Иди ко мне, звала его весна; я серебром запутаю следы!
Но он молчал, с рассвета допоздна, и были прутья черные тверды.
И снился лес косматой голове; вставал, бродил, растерян и смущён...
Затем манило лето - мёд и свет, но он не знал, как может быть ещё,
какая жизнь снаружи отлита. Не знал, но видел; сны не запретишь.
Была граница. Тут - он рос, а там трава и снег, и ягоды, и тишь.
И осень насылала медь и марь, и сны цвели, и было днём темно...
Иди ко мне, шепнула и зима, меня ты не минуешь всё равно.
Он осознал: всю эту жизнь - долой, он понял - прочь, рассудку вопреки.
Когда взошли Медведи над землёй, он лапой сбил с решетки все замки.
Весна теплом прильнула к голове; он шел вперёд, как лезут на рожон.
Забыв про короб клетки, он ревел, и вспоминал, кем некогда рождён.
Он нюхал рябь шерстинок на тропе, он позволял душе благоговеть -
и мир иной шуршал, свистел и пел, когда по лесу вольный шел медведь.
