Мы негде все судьи и всех хотим судить.
Причина — все хотим друг друга мы вредить.
В других и доброе, пороча, ненавидим,
А сами во себе беспутства мы не видим.
Поносишь этого, поносишь ты того,
Не видишь только ты бездельства своего.
Брани бездельников, достойных этой дани,
Однако не на всех мечи свои ты брани!
Не делай бранью ты из денежки рубля,
Слона из комара, из лодки корабля.
Почтенный человек бред лютый отвращает,
Который в обществе плут плуту сообщает.
Один рассказывал, другой замелет то ж,
Всё мелет мельница, но что молола? Ложь.
Пускай и не твое твоих рассказов зданье,
Но можешь ли сие имети в оправданье,
Себе ты честностью в бесчестии маня,
Когда чужим ножом зарежешь ты меня?
Противно мне, когда я слышу лживы вести,
Противнее еще неправый толк о чести.
А толки мне о ней еще чудняе тем,
Здесь разных тысяч пять о честности систем.
И льзя ль искать ума, и дружества, и братства,
Где множество невеж и столько ж тунеядства?
О чем же, съехався, в беседах говорить?
Или молчать, когда пустого не варить?
В крику газетчиков и драмы утопают,
И ложи и партер для крика откупают.
Всечасно и везде друг друга мы вредим,
Не только драм одних, обеден не щадим.
Ругаем и браним: то глупо, то бесчестно,
Хотя и редкому о честности известно.
Тот тем, а тот другим худенек или худ,
Ко фунту истины мы лжи прибавим пуд,
А ежели ея и нет, так мы нередко
И ложью голою стреляем очень метко.
Немало знаю я достойных здесь людей,
Но больше и того хороших лошадей.
Так пусть не надобны для некоих науки,
Почтенье принесут кареты им и цуки.[1]
Между 1771-1774
