Коньяк обжигает больное горло,
Октябрь давно пересёк экватор —
Ты смотришь в глаза ему без укора,
Оконные рамы укутав ватой;
Ты просишь остаться, а он не слышит,
Он по-подростковому непреклонен.
И льются потоки четверостиший
Твоими слезами в его ладони.
Ты смотришь печально и безоружно,
Ты так уязвима, что даже тошно —
Клянёшься ему то в любви, то в дружбе,
К ногам его ластишься, словно кошка.
Ты просишь остаться. А он молчит,
по столешнице ритм отбивая пальцем —
(Так делают, в общем-то, все мужчины,
Когда не особо хотят остаться).
Но он — не мужчина, а просто месяц,
Хотя и, конечно, мужского рода),
Ему бы резвиться да куролесить —
К иному он не был приучен сроду,
Поэтому, детка, не унижайся,
Он просьбам твоим всё равно не внемлет.
Не мучай себя, не дави на жалость;
Очнись и спускайся с небес на землю.
Коньяк обжигает больное горло,
На градуснике — тридцать семь и восемь,
И ты не готова к тому, что скоро
Закончится очередная осень;
Октябрь давно пересёк экватор;
Спешит, надевая пальто в прихожей,
Октябрь не чувствует виноватым
Себя в том, что въелся тебе под кожу.
Ты просишь остаться. Но он не слышит,
Глухим притворяясь весьма упорно;
И хлещут потоки четверостиший,
Густые, как кровь, из больного горла.
