Юность Ломоносова

Драматическая фантазия в стихах в одном действии с эпилогом

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Старик.

Женщина.

Михаил, сын их.

Извозчик.

Сцена 1

Простая крестьянская изба; посередине деревянный стол. Старик починивает сеть; пожилая женщина сидит за самопрялкой; вдали в задумчивости сидит мальчик с книгой.

Старик

Плохие времена; прогневался на нас

Правдивый бог; хлеба, покосы плохи:

Того гляди, придется голодать,

Придется продавать последние лаптишки;

На ту еще беду ни щука, ни карась,

Ни сельди, ни треска не ловятся изрядно.

Ох, ох! старуха! худо время!

Женщина

Ась?

Кажись, ворчишь недоброе ты что-то,

Господь даст день и пищу, — не тужи!

Старик

Да, хороша пословица, а знаешь

Пословицу другую: на бога надейся,

Да не плошай и сам? и эта хороша;

Вздохнешь и нехотя, как нету ни гроша;

А силы всё слабее да слабей,

Ох! что-то мы с тобой, старуха,

Тогда начнем, как выбьемся из сил!

Женщина

Зато наш сын войдет в то время в силу:

На старости призрит, прокормит нас.

Поди сюда, Михайло, о тебе,

Ты слышишь, речь идет, поди скорее!

Михаил

Что, матушка? Я книжки зачитался;

Как много тут хорошего, давно

Я не был так доволен: как-то сердцу

Приятно, как начну читать псалтырь.

Послушай-ка! прочту тебе страничку!

Женщина

Ох, дитятко, ох, горе-богатырь!

На горе выучил письму отец Никифор!

Старик

Доподлинно на горе: малец взрослой,

А нет, чтобы отцу в работе помогать.

Женщина

Чтоб матери горшки переставлял…

Старик

Чтоб иногда развесил мне хоть сети

Для сушки…

Михаил (огорченный)

Матушка, отец родимой мой!

Старик

Всё с книгою сидит, читает; дети, дети!

Для вас трудись руками и спиной,

А вы ленитесь…

Женщина

Рвете рубашонки

Да дрянные читаете книжонки!

Михаил

Помилуй, матушка, отменнейшие книги,

И даже есть картиночки в иных…

Старик

Опять свое!

Михаил (жалобно)

Да не сердись, родимой;

Что мне велишь, всё сделаю тотчас;

Рад помогать тебе, что силы станет,

И буду лишь тогда читать,

Как дело кончу…

Старик

Ну, родимой, ладно!

Михаил (ласкаясь к нему)

Прости, коли сердит!

Старик (целует его)

Ну, будь вперед умнее!

Женщина

Да, да! умнее будь!

Михаил

Да, буду я умнее!

Я, батюшка, теперь уж не дитя,

Пройдет пять лет, — как ты, я взрослый буду

И стану работать за всех вас; вам

Покойно будет; всем займусь исправно,

Лишь вы зато читать мне не мешайте,

Как дело кончу…

Женщина

Да скажи на милость,

Что к чтенью вдруг тебя так пристрастило

И что, скажи, хорошего есть в книгах?

Михаил

О много! много! матушка!

Женщина

Да что же?

Михаил

Не знаю, как сказать, а только хорошо;

Когда я в первый раз взял книгу

И начал буквы разбирать —

Почувствовал я в сердце радость,

Готов был с книгой умереть!

Глаза мои к словам прильнули,

Душа их смыслом увлеклась;

Я дальше, дальше — всё другое,

И всё так чудно, хорошо!

Куда, я сам не знаю, мысли

Меня манили за собой,

И вот с тех пор люблю я книги

И буду их читать всегда!

Старик

Да что же толку? Ты ведь будешь

Крестьянином таким же, как и я,

А я не знаю в книгах ни бельмеса,

Да прожил век не хуже грамотея.

Женщина

Ась?

Михаил

Я слышал, батюшка, и в книгах

Читал, что есть такой народ,

Который знает всё на свете:

Считает звезды в небесах,

Всё, на чем свет стоит, изведал

И, как вертится свет, постиг…

Таких, слышь, в Питере немало,

И всем им там большой почет,

Какого немцам не бывало:

Сама царица их блюдет!

Старик

Так что же в том? не хочешь ли и ты

Таким же быть заморским колдунишкой!

Михаил

Признаться, батюшка, я думал,

Когда бы ты позволил мне,

Поехать в Питер, обучаться

Охота забирает страх…

Об этом мысль не оставляет

Меня; попробовал бы сам

Писать такие же я книги…

Женщина

Вот что затеял, вот те раз!

Еще он смеет озорничать!

Пусти его, вишь, в Питер: хочет он

Учиться, а отца и мать

Покинуть.

