ВЕТРЫ ВОЛЬНЫЕ

***

Ды́мково реет осень

по перелескам мокрым.

Цвета корицы сосны,

цвета печали погреб –

в нём тихо спят волнушки,

грузди грустят о лесе,

кваснет кочан в кадушке,

в угол забилась плесень.

Тихо шумит родитель

ягод, грибов и песен:

- Где твоя синь-обитель?

Где твоей воли веси?

Нечаянный вскрик сорочий

волоком мысль волочит.

А через время хлёстко

думается, клокочет:

«Сколько бы ни скитаться,

ни претворяться клином,

ни уходить колодцем

в глубь приозёрной глины,

будешь ты каждую осень

петь колыбельные «лесьи»,

смахивать долгие росы

с высоких и бледных колосьев,

будут сусальные лесы

яриловых утра ремёсел

вторить: „Воскресни, ВОСКРЕСНИ!“».

Запахнет корицей у сосен.

***

Смахнул слезинки утра сонный клевер,

разлёгся под подливою лучей.

А ты идёшь босой, совсем ничей,

не захламляясь мыслями, на ветер

бросаешь сотни их, упрямых, суматошных.

Забыв свои треклятые заботы,

ступенька раз:

      от лёгкости смеёшься,

ступенька два:

      смиряешься навзрыд.

А небо рассекают самолёты,

привычный гул – в тебе волнительно гостит;

и растекается по воздуху, по травам,

небесный рокот, мягко влившийся в простор.

Да, эта жизнь…

Бодяк покрыл бугор –

стоит пурпурная, колючая орава.

А в многоцветии прозревшего зрачка

белеет скромно заблудившаяся любка.

Души глухой коснувшись, словно губка,

в люпинах таволги пушатся облака.

***

Ветра́.

Так странно движутся в затишье,

когда мирская глушина́

ноябрьской сухости застывшей –

вся обречённости полна:

не слышно птиц, седеют крыши.

Свежо и пусто. Тишь блаженно

легла на твёрдый слой земли.

Оцепенев, преображенный,

её умытый бледный лик,

предался в срок успокоенью.

Белы вьюны на спящих крышах

гуляют бодро, а в земле

твердыня стылая не дышит,

и жёлтый сухостой полей

под хладным пеплом – тише, тише.

Шиповник в инее с ночёвки,

листов хрустящих кружева,

иголок белых окантовка

и красных ягод острова -

забыла утащить полёвка.

Что на душе в этом смиренье,

когда не стынут лишь ветра́?

Стоишь укутан. Безвреме́нье.

И сумерки. И синь востра.

Как никогда живо мгновенье.

***

Спроси меня,

зачем полярной ночи,

промёрзшей на́сквозь,

тихой, как лес Хох,

сияние –

косой небесный почерк,

заряженных частиц

переполох?

Я не отвечу.

Значит, просто нужно.

Упрямый север,

молча торжествуй.

Я не отвечу.

В чаще Хоха – лужи,

молчания

один квадратный дюйм.

Поющие пески

в безмолвных дюнах,

звучат особенно…

Спроси меня, зачем?

Я буду думать.

Чувствовать межрёберно

лакуны

сопряженья

двух систем.

И всё же,

ты – не временность авроры,

не тяжкий гул

горячего песка,

а хвойный дух,

таинственный, матёрый,

в котором хочется

теряться и искать.

Мы – так похожи

сумерками, мхами,

прохладной кожи

вечной теплотой.

Мы – так похожи

точностью туманов,

скользящих там,

где ищет свет покой.

Так различаемся,

отдельные, живые –

ведь не срастись вовек

лозе и клематису…

Пропахли волосы

ночным дождём и дымом.

Похожим почерком

подпишем небу письма.

Одно попросим:

стать ещё мудрей,

укрыться там,

где луч – оттенка пшёнки,

где к водам озера

в один из летних дней

крылатым снегом

осыпаются подёнки.

Если Вам интересны другие стихи данной главы - пишите автору: ivok@inbox.ru