Ночь
Меркнет свет, и дирижёр седой
Через зал торжественно проходит,
Звук настройки отдаётся в своде,
Мечется меж зрительных рядов.
Меркнет свет, и дирижёр седой
Через зал торжественно проходит,
Звук настройки отдаётся в своде,
Мечется меж зрительных рядов.
– Бой всё равно докатится до вас,
И все мы будем там. Не дрейфь, салага.
По медальонам – с умершими связь,
Когда найдут по балкам и оврагам.
Тяжёлый день. Тугие облака
Роняют капли, выжатые небом.
А с каплями стекает вниз тоска –
Решимость окисляет и колеблет,
Скоро ляжет черёмуха белыми брызгами сверху,
Грубый запах её, деревенский, до дна продерёт.
Эти пляски нелепые, твист перемешанный с тверком,
У святынь с неизменным азартом продолжит народ.
Сеть открывается. Снова на связи, вот она,
С нотой протеста и недоверия вотумом,
С жизнью, сложившейся очень неплохо, вроде бы.
Огненным словом свою защищает родину.
Над твоим полутрупом тенью нависший Че,
Передёрнув затвор карабина, повёл плечом,
Вскинул ствол на ремень, улыбнулся – и вдруг исчез,
Будто дело своё до конца доведённым счёл.
Боги вечного, знойные музы,
Навывают о чём-то большом
И зудят заунывным комузом,
Что опять не туда ты пошёл.
Тёплое дерево, жаркий ритм,
Руки,
Руки
Птицами.
Бессмертие – как право предавать,
Поскольку всё забудется в веках.
Напополам делённая кровать,
Не на плече лежащая рука
Есть оттенки у скорби.
Их сотни.
И слёзы в них есть, и сопли.
А мои – цве́та Гоби.
Твой последний тумен
растворился в тумане ночном.
На пороге речном
раскричались в болотине выпи.
Время книжных детей облетело последней страницей,
Двести тридцать по Цельсию, скоро, похоже, финал.
Постарел и обрюзг благородного образа рыцарь.
Без картинок читать незаметно отвыкла страна.