Старик

Не годится, Миша,

Такие думы замышлять; и что

С них проку? Лучше хлеб насущный

Ты честно добывай, крестьянином живи,

Куда уж нам до мудрости столичной!

Ты там себе пристанища не сыщешь,

Умрешь там с голоду…

Михаил

Я рад

Всё претерпеть, лишь можно б было

Мне там в училище вступить,

О, как бы я учиться начал!

Всё б для науки я забыл!

Мне, право, батюшка, порой

На ум идет, что без науки

Могу я умереть со скуки;

Давно уж я грущу душой.

Все книги, что отец Никифор

Оставил мне, уж я прочел,

Почти уж выучил на память,

А жить без книг я не могу…

Свези же в Питер, мой родимый,

Меня и в школу там отдай!

Я скоро выучусь: приеду

И с вами снова буду жить!

Старик (строго)

Откуда ты набрался этой дичи?

Не смей об этом больше говорить:

Мальчишка, ты не понимаешь дела…

Знать, этого ты духу набрался

Из книг; подай — я их все спрячу;

Отдам тогда, как будешь поумней!

Михаил (умоляющим голосом)

Пусти учиться!

Женщина

Ась!

Михаил

Хоть книги-то оставь!

Старик

Подай сюда, иль сам возьму их, ну!

Михаил с отчаянием подходит к углу, в котором образа, берет книги и дрожащими руками подает отцу.

Михаил (в слезах)

Оставь хоть две!

Старик

Нет, ты избаловался:

Работать не работаешь, шалишь

Да дичь еще такую замышляешь!

Женщина

Знать, правда, что недобр тот человек,

Который возится с нечистой силой книжной!

Я, грешная, отроду не читала,

Да и читать не приведет господь,

Хоть до седых волос уж дожила я…

А он, молокосос!..

Михаил

Ах, матушка! за что

Все на меня? Как я теперь несчастен!..

Старик

Из головы дурь выкинь, помогай

Работать мне прилежно; приучайся

Хлеб добывать трудом, и помни век,

Что не бывать тебе, пока живу я,

В столице, не видать поганых книг!..

Иди же, спи спокойно…

Михаил

Ах, родимой,

Могу ли спать спокойно? Хоть одну

Исполни просьбу: я…

Старик (строго)

Не смей и говорить!

Михаил заливается слезами и долго горько рыдает.

Сцена 2

Поле. Вдали лес. Вправо большая дорога.

Михаил (один)

День ото дня мне тяжелей:

До вечера от утра за работой,

Которая не по сердцу, сижу;

Отец за мной так строго смотрит,

Все книги спрятал, а без них

Мне тяжко, скучно, я страдаю…

Бывало, так легко душе,

Когда я чтеньем занимаюсь,

Стараюсь разгадать: зачем

И почему написано в ней то-то

Или другое? Время так летит,

Не замечаю я его теченья…

Бывало, мысль надеждой занята,

Что я учиться буду, буду сам писать,

Что не простым я буду человеком

И, может быть, других перегоню…

Что и отца и мать утешу я

Собою, облегчу их участь….

И всё-то вдруг пропало, разлетелось:

Крестьянин я, крестьянином умру!

Отец не понимает польз своих

И отпустить меня не хочет в Питер…

А надо мне учиться, самому

Приняться сочинять, да, надо!

К тому назначен я судьбой и знаю,

Что говорил мне тот небесный вестник,

Во сне который посетил меня]

Он мне сказал: «Высок удел,

Который для тебя назначен

Иди лишь не кривым путем,

Будь честен, добр, покорен, прямодушен,

К чужому зависти не знай:

И своего довольно будет!

Учись прилежно; силы все

Употреби ты на науку,

Иначе будешь мужиком!»

И вдруг пропал; тут на меня

Повеял запах ароматный…

Сначала я не понимал,

Что делать; после догадался,

За книгу взялся в тот же час

И с той поры всё думал, думал,

Как бы учиться, как бы мне

Моей судьбины не прогневать!..

Читал прилежно и порой

Стихи сам пробовал писать я,

И как тогда я весел был!

Теперь надежды я лишился;

Что делать мне?

По дороге проезжают несколько путешественников.

Счастливый путь!

Они, быть может, едут в Питер!

А я, я должен здесь грустить

И не учиться, не послушать

Того, что сон мне предсказал!

О, что мне делать! я просил

Отца раз пять — не отпускает

И не отпустит; бредом он

Зовет мои предположенья…

А доказать я не могу,

Что он ошибся! Как же быть?

Как в Питер мне попасть? не знаю!

Когда б не гневался отец,

Тихонько б я ушел отсюда!

Но как? дороги не найду!

По дороге проходят несколько пешеходцев.

Они идут… а что же я,

Ходить тож, кажется, умею.

Спрошу, где, как?, язык ведь есть!..

(В ужасе.)

