Я увидела её задолго до того, как она заметила меня. Тогда она стояла в очереди, но голова ее нервно дергалась при каждом слове, тем самым напомнив мне курочку, клевавшую зерна, только вместо зёрн она клевала нервные клетки своего мужа. Я понимала, что выиграю лотерею, если не попаду с ней в одну палату. Поэтому я сделала вид, что занята телефоном. Вообще я часто делаю вид, что не замечаю людей. И не то чтобы я невоспитанный человек или социопат, напротив я безумно люблю людей. Но когда я все-таки сталкиваюсь со знакомыми, то я читаю в их глазах, что мысленно они уже попрощались и бегут по своим делам, от этого я чувствую себя ненужной преградой между ними и их прекрасной жизнью. И все это даёт мне право самой устранить эту стену лишней суеты. Но от такой курочки сбежать мне не удалось. Меня вообще трудно не заметить. Первое, что выделяло меня из общей толпы, состоящей из 60 онкобольных, это молодость и чёрные волосы, да и вообще наличие этих самых волос. Второе, не самое любимое блюдо в моем меню это рост и крупное телосложение. Я с детства была слишком огромной девочкой, что привлекало внимание многих, но отталкивало мое внимание от себя. Знаете, не очень то хотелось всю жизнь быть на виду у всех, когда ты замкнутый человек в капюшоне. И вот увидев меня, единственное черное пятно, парящее над светлыми головами, дамочка с куриной маленькой головой, подошла ко мне и нервно закудахтала о том, как долго принимают документы.
Она была из тех людей, которые вечно всем были недовольны. Недовольство это рождалось из снобизма, высокомерия и скорей всего голубых кровей. Она вся была сделана из уверенности в том, что она контролирует себя, свою внешность, свою жизнь и жизнь детей, внуков, но только вот здоровье нельзя проконтролировать и это было единственное поражение в ее
жизни, в котором она не хотела признаваться. Она красилась по утрам, чтобы доказать что контроль все еще в ее руках, потому и устроила скандал, что нет зеркал в палате. Она одевала спортивные костюмы в обтяжку, дабы подчеркнуть свою стройность и спортивность. Она нервничала и ворчала на детей, которые приносили ей не ту воду, не ту еду, указывая на то, что без ее контроля семья развалиться. В каждом её действии и слове была спрятана демонстрация власти, власти которой у нее давно уже не было. И ее пугало не то, что рак пожирает ее изнутри, а то что это знают все окружающие её люди. И она ужасно злилась, злилась на медсестру, врачей и домочадцев.
Неудивительно, что мы попали с ней в одну палату. Комната явно когда-то предназначалась для процедурного кабинета. Она была сделана изнутри вся из белого кафеля, от которого веяло холодом и сыростью, в углу был умывальник для мытья рук перед медицинскими махинациями, в углах с двух противоположных стен стояли кровати и по всей левой стороне были видны шурупы, которые были доказательством того, что здесь раньше висели полки с лекарствами. Палата напоминала мне скорей палату в психиатрической больнице. Было в ней что-то неприятное. И видимо это же и почувствовала моя дама с куриной головой. Днем она кудахтала и вертела головой как пациент той самой психиатрической больницы, а к вечеру, она сворачивалась клубочком под одеяло и боялась. Она боялась так тихо и сильно, что звук от этого страха заглушал мне уши и нависал над нашими кроватями в виде бетонной плиты на крышке гроба. Она умирала. И я видела не как метастазы распространяются по телу без её разрешения и контроля, я видела как страх каждую ночь приходил к ней в гости и забирал с собой часть её души. Она медленно исчезала в воздухе. Я поворачивалась к стенке лицом и спиной к ней, чтобы проявить уважение к ней и не быть свидетелем этой мучительной трагедии. Она благодарила меня молчанием. Этот язык людей, которые борются за жизнь с собственным организмом, ты начинаешь понимать сразу как услышишь диагноз. Ты начинаешь на нем говорить в узком коридоре, в очереди за очередным МРТ, в палате и на операционном столе. Язык молчания, когда ты молчанием говоришь больше чем думаешь.
...нас было трое в палате. Я, дама с куриной головой и смерть.
