·
4 мин
Слушать

Послание к ИИ Дмитриеву приславшему мне свои сочинения

Я получил сей дар, наперсник Аполлона,

Друг вкуса, верный страж Парнасского закона,

Вниманья твоего сей драгоценный дар.

Он пробудил во мне охолодевший жар,

И в сердце пасмурном, добыче мертвой скуки,

Поэзии твоей пленительные звуки,

Раздавшись, дозвались ответа бытия:

Поэт напомнил мне, что был поэтом я.

Но на чужих брегах, среди толпы холодной,

Где жадная душа души не зрит ей сродной,

Где жизнь издержка дней и с временем расчет,

Где равнодушие, как все мертвящий лед,

Сжимает и теснит к изящному усилья —

Что мыслям смелость даст, а вдохновенью крылья?

В бездействии тупом ослабевает ум,

Без поощренья спит отвага пылких дум.

Поэзия должна не хладным быть искусством,

Но чувства языком иль, лучше, самым чувством.

Стих прибирать к стиху есть тоже ремесло!

Поэтов цеховых размножилось число.

Поэзия в ином слепое рукоделье:

На сердце есть печаль, а он поет веселье;

Он пишет оттого, что чешется рука;

Восторга своего он ждет не свысока,

За вдохновением является к вельможе,

И часто к небесам летает из прихожей.

Иль, утром возмечтав, что комиком рожден,

На скуку вечером сзывает город он;

Иль, и того смешней, любовник краснощекой,

Бледнеет на стихах в элегии: К жестокой!

Кривляется без слез, вздыхает невпопад

И чувства по рукам сбирает напрокат;

Он на чужом огне любовь разогревает

И _верно с подлинным_ грустит и умирает.

Такой уловки я от неба не снискал:

Поется мне, пою, — вот что поэт сказал,

И вот пиитик всех первейшее условье!

В обдуманном пылу хранящий хладнокровье,

Фирс любит трудности упрямством побеждать

И, вопреки себе, а нам назло — писать.

Зачем же нет? Легко идет в единоборство

С упорством рифмачей читателей упорство.

Что не читается? Пусть имянной указ

К печати глупостям путь заградит у нас.

Бурун отмстить готов сей мере ненавистной,

И промышлять пойдет он скукой рукописной.

Есть род стократ глупей писателей глупцов —

Глупцы читатели. Обильный Глазунов

Не может напастись на них своим товаром:

Иной божиться рад, что Мевий пишет с жаром.

В жару? согласен я, но этот лютый жар —

Болезнь и божий гнев, а не священный дар.

Еще могу простить чтецам сим угомоннным,

Кумира своего жрецам низкопоклонным,

Для коих таинством есть всякая печать

И вольнодумец тот, кто смеет рассуждать;

Но что несноснее тех умников спесивых,

Нелепых знатоков, судей многоречивых,

Которых все права — надменность, пренья шум,

А глупость тем глупей, что нагло корчит ум!

В слепом невежестве их трибунал всемирной

За карточным столом иль кулебякой жирной

Венчает наобум и наобум казнит;

Их осужденье — честь, рукоплесканье — стыд.

Беда тому, кто мог языком благородным,

Предупреждений враг, друг истинам свободным,

Встревожить невзначай их раболепный сон

И смело вслух вещать, что смело мыслил он!

Труды писателей, наставников отчизны,

На них, на их дела живые укоризны;

Им не по росту быть вменяется в вину,

И жалуют они посредственность одну.

Зато какая смесь пред тусклым их зерцалом?

Тот драмой бьет челом иль речью, сей журналом,

В котором, сторож тьмы, взялся он на подряд,

Где б мысль ни вспыхнула иль слава, бить в набат.

Под сенью мрачною сего ареопага

Родится и растет марателей отвага,

Суд здравый заглушён уродливым судом,

И на один талант мы сто вралей сочтем.

Как мало, Дмитриев, твой правый толк постигли,

Иль крылья многие себе бы здесь подстригли!

Но истины язык невнятен для ушей:

Глас самолюбия доходней и верней.

Как сладко под его напевом дремлет Бавий!

Он в людях славен стал числом своих бесславии;

Но, счастливый слепец, он все их перенес:

Чем ниже упадет, тем выше вздернет нос.

Пред гением его Державин — лирик хилый;

В балладах вызвать рад он в бой певца Людмилы,

И если смельчака хоть словом подстрекнуть,

В глазах твоих пойдет за Лафоитеном в путь.

Что для иного труд, то для него есть шутка.

Отвергнув правил цепь, сложив ярмо рассудка,

Он бегу своему не ведает границ.

Да разве он один? Нет, много сходных лиц

Я легким абрисом в лице его представил,

И подлинников ряд еще большой оставил,

Когда, читателей моих почтив корысть,

Княжнин бы отдал мне- затейливую кисть,

Которой _Чудаков_ он нам являет в лицах —

Какая б жатва мне созрела в двух столицах!

Сих новых чудаков забавные черты

Украсили б мои нельстивые листы;

Расставя по чинам, по званью и приметам,

Без надписей бы дал я голос их портретам.

Н

о страхом робкая окована рука:

В учителе боюсь явить ученика.

Тебе, о смелый бич дурачеств и пороков,

Примерным опытом и голосом уроков

Означивший у нас гражданам и певцам,

Как с честью пролагать блестящий путь к честям,

Тебе, о Дмитриев, сулит успехи новы

Свет, с прежней жадностью внимать тебе готовый.

Что медлишь? На тобой оставленном пути

Явись и скипетр ты первенства схвати!

Державин, не одним ты с ним гордишься сходством,

Сложив почетный блеск, изящным благородством

И даром, прихотью не власти, но богов,

Министра пережал на поприще певцов.

Люблю я видеть в вас союзом с славой твердым

Честь музам и упрек сим тунеядцам гордым,

Князьям безграмотным по вольности дворян,

Сановникам, во тьме носящим светлый сан,

Вы постыдили спесь чиновничью раскола:

Феб двух любимцев зрел любимцами престола.

Согражданам своим яви пример высокий,

О Дмитриев, рази невежества вражду,

И снова пристрастись к полезному труду,

И в новых образцах дай новые уроки!

0
0
Подарок

Валерий Брюсов

Стихи Валерия Брюсова. 1 декабря 1873 — 9 октября 1924. Русский поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературовед, литературный критик и истор…
Комментарии
Вам нужно войти , чтобы оставить комментарий
Сегодня читают
Ryfma
Ryfma - это социальная сеть для публикации книг, стихов и прозы, для общения писателей и читателей. Публикуй стихи и прозу бесплатно.