Серебряной каймой очерчен лик мадонны
В готическом окне, и радугой легло
Мерцание луны на малахит колонны
Сквозь разноцветное, граненое стекло.
Алтарь, и дремлющий орган, и купол дальний —
Погружены в таинственную мглу;
Лишь край мозаики в тени исповедальни
Лампаду отразил на мраморном полу.
Седой монах, перебирая четки,
Стоял задумчивый, внимательный и кроткий;
И юноша пред ним колена преклонил;
Потупив взор, он робко говорил:
«Отец мой, грех — везде со мною:
Он — в ласке горлиц под окном,
Он — в играх мошек над водою,
Он — в кипарисе молодом,
Обвитом свежею лозою,
Он — в каждом шорохе ночном,
В словах молитв, в огне зарницы,
Он — между строк священных книг,
Он — в нежном пурпуре денницы
И в жгучей боли от вериг…
Порою череп брал я в руки,
Чтоб запах тленья и могил,
Чтоб холод смерти утолил
Мои недремлющие муки.
Но всё напрасно: голова
В чаду кружилась, кровь кипела,
И греза на ухо мне пела
Безумно-нежные слова…
Однажды — помню — я увидел,
Уснув в горах на склоне дня,
Ту, что так страстно ненавидел,
Что так измучила меня.
Сверкало тело молодое,
Как пена в сумрачных волнах,
Всё ослепительно нагое,
В темно-каштановых кудрях
Струились волны аромата…
Лежал недвижим я, как труп.
Улыбкой дерзких, влажных губ
Она звала меня куда-то,
Она звала меня с собой
Под полог ночи голубой:
»Отдашь ли мне ночное бденье,
Труды, молитвы, дни поста
И кровь распятого Христа,
Отдашь ли вечность и спасенье —
За поцелуй?."
И в тишине
Звучало вновь: «Отдашь ли мне?.»
Она смеялась надо мною,
Но, брошен вдруг к ее ногам
Какой-то силой роковою,
Я простонал: «Отдам, отдам!..»"
...............
1884
