Эпилог 2. Нерушимые узы

  • 21
  • 0
  • 0

Острый хлыст выстрела, заставивший Фаррелла очнуться, вверг человека в абсолютную тьму. Не способный ни вдохнуть, ни закричать, Фаррелл начал было биться о землю, но вскоре осознал, что его тело не встречает никакого сопротивления: оно всё повисло в вакууме, тьме и тишине. Абсолютное несуществование сводило человека с ума: в попытках услышать, почувствовать, увидеть хоть что-нибудь он всё сильнее и сильнее растворялся в беспросветной тьме.

Внезапно его с треском бросило о жёсткую поверхность, и он болезненно выдохнул: боль была чем-то знакомым, и даже её он был готов встретить с распростёртыми объятиями. Пространство вокруг него наполнил тусклый серебристый свет, и Фаррелл смог наконец осмотреть своё тело. Органические части были на месте; более того, они даже не были повреждены. Механическая рука, напротив, была будто вырвана с корнем в области запястья, заставляя провода чёрными щупальцами свисать из предплечья Фаррелла. Они будто сплетались друг с другом, постоянно покрывая друг друга и танцуя под взором человека, который никак не мог сфокусировать на них свой взгляд. Коснувшись своего лица, он с ужасом понял, что лишился механического глаза.

Не пророня ни слова, Фаррелл поднялся на ноги. Его сбоящие внутренности саднили, изредка пропуская через его живые ткани агонизирующие разряды тока и отравляя его плоть преждевременной ржавчиной. Некоторые механические органы, по-видимому, взорвались, пронзив тело Фаррелла изнутри полурасплавленными осколками металла. Несмотря на все повреждения, он всё ещё был в сознании – более того, он всё ещё был жив.

– Где я нахожусь? – спросил он в надежде услышать свой голос. Неожиданно для него, окружающее серебро начало сплетаться прямо перед ним в каменное ограждение и, сформировав его, начало расстилаться где-то внизу деревьями, домами и тротуарами.

– Ты находишься там, где получишь ответ на свой вопрос, – ответил Светоч, стоящий за его спиной. Его образ выделялся своей белоснежностью, контрастирующей со сгущающимся свинцом Лондонских туч. В руке он держал что-то отдалённо напоминающее ружьё – также сотканное из Белизны.

– Я хотел понять природу Белизны – не думаю, что это один вопрос, – заметил Фаррелл, от бессилия присев на ограждение крыши. Глаза Светоча как будто онемели от грусти, но его тон остался таким же ровным, как и прежде.

– Фаррелл, хватит пытаться спрятаться за своей гордостью. Я знаю, что ты хочешь знать на самом деле, и я привёл тебя сюда именно ради этого, – ответил Светоч с сожалением и протянул Фарреллу ружьё. Когда то приблизилось к человеку, по нему начали проскакивать алые искры, один вид которых больно ранил человека в самое сердце.

– Что ты хочешь показать мне? – спросил ошарашенный человек, когда ружьё, оказавшись в его руке, приобрело механически-органический прицел.

– Она ждала и ждёт тебя, Фаррелл, – тяжело ответил Светоч и, сложив руки на груди, посмотрел куда-то вдаль.

Фаррелл, пытаясь взять ружьё поудобнее, в конечном итоге положил его ствол на свою уничтоженную механическую руку. Посетовав на потерю своего ведущего глаза, Фаррелл шатко упёр приклад в плечо и прислонился к окуляру. Винтовка тут же острыми когтями водралась в его лицо и руку, объединяясь с его телом, но Фаррелл не мог никак отреагировать: от увиденного в прицеле он как будто потерял сознание, панически отторгая своё восприятие мира.

– Ты доволен полученным ответом, Фаррелл? – печально спросил Светоч. Его голос вывел Фаррелла из ступора, и тот начал отчаянно пытаться оторвать винтовку от себя. Наконец вонзив осколки правой руки в своё лицо, он смог оторвать прицел от своего глаза, и вскоре, проделав то же самое со своей рукой, сбросил винтовку вниз.

