Никита Рыжих

Искажается свет в поднебесье
И спускается в толщу воды.
Тихий отзвук навязчивой песни,
Помещенный в природы труды,

Морозный сон –
Безликий и беззвучный,
Обычный, примитивный, словно вздох,
Но, все же, он,

Я улечу в невиданные страны,
Как легкое гусиное перо,
Ненужное ни Канту, ни Перро,
Учуяв аромат природы пьяный.

Где голая щербатая луна
глотала жадно чуткий шорох пороха
и птичка, что порхала, вдруг от шороха
упала вниз со страха — там Двина

На набережной сна лежал карбункул
Реальности разверстой на пути
Раскрывши грудь пришел ученый доктор
На лекцию о теле и душе

Оглядывая гор зелёные вершины,
Три птицы устремились вглубь небес,
Где дол, и дом, и храм, дороги и машины
Невидимы глазам. Не видно и чудес

Меня зовут Григорий, я чернец.
Где и когда мне пищей стало море,
А страстью – ветром посланный венец?
До дна, до дна – пусть в чаше этой горе –

На дальних рубежах ликует день,
но птичья неотесанная стая
уже летит, все крылья набекрень,
туда, где плачет солнце, угасая...

Прости меня, Преступник, я не смог
ступить в твой дом, просторный, грязный, пыльный.
Беру билет - плыву подальше, в Сидней
(Жаль, застилают путь туман и смог),

Не пепел, а огонь, от прошлого оставив,
Я впопыхах живу, и мерзну каждый день
В неистовом котле жестоких зимних правил,
Тихонечко кладу в костер апрель

В пространстве циркуляция потока
пугает и влечет, лишая сна.
Я слышу странный шум, зеницей ока
случайно замечаю облик дна.

Внутри меня случился маленький поджог.
Сердечный клапан выгорел дотла,
и зазвучал набат, но спасовал курок,
печально заискрился образ дна.