…

Застучала вынимаемая из шкафов серебряная и глиняная посуда: тарелки, кубки, вилки и ложки, ножи и блюда – все начищалось до блеска, натиралось тонким слоем гусиного жира или же сливочным маслом и блестело в солнечных лучах, случайно касающихся посуды.

Зашуршали занавески, которые перевязывали во всех залах лентами, переменяли скатерти, подвязывали покрывала, развертывали знамена, готовили королевскую мантию и праздничный наряд для Мелеаганта, обшивали трон серебряными тканями, убирая их новыми шелковыми лентами…

Уже звенели первые лютни и волынки приглашенных музыкантов, вдали звонили колокола – проверяли их голос.

Замок ожил. Ожил и весь Камелот – застучали, зазвенели танцы, зазвучал смех и частушки, затрещали скоморохи, ярмарки загорелись тысячью товаров.

Город украшался стремительнее, чем Мелеагант успевал отдать официальный приказ. Коронация готовилась, готовился день триумфа, его триумфа!