Назойливо прошипев, его тело начало впитывать рассеянную в воздухе Белизну, возвращая оружие на его место. Фаррелл рухнул на колени, упёршись винтовкой в пол, словно костылём. Его органическая рука словно окостенела, и только лежащие на спусковом крючке пальцы подрагивали от его рыданий.

– Почему ты бежишь от ответа? Ты столько лет хотел узнать, почему ей пришлось умереть, и теперь хочешь отвернуться от правды? – спросил Светоч. Его образ волновался и искажался, как будто он сам не хотел находиться в этом времени и в этом месте.

– Этого не может быть. Меня не было здесь, когда она умерла, – ответил Фаррелл, повернувшись на голос Светоча и ища его через прицел.

– Ты уже понял, что такое Белизна, когда увидел сердце Фидеса, – спокойно оспорил его Светоч, – Ты уже должен понимать, что для этого мира понятие времени и пространства не имеет никакого значения – самое главное, что в нём существуют нерушимые связи, возвращающие тебя сюда снова и снова, – холодно продолжил Светоч. Его образ начал остро вырезаться в воздухе, и за ним появилось лихорадочно вибрирующее марево, превращающее его образ во что-то дикое и необузданное.

– Я не могу убить её, Светоч, – сломлено выдохнул Фаррелл, – Я не могу снова убить её, – поправился он и замер на месте.

– Кто тогда её убьёт? – просто спросил Светоч, – Кому ты позволишь её убить? – перефразировал он свой вопрос, смотря Фарреллу прямо в душу, – Теперь, когда ты доподлинно знаешь о моём существовании, ты не сможешь объяснить её смерть простой случайностью – хотя твоё нежелание признать её таковым и привело тебя сюда. Кому, кроме себя, ты можешь позволить её убить? – сильнее надавил на Фаррелла Светоч и сделал шаг в его сторону.

Не ответив ни слова, Фаррелл вскинул ружьё и выстрелил. Последовало два раската грома и пронзительный крик агонии. Образ Светоча никак не отреагировал на пронзившую его Белизну; нетронутым осталось и тело Фаррелла, узнавшего раздавшийся голос.

Вновь повернувшись прочь, он наблюдал за сшитой из света Линдой, стоящей посреди Белизны. Её шея обильно кровоточила, а грудь вздымалась в хрипах боли, но она через силу пыталась улыбаться Фарреллу. Аквамариновые глаза упрямо горели, продолжая храбро и уверенно смотреть в душу жениха.

– Пока она смотрит на тебя, только ты способен её убить, – печально проговорил Светоч и, приблизившись к Фарреллу, положил руку на его плечо, – Пока ты находишься здесь, только ты способен её убить, – продолжил он и, словно в подтверждение его слов, прозвучал новый выстрел, пронзивший её плоть. Она едва не упала, но не оторвала взгляд от Фаррелла.

– Кто в неё стреляет? – яростно спросил Фаррелл и попытался осмотреть округу.

– Ты, – коротко ответил Светоч, заставив Фаррелла оторопеть. Он понимал, что в Белизне могло существовать несколько его копий, но не понимал гораздо более важного.

– Почему они стреляют? – отчаянно спросил он, продолжая искать свои копии, – Почему они убивают её?

– Фаррелл, кто-то должен её убить. Ты ведь уже понял, что такое Белизна, правда? Представь себе, сколько страданий она причиняет своему носителю, как она изжигает душу ему изнутри, – разгорячённо, громко говорил Светоч под канонаду участившихся выстрелов и криков. Сдающийся Фаррелл тихо сполз на пол, уперевшись спиной в ограду и закрыв своё лицо и уши обломком механической руки. Белоснежная винтовка ехидно пожирала его слёзы, постепенно сращиваясь с его глазом и нервами. Каждый выстрел преумножал его отчаяние, тяжёлым грузом заполняющее его душу. Фаррелл хотел вернуться куда угодно, даже в небытие, лишь бы её крики прекратились. Он вспомнил тьму, из которой пришёл, и попытался сбежать в неё; его тут же сильно тряхнул Светоч, заставив вновь слушать её непрекращающиеся крики.