А мать, отец? Оставить их

На сокрушенье, на рыданья?

Они меня балуют так,

Лишь на меня у них надежда…

Уйду… покоя их лишу,

Они почтут меня погибшим!..

(Решительно.)

Пусть так… но я им докажу,

Что не погиб я, ворочусь я

Ученый, умный, ото всех

Почтен, с чинами и с богатством,

И пусть бранят тогда меня

За то, что я от них укрылся!

Иду… о господи, прости,

Что я родителей оставлю;

Что не послушался я их!

Иду, иду!..

По дороге проезжают извозчики с кладью.

Михаил идет к ним.

Спрошу, где Питер,

На первый раз хотя у них…

(Обращается к извозчику.)

Где в Питер мне пройти поближе,

Скажи, старинушка?

Извозчик

Что, свет?

Да ты зачем идти туда намерен?

Ведь Питер-то — отсюда не видать!

Михаил (в замешательстве)

Да так, мне надобно… Скажи,

Пожалуйста, скорей!

Извозчик

Так ты не шутишь?

Михаил

До шуток ли?

Извозчик

Да как же ты пойдешь,

И что тебе идти-то за охота?

Михаил (в сторону)

Ах, боже мой! что ж я ему скажу?

(Вслух.)

Пожалуйста, скажи; там у меня родные,

А здесь я сирота!

Извозчик

Теперь я понимаю…

Да только всё того мне не понять,

Как ты дойдешь? Ведь ты и мал и беден!

Михаил

Дойду, дойду…

Извозчик

Пристанешь, захвораешь!

Михаил

Нужды нет!

Извозчик

Жалко мне тебя…

Садись на воз, я подвезу покуда.

Михаил (садится с веселой улыбкой)

Вот видишь: ты тужил,

Как я дойду, а первый сам помог мне,

На свете не без добрых, знать…

Извозчик

И не без злых!

(Ударяет кнутом по лошади и уезжает вместе с Михаилом.)

Входит старик, отец Михаила, и за ним жена его.

Старик

Да где же наш Михайло? Что за пропасть,

День целый я ищу его напрасно,

Помилуй бог, уж не пропал ли он?

Искал, искал, ну так, что утомился!

Где он? Не в Питер ли ушел, шалун,

Не утонул ли, не упал ли в яму?.

О господи! как сердцу тяжело!

Как будто должен я его лишиться!

Женщина (входит)

Ах, горе, горе! мы его лишились.

Искала я везде, и у соседей

Я спрашивала — нет… О, боже мой!

Да где же он? да что же с ним случилось!

Старик

Везде искала — нет! О, страшное сомненье

Исчезло! Новою бедой господь

Карает нас: его святая воля!

Одна была надежда — миновалась…

Женщина (плачет)

Пропала наша лучшая надежда.

Старик

Один был сын — и тот недолго был!

О горе, горе нам, старуха!

Женщина

Горе, горе!

Плачут отчаянно.

Эпилог

Действие происходит через пятнадцать лет. Кабинет, великолепно убранный.

Ломоносов сидит в задумчивости, сочиняя стихи.

Ломоносов

Ну, это будет хорошо… Что ж дальше?

Додумаю, так что-нибудь придет…

(Думает.)

Нет ничего… На мысль воспоминанья

Приходят, я их разбудил стихом.

«Как прошлое для нас заманчиво и ново!»

Давно ль еще я был совсем не то!

Я помню, был когда-то я в деревне,

Читал псалтырь и сказку о Бове

И приходил в восторг от разной дряни,

Я помню, как отец меня бранил

За леность, за любовь к науке. Он

Не верил ни учению, ни людям

И был уверен, что ученье вздор!

Покойный сон страдальческому праху —

Тяжелый крест он до могилы нес,

И жаль, что весть отрадная о сыне

Не усладила дней его последних.

А мать моя, — она меня любила,

Хоть тоже от нее за книги доставалось!

А как я их ужасно огорчил,

Когда вдруг скрылся из дому… Как много

С тех пор со мной случилось перемен!

Трудов немало перенес я;

Нередко даже голодал,

С людьми боролся и с судьбою,

Дороги сам себе искал.

Сам шел всегда без руководства,

Век делал то, что честь велит,

И не имел хоть благородства,

А благородней был других…

Зато достиг своих желаний,

Учиться дали средства мне —

Я быстро шел путем познаний

И на хорошем был счету…

И вот я шел да шел, трудился,

Свой долг усердно исполнял

И этим кой-чего добился:

Теперь я тот же дворянин!

Но это всё еще ничтожно,

Совсем не этим я горжусь,

Такое титло всем возможно.

Горжусь я тем, что первый я

Певец Российского Парнаса,

Что для бессмертья я тружусь…

Горжуся тем, что, сын крестьянской,

Известен я царице стал

И от нее почтен вниманьем

И ей известен как пиит.

