Я слушал, о мой друг, их пошлые рассказы
И твой постигнул приговор.
Я в свете бегал их, как гибельной заразы,
И отвращал от них свой взор.
Я видел, что они не поняли, что значит
Жить на земле. Пустой народ!
Он ходит, говорит, смеется, спорит, плачет
И, умирая, не живет.
И я с тех пор как дух могучего сознанья
В моей душе заговорил,
Стал всё употреблять, чтоб жить венцом созданья,
Как ни один из них не жил.
В ее бездонном тайнике
Ловил я чудные таинственные звуки
На непонятном языке.
Но, необъятная, она меня давила
Громадой стройною своей,
И, как с Иаковом, неведомая сила
Со мной боролась в тьме ночей.
Я ослабел в борьбе, в нежданно грозной встрече,
Погряз в забвенье и в пыли —
Пусть поднял целый мир Атлас к себе на плечи,
То был ничтожный мир земли,
А не науки мир!.. Средь этой страшной битвы
Я духом, телом ослабел.
Я бодрость почерпнуть хотел в словах молитвы,
Но ум молиться не умел.
Я бросился искать отрады в наслажденьи,
Но наслажденье так, как зло,
Не может в жизни дать покоя и забвенья,
И мне оно не помогло.
Я в жизни ко всему рвался, летел, стремился,
Но не достиг ни до чего
И с грустью увидал, когда остановился,
Что я не сделал ничего.
А жажда знания в моей душе уснула,
Когда иссохла в жизни кровь.
Как Фауста, меня наука обманула,
Как Дон-Жуан, я обманул любовь!
Ты можешь ли понять, о друг мой, муки эти,
Иль к воплям, жалобам ты глух?
Скажи мне сам, как должно жить на свете,
Что значит жизнь?.
1840