– Фаррелл! Ты готов вернуться в небытие, но подумал ли о том, что вернёшь и её туда же? – разъярённо спросил его бог и ударил его по лицу. Винтовка как будто оторвалась от лица, оставив сотканный из Белизны глаз в черепе Фаррелла. По его лицу тут же покатились грязно-серые слёзы, а взгляд из последних сил зацепился за Светоча.

– Почему кто-то должен её убить? Почему она должна умереть? – отчаянно спросил человек, цепляясь обрубком механической руки за лицо держащего его за шею бога.

– Жертва не может существовать без палача, – холодно отчеканил Светоч, – Как и палач не может существовать без жертвы. Это те роли, которые вы выполняете, и никто не способен это изменить, – приговорил Фаррелла Светоч, – Вы не должны были существовать порознь, и один из вас должен это исправить, – выжег он огнём на белоснежном сознании человека.

– Почему мы? Почему не кто-то иной? – спросил Фаррелл, – И почему это нужно? Почему кто-то должен умереть? – вслепую спрашивал он. Фаррелл чувствовал, как каждый ответ уничтожает что-то внутри него, но не мог перестать задавать вопросы: наступившая тишина мгновенно прерывалась новыми выстрелами.

– Белизна ищет себе форму, – спокойно ответил Светоч, – Белизна ищет себе сосуды, чтобы суметь воспринять саму себя. Но когда она воспринимает себя, её тут же тянет вновь стать единым целым – вы двое встретились, но этого оказалось недостаточно, и одной её части нужно потерять самовосприятие, чтобы объединиться с другой, – пояснил Светоч, не ощутив, как три его глаза начали кровоточить, – Это подобно прибою, это формирует жизнь и смерть, которые определяют друг друга.

Фаррелл надолго замолчал, но Светоч видел, как его душа всё ещё исторгает мутную боль. Выстрелы возобновились, но Фаррелл перестал на них реагировать: он погрузился глубоко внутрь в поисках решения. На мгновение в нём вспыхнула Белизна, создав эфемерный силуэт его живого тела, который тут же исчез. Посмотрев на Светоча уравновешенным взглядом, Фаррелл попросил опустить его на землю.

– Каждый из них убивает свою невесту, правда? – спросил он потухшим голосом, опираясь на ограждение и всё ещё не понимая истинной картины, – Мы не выбираем, стрелять нам или нет; мы не решаем, кому умирать; мы не хотим, чтобы кто-то вообще умирал. Но мы продолжаем убивать её – каждый из нас, – процедил Фаррелл сквозь плотно сжатые зубы.

– Мы делаем это не потому, что хотим её смерти, – продолжил Фаррелл, позволив винтовке срастись с его черепом, – Мы делаем это не для того, чтобы сбежать отсюда, – потухшим голосом прошептал он, когда его взгляд встретился с упорным, упрямым взглядом Линды, – Мы делаем это не потому, что хотим прекратить её страдание, – одержимо продолжал Фаррелл.

– Мы делаем это, потому что это наши роли, от которых мы не убежим. Один станет формой для содержания другого, и наоборот, – отчеканил он. Линда твёрдо смотрела ему в глаза, ожидая его решения.

– Мы оба делаем это, потому что к этому рождены, – дрожащим голосом закончил Фаррелл, когда его выдержка наконец иссякла, – Линда, пожалуйста, прости меня за это, – нежно прошептал он, – Я люблю тебя, – болезненно произнёс он, видя перед собой лишь её глаза.

Линда облегчённо, тепло улыбнулась и, закрыв глаза, медленно кивнула ему. Фаррелл, собрав последние оставшиеся силы, сдавил спусковой крючок.

Тонкий луч Белизны, вырвавшийся из дула ружья, мгновенно пронзил всё её существо. Фаррелл лихорадочно цеплялся взглядом за золотые волосы, белеющие до исчезновения, за расширенные аквамариновые глаза, поглощаемые их же белками, за капли крови, испаряющиеся без следа в белоснежном воздухе. Линду отбросило назад, и всё её тело исчезло в ловко подхватившем его белоснежном покрывале, лавиной двинувшемся в сторону Фаррелла, стирая разделяющие их время и пространство.