Горжуся тем, что сердце Россов

Умел я пеньем восхитить,

Что сын крестьянской Ломоносов

По смерти даже будет жить![1]

[]«Юность Ломоносова» была, очевидно, написана в 1840 г., одновременно с детскими водевилями. Вместе с ними она была передана книгопродавцу В. П. Полякову с правом владения и, очевидно, публикации (Литературный архив. СПб., 1902, с. 21–22). По обоснованному предположению Т. С. Царьковой, «Юность Ломоносова» и детские водевили Некрасова предназначались для журнала «Магазин детского чтения», издававшегося В. П. Поляковым и А. П. Башуцким (см. об этом в диссертации Т. С. Царьковой «Становление поэтики Н. А. Некрасова» — ИРЛИ, Р. I, оп. 49, № 274). Автограф пьесы и корректура первой и начала второй ее сцен, вместе с рукописями детских водевилей Некрасова, были найдены в 1901 г. П. А. Картавовым среди купленных им у антиквара бумаг В. П. Полякова.

«Юность Ломоносова» была, очевидно, написана в 1840 г., одновременно с детскими водевилями. Вместе с ними она была передана книгопродавцу В. П. Полякову с правом владения и, очевидно, публикации (Литературный архив. СПб., 1902, с. 21–22). По обоснованному предположению Т. С. Царьковой, «Юность Ломоносова» и детские водевили Некрасова предназначались для журнала «Магазин детского чтения», издававшегося В. П. Поляковым и А. П. Башуцким (см. об этом в диссертации Т. С. Царьковой «Становление поэтики Н. А. Некрасова» — ИРЛИ, Р. I, оп. 49, № 274). Автограф пьесы и корректура первой и начала второй ее сцен, вместе с рукописями детских водевилей Некрасова, были найдены в 1901 г. П. А. Картавовым среди купленных им у антиквара бумаг В. П. Полякова.

«Юность Ломоносова», так же как и детские водевили, очевидно, предназначалась для любительских спектаклей. Некрасов был в 1840 г. гувернером-учителем в пансионе Г. Ф. Бонецкого, готовившем молодых дворян к поступлению в военно-учебное заведение — Дворянский полк. Для мальчиков — учеников пансиона, возможно, и была написана пьеса. Жанр этого произведения первоначально определен Некрасовым как «Детская драматическая фантазия». Обращаясь к популярному жанру драматической фантазии, Некрасов видоизменяет его. Он создает «маленькую фантазию», доступную восприятию детей и отвечающую их исполнительским возможностям. Известную смелость проявил Некрасов, сделав героем фантазии Ломоносова. Лирико-драматический жанр фантазии предполагал патетическое выражение чувств героя и автора, восторженное утверждение высокого принципа. В наиболее популярных драматических фантазиях Кукольника в качестве такого «высокого принципа» восхвалялось самодержавие. Некрасов кладет в основу своей маленькой фантазии, еще очень незрелой, совершенно иные идеи, чем в драматических фантазиях Кукольника. Он поэтизирует стремление простолюдина к знанию, рассматривает его преданность науке и искусству как подвиг. Некрасову был близок образ поэта, вынужденного без поддержки, собственными силами пробивать себе дорогу в жизни.

Не связывая себя точным воспроизведением обстоятельств жизни Ломоносова, которые, возможно, были ему известны лишь по самым популярным изложениям, Некрасов изобразил Ломоносова, покидающего родной дом не юношей, а мальчиком,[32] отца его представил бедным рыбаком, вместо мачехи изобразил родную мать Ломоносова, которой ко времени событий, изображенных в пьесе, уже не было в живых.

По-видимому, самое представление о драматической фантазии как свободном лирико-драматическом жанре давало молодому писателю уверенность в своем праве на вымысел.

Изображение деревни в пьесе навеяно личными воспоминаниями Некрасова. Неплодородные земли, оскудение рыбы (жалуясь на это оскудение, старик у Некрасова перечисляет и названия речной рыбы: щука, карась), проезжающие и проходящие по дороге крестьяне, которые стремятся в Питер, — все эти реалии более напоминают Ярославскую губернию, чем Холмогоры.

Читал псалтырь и сказку о Бове… — Псалтырь — собрание псалмов, религиозных библейских песен и гимнов. Псалтырь зачастую служила первой книгой, которую читали дети, обучавшиеся грамоте. Сказка о Бове-королевиче, широко распространенная в русском фольклоре и многократно выходившая в лубочных изданиях, принадлежала к числу наиболее популярных у народного читателя произведений. Белинский писал о народных книгах — «Бове» и «Еруслане Лазаревиче»: «На Руси не одна одаренная богатою фантазиею натура начала с этих сказок свое литературное образование» (Белинский, т. IX, с. 501).

Год написания: 1840