Мама принесла из магазина курицу, большую, синеватую, с длинными костлявыми ногами.
На голове у курицы был большой красный гребешок.
Мама повесила ее за окно и сказала:
– Если папа придет раньше, пусть сварит.
Передашь?
Я сказал:
– С удовольствием!
И мама ушла в институт.
А я достал акварельные краски и стал рисовать.
Я хотел нарисовать белочку, как она прыгает в лесу по деревьям, и у меня сначала здорово выходило, но потом я посмотрел и увидел, что получилась вовсе не белочка, а какой-то дядька, похожий на Мойдодыра.
Белкин хвост получился как его нос, а ветки на дереве как волосы, уши и шапка… Я очень удивился, как могло так получиться, и, когда пришел папа, я сказал:
– Угадай, папа, что я нарисовал?
Он посмотрел и задумался:
– Пожар?
– Ты что, папа?
Ты посмотри хорошенько!
Тогда папа посмотрел как следует и сказал:
– Ах, извини, это, наверное, футбол…
Я сказал:
– Ты какой-то невнимательный!
Ты, наверно, устал?
А он:
– Да нет, просто есть хочется.
Не знаешь, что на обед?
Я сказал:
– Вон, за окном курица висит.
Свари и съешь!
Папа отцепил курицу от форточки и положил ее на стол.
– Легко сказать, свари!
Сварить можно.
Сварить – это ерунда.
Вопрос, в каком виде нам ее съесть?
Из курицы можно приготовить не меньше сотни чудесных питательных блюд.
Можно, например, сделать простые куриные котлетки, а можно закатить министерский шницель – с виноградом!
Я про это читал!
Можно сделать такую котлету на косточке – называется «киевская» – пальчики оближешь.
Можно сварить курицу с лапшой, а можно придавить ее утюгом, облить чесноком и получится, как в Грузии, «цыпленок табака».
Можно, наконец…
Но я его перебил.
Я сказал:
– Ты, папа, свари что-нибудь простое, без утюгов.
Что-нибудь, понимаешь, самое быстрое!
Папа сразу согласился:
– Верно, сынок!
Нам что важно?
Поесть побыстрей!
Это ты ухватил самую суть.
Что же можно сварить побыстрей?
Ответ простой и ясный: бульон!
Папа даже руки потер.
Я спросил:
– А ты бульон умеешь?
Но папа только засмеялся.
– А чего тут уметь? – У него даже заблестели глаза. – Бульон – это проще пареной репы: положи в воду и жди, когда сварится, вот и вся премудрость.
Решено!
Мы варим бульон, и очень скоро у нас будет обед из двух блюд: на первое – бульон с хлебом, на второе – курица вареная, горячая, дымящаяся.
Ну-ка брось свою репинскую кисть и давай помогай!
Я сказал:
– А что я должен делать?
– Вот погляди!
Видишь, на курице какие-то волоски.
Ты их состриги, потому что я не люблю бульон лохматый.
Ты состриги эти волоски, а я пока пойду на кухню и поставлю воду кипятить!
И он пошел на кухню.
А я взял мамины ножницы и стал подстригать на курице волоски по одному.
Сначала я думал, что их будет немного, но потом пригляделся и увидел, что очень много, даже чересчур.
И я стал их состригать, и старался быстро стричь, как в парикмахерской, и пощелкивал ножницами по воздуху, когда переходил от волоска к волоску.
Папа вошел в комнату, поглядел на меня и сказал:
– С боков больше снимай, а то получится под бокс!
Я сказал:
– Не очень-то быстро выстригается…
Но тут папа вдруг как хлопнет себя по лбу:
– Господи!
Ну и бестолковые же мы с тобой,
Дениска!
И как это я позабыл!
Кончай стрижку!
Ее нужно опалить на огне!
Понимаешь?
Так все делают.
Мы ее на огне подпалим, и все волоски сгорят, и не надо будет ни стрижки, ни бритья.
За мной!
И он схватил курицу и побежал с нею на кухню.
А я за ним.
Мы зажгли новую горелку, потому что на одной уже стояла кастрюля с водой, и стали обжигать курицу на огне.
Она здорово горела и пахла на всю квартиру паленой шерстью.
Папа поворачивал ее с боку на бок и приговаривал:
– Сейчас, сейчас!