Когда Белизна наконец достигла Фаррелла, он почувствовал призрачное прикосновение мягкой нежной ладони. Это прощание переполнило Фаррелла благодарностью – последним чувством, которое испытало человеческое воплощение Белизны. Растворившись в немом крике, он вновь освободил свои глаз и руку и попытался прикоснуться до неё в ответ, но пальцы легко проходили сквозь время и пространство, не находя никакой опоры – не находя никакого следа от человека, которого он любил.

Ощутив, как всю душу изрубили на куски, Фаррелл замер на месте, с неверием буравя глазами кончики своих пальцев. Зрение вновь вернулось в норму, а механическая рука постепенно обратилась в световую, но, обуреваемый болью и благодарностью, Фаррелл этого не замечал. Он всё продолжал упорно смотреть на свои пальцы – его попытка коснуться её, хоть и неудачная, подарила ему чувство близости с ней. Вскоре он понял, что весь как будто касается её, как будто она вот-вот подойдёт к нему сзади и мягко обнимет. Он начал поворачиваться из стороны в сторону, время от времени как будто подгадывая момент, чтобы снова увидеть Линду, ускоряясь с каждым новым поворотом, показывающим ему идеально белый покров реальности.

Наконец глаза поймали какую-то фигуру, и Фаррелл отчаянно бросился к ней, надеясь в этот раз увидеть её, прикоснуться к ней, остаться рядом, вместе с ней, быть где и когда угодно, каким угодно: живым, мёртвым, безумным; творцом, созданием, палачом, жертвой, да хоть пылью на Барьере – но остаться вместе с ней, наблюдать за ней, смеяться вместе с ней, вместе с ней чего-то ждать, чего-то желать, что-то загадывать, что-то вспоминать – существовать вместе с ней и рядом с ней.

На исполненный надежды взгляд Фаррелла ответили три страдающих глаза, из которых текли алые слёзы.

– Хватит, Фаррелл. Пожалуйста, хватит, – взмолился Светоч, неспособный больше смотреть на него, – Я тебя умоляю, Фаррелл, перестань, – повторил он и положил руки на плечи человеку, всё ещё продолжая смотреть в его глаза, – Хватит страдать, Фаррелл, уже достаточно, больше не надо, больше не дóлжно, больше не должен, – повторял он раз за разом, содрогаясь с каждым словом.

Фаррелл опустошённо смотрел на него, мелко дрожа. Черты и очертания Светоча врезались в сознание, с каждой секундой доказывая, что всё было кончено, и Линда никогда уже не вернётся. Он неосознанно поднял свои руки и слабо сжал запястья бога.

– Всё правда закончилось? – дрожащим голосом спросил он, боясь ответа, – Я правда больше её не увижу? – с неверием обратился он к богу. Тот только коротко кивнул, позволив кровавым слезам упасть на грудь.

***

Когда Фаррелл наконец вновь осознал своё существование, он обнаружил себя сидящим напротив костра. Белый ветер, рвущий его плоть и подпитывающий его душу, ураганом носил вокруг кострища пыль. Светоч осторожно ворошил угасающее пламя, стараясь разжечь былой огонь.

– Ты обещал мне, что всё закончилось, – выдохнул Фаррелл и упал на четвереньки. Пыль под его глазами тут же окрасилась алыми пятнами.

– Ты больше её не увидишь, Фаррелл, и с ней у тебя всё закончилось, – тяжело ответил Светоч, – Но ты ведь не хочешь умереть от моей руки – или же от своей. Мы одно целое, за нами стоят одни идеи и убеждения. Если я убью тебя, ты всё ещё будешь чувствовать, что то, что ты сделал, было единственным выходом, – с неожиданным пониманием сказал Светоч и посмотрел в глаза Фарреллу. Не в силах ответить, тот только рьяно закивал.

– Возьми их, – мягко сказал Светоч, показав на лежащие на пыли винтовку и белую маску, – И иди. Я обещаю тебе, что мы встретим человека, который докажет нам обратное – человека, который нас поймёт и докажет нам, что был иной выход.

