Похожа-ли моя любовь
на первую или на последнюю,
я не знаю,
я знаю только,
что иначе не может быть.
Разве Венерина звезда
может не восходить,
хотя не видная,
за тучей,
каждый вечер?
Разве хвост Юнониной птицы,
хотя бы сложенный,
не носит на себе
все изумруды и сафиры востока?
Моя любовь — проста и доверчива,
она неизбежна и потому спокойна.
Она не даст
тайных свиданий, лестниц и фонарей,
серенад и беглых разговоров на бале,
она чужда намеков и масок,
почти безмолвна;
она соединяет в себе
нежность брата,
верность друга
и страстность любовника,—
каким же языком ей говорить?
Поэтому она молчит.
Она не романтична,
лишена милых прикрас,
прелестных побрякушек,
она бедна в своем богатстве,
потому что она полна.
Я знаю,
что это — не любовь юноши,
но ребенка — мужа
(может быть, старца).
Это так просто,
так мало,
(может быть скучно?)
но это — весь я.
Разве можно хвалить человека
за то, что он дышит,
движется, смотрит?
От другой любви мне осталась
черная ревность,
но она бессильна,
когда я знаю,
что ничто,
ни она,
ни даже Вы сами,
не может нас разделить.
Это так просто,
как пить, когда жаждешь,
не правда-ли?