Ох и хорошая курочка!
Сейчас она у нас вся обгорит и станет чистенькая и беленькая…
Но курица, наоборот, становилась какая-то черненькая, вся какая-то обугленная, и папа наконец погасил газ.
Он сказал:
– По-моему, она как-то неожиданно прокоптилась.
Ты любишь копченую курицу?
Я сказал:
– Нет.
Это она не прокоптилась, просто она вся в саже.
Давай-ка, папа, я ее вымою.
Он прямо обрадовался.
– Ты молодец! – сказал он. – Ты сообразительный.
Это у тебя хорошая наследственность.
Ты весь в меня.
Ну-ка, дружок, возьми эту трубочистовую курицу и вымой ее хорошенько под краном, а то я уже устал от этой возни.
И он уселся на табурет.
А я сказал:
– Сейчас, я ее мигом!
И я подошел к раковине и пустил воду, подставил под нее нашу курицу и стал тереть ее правой рукой изо всех сил.
Курица была очень горячая и жутко грязная, и я сразу запачкал свои руки до самых локтей.
Папа покачивался на табурете.
– Вот, – сказал я, – что ты, папа, с ней наделал.
Совершенно не отстирывается.
Сажи очень много.
– Пустяки, – сказал папа, – сажа только сверху.
Не может же она вся состоять из сажи?
Подожди-ка!
И папа пошел в ванную и принес мне оттуда большой кусок земляничного мыла.
– На, – сказал он, – мой как следует!
Намыливай!
И я стал намыливать эту несчастную курицу.
У нее стал какой-то совсем уже дохловатый вид.
Я довольно здорово ее намылил, но она очень плохо отмыливалась, с нее стекала грязь, стекала уже, наверно, с полчаса, но чище она не становилась.
Я сказал:
– Этот проклятый петух только размазывается от мыла.
Тогда папа сказал:
– Вот щетка!
Возьми-ка, потри ее хорошенько!
Сначала спинку, а уж потом все остальное.
Я стал тереть.
Я тер изо всех сил, в некоторых местах даже протирал кожу.
Но мне все равно было очень трудно, потому что курица вдруг словно ожила и начала вертеться у меня в руках, скользить и каждую секунду норовила выскочить.
А папа все не сходил со своей табуретки и все командовал:
– Крепче три!
Ловчее!
Держи за крылья!
Эх, ты!
Да ты, я вижу, совсем не умеешь мыть курицу.
Я тогда сказал:
– Пап, ты попробуй сам!
И я протянул ему курицу.
Но он не успел ее взять, как вдруг она выпрыгнула у меня из рук и ускакала под самый дальний шкафчик.
Но папа не растерялся.
Он сказал:
– Подай швабру!
И когда я подал, папа стал шваброй выгребать ее из-под шкафа.
Он сначала оттуда выгреб старую мышеловку, потом моего прошлогоднего оловянного солдатика, и я ужасно обрадовался, ведь я думал, что совсем потерял его, а он тут как тут, мой дорогой.
Потом папа вытащил, наконец, курицу.
Она была вся в пыли.
А папа был весь красный.
Но он ухватил ее за лапку и поволок опять под кран.
Он сказал:
– Ну, теперь держись.
Синяя птица.
И он довольно чисто ее прополоскал и положил в кастрюлю.
В это время пришла мама.
Она сказала:
– Что тут у вас за разгром?
А папа вздохнул и сказал:
– Курицу варим.
Мама сказала:
– Давно?
– Только сейчас окунули, – сказал папа.
Мама сняла с кастрюльки крышку.
– Солили? – спросила она.
– Потом, – сказал папа, – когда сварится.
Но мама понюхала кастрюльку.
– Потрошили? – сказала она.
– Потом, – сказал папа, – когда сварится.
Мама вздохнула и вынула курицу из кастрюльки.
Она сказала:
– Дениска, принеси мне фартук, пожалуйста.
Придется все за вас доделывать, горе-повара.
А я побежал в комнату, взял фартук и захватил со стола свою картинку.
Я отдал маме фартук и спросил ее:
– Ну-ка, что я нарисовал?
Угадай, мама!
Мама посмотрела и сказала:
– Швейная машинка?
Да?