Фаррелл поднялся на ноги и подошёл к винтовке. Она приветливо откликнулась в его сознании, но теперь не пыталась срастись с его телом: они оба были частью Белизны. Подняв маску из твёрдого белого света, Фаррелл перевернул её. На ней не было ни вырезов, ни креплений – только три наполненных кровью глаза со следами засохших алых слёз.

– Почему три? – коротко спросил Фаррелл.

– За каждую дорогую тебе жизнь, которую ты был вынужден прервать, – с болью ответил Светоч. Фаррелл только коротко кивнул в ответ.

– Если я не буду видеть, то и страдать никто не будет, верно? – снова спросил он, вспомнив смерть своей невесты, – Без наблюдателя исчезнет и наблюдаемый, без палача исчезнет и жертва, – пояснил он для себя, – Без содержания исчезнет и форма.

– Да, Фаррелл. С ней ты всё забудешь, пока не придёт время умирать навсегда, и не сможешь никому причинить боль, – успокоил его Светоч, – Конечно, это означает, что ты потеряешь самого себя. Ты готов к этому? Забыть всё, что произошло? – спросил он человека.

– Храбрые не бегут, Светоч. В конце концов, я был рождён к этому, – уверенно ответил Фаррелл, – Я понимаю, что моё и её значение поддерживается только моими памятью и страданием, но я не могу не пожертвовать собою вслед за ней. В конце концов, мы должны были стать единым целым, – закончил он, посмотрев Светочу в кровоточащие глаза, окружившие их сплошной стеной.

– Сколько? – спросил Фаррелл напоследок, поднеся маску к лицу.

– Больше, чем ты можешь себе представить, – ответил Светоч, – Прощай, Фаррелл, – попрощался бог с человеком.

Фаррелл прижал маску к своему лицу и почувствовал, как все его боль и воспоминания растекаются по Белизне, будто уносимые ветром семена одуванчика. Забирая его печали одна за другой, Белизна нежно успокаивала его, заполняя образовывающиеся пустоты в его душе любящим свечением. Фаррелл чувствовал, как она знакомым движением кладёт свою руку поверх его, как они отчаянно сплетают и сжимают свои пальцы, держась друг за друга до самого конца.

Частица за частицей уносились ветром, и Фаррелл начал медленно терять себя в мягком белом свете, обнимающем его со всех сторон. Левая рука, сжимающая ружьё, онемела и исчезла, и вскоре за нею последовали его ноги и туловище. Повиснув в пространстве и времени, Фаррелл и Линда всё ещё упорно держались за руки, теряя себя, но не теряя друг друга. Когда их души уже практически растворились в Белизне, Линда слабо погладила его пальцы и соскользнула в небытие; Фаррелл тут же последовал за ней, и вместе с ним исчезли его воспоминания и боль. В последнюю секунду перед исчезновением Фаррелл увидел Белизну во всём её величии – познал её изнутри и снаружи, – и только сумел подумать о том, частью какого прекрасного мира ему довелось быть.

– Всё было прекрасно, – услышал Светоч в шелесте умирающей души, – и ничуть не больно, – раздался шёпот в его ушах, пока бог всё ещё существовал в человеческой форме.

– Прощай, Фаррелл, – со слезами на глазах обратился Светоч к одинокой пустоте и потерял свою форму, – Я буду ждать твоего возвращения.

Лишившись наблюдателя, Светоч также растворился во времени и пространстве, продолжив наблюдать за огнём родившегося, зрелого и умирающего человечества и за стальными цветами, тянувшимися к нему из пепла. Когда Белизна, наполняющая их, вновь сгустилась и снова распределилась по миру, Светоч болезненно улыбнулся и, представив себя посреди поля стальных цветов, сел посреди них. Вскоре к нему, пройдя сквозь белоснежный покров, приблизилась неведомая фигура, не поддававшаяся измерению и определению, но придавшая Светочу лик трёхглазого Фаррелла.

– Здравствуй, Фидес, – с грустной улыбкой поздоровался он и приготовился испытать всё заново.