Сны мертвого алабая

Я шел по незнакомому саду. Не саду даже – лабиринту живой изгороди, как в фильме про Гарри Поттера. Только вместо жесткого и вонючего самшита здесь цвели кусты жасмина. Все вокруг было в белых лепестках. Продолжая идти, я вдохнул полной грудью, пропустил воздух через каждую клеточку тела – душистый, животворящий.

Куда и зачем направлялся, я не знал. Просто стало хорошо, свободно, спокойно, и хотелось удержать эти чувства как можно дольше.

Стояла тишина, поэтому скулеж я различил сразу. Обернулся и увидел, как из земли сочится кровь, растекается по выпирающим корням кустов, тихонько шипит на воздухе, точно живая. Я испуганно попятился, но настойчивая мольба, плач о помощи, послышалась снова. Где-то в кустах мучилось раненое животное.

Я побежал навстречу крику, но густые ветви схлестнулись перед лицом, заградили дорогу. Царапаясь, я прорывался сквозь них, пока не оказался на краю небольшой поляны.

Только в центре лежала не беспомощная собака, как я думал. Огромный черный волк поднял голову, взглянул на меня равнодушными стеклянными глазами и продолжил с чавканьем есть что-то возле своих ног. Тогда я пригляделся.

Земля в метре от него казалась выжженной от пропитавшей ее бурой крови. У волка был вспорот живот, обезумев, он жрал свои кишки, не обращая внимания на расползшуюся вокруг бурую лужу.

Мне стало жалко, заскреблось в груди, к горлу подкатила тошнота. И... жалость.

Захотелось обнять животное, утешить. Я сделал шаг. Волк снова поднял морду, оскалился и глухо зарычал. Внутри всколыхнулся страх, я понял, что и в таком состоянии тварь запросто перегрызет мне глотку, но все равно медленно пошел навстречу, повторяя ласково и спокойно «Малыш, я же пришел помочь... Сейчас станет легче...»

Волка слушал, и его рычание снова превратилось в скулеж. Я опустился рядом на багряную мертвую землю, положил его голову на колени, погладил между ушей.

– Как же себя отыскать, попытаться достать навсегда утонувшего в вечности... – тихонько пропел я знакомые строчки и почему-то обрадовался. Я редко вспоминал реальные вещи во снах. А это была моя песня. Самая родная, самая выстраданная, если можно назвать страданиями превращение душевной боли в текст.

Волк успокоился и, кажется, даже уснул. Я перевел взгляд на вспоротый живот и неожиданно заметил среди кишок и других органов блестящий предмет, который волк пытался выгрызть из себя. Спина покрылась липким потом, я заледенел. Там был спрятан чек. Чек, который был мне нужен!

Я обхватил волка за шею, яростно стиснул, задыхаясь от жалости, безысходности и собственной боли, смешавшейся с болью животного. Краем глаза заметил, как все стало меняться: завяли и быстро опали цветы, почернело, покрылось сгустками туч небо, сделалось пронзительно холодно.

Мне показалось, я один в мире, и от этой мысли скрутило внутренности, словно меня, а не волка вспороли снизу доверху. Существо вздрогнуло, выгнулось последний раз, тщетно хватая пастью воздух, и обмякло. Но я не успел дотянуться и достать из его живота чек.

Тяжесть на моих коленях уменьшилась. Я опустил глаза и увидел лохматую собаку. Алабай крепко спал, и его тепло и спокойствие электрическим током передавались мне через искристую белую шерсть.

...Видение уходило, забирая с собой остатки тепла. Гриша вздрогнул, вздохнул резко и отрывисто, как утопающий. И очнулся. И сразу навалилась, придавила к земле тяжелая реальность, безжалостное осознание – столкновение не было сном. Авария не превратилась в дым, не рассеялась с приходом утра.

Гриша поднялся, боясь оборачиваться в сторону машины, чтобы снова не увидеть жалкое тельце, тряпичную куклу, забытую спящей на холодном сидении. Безвольную. Просящую любви и спасения, а получившую смерть и пустоту.

Где райские кущи, мама, о которых ты рассказывала по вечерам? Только тьма и холод, пожравшие еще одну душу...

Гриша не хотел, только сотворил так, что оно произошло. Настигло, как настигает пуля.

Но ведь сделал сам. Никто за руку не тянул. Не просил спасать и убивать.

Гриша впервые почувствовал, что такое настоящий излет, букет безысходности. Гулкое, всеобъемлющее отчаяние, тоска, ужасная раздирающая боль где-то глубоко внутри, смешанная с рвотными позывами. Он сложился над зарослями крапивы, но теперь казалось, кончилась даже желчь. Гриша закашлялся. Колени подкосились, и он упал.

Вот так.

Лежишь, орешь и плачешь. Понимаешь, что никто не услышит и никто не придет.

Он перевернулся на спину и зажмурился.

«Завтра я очнусь, мне тринадцать, я у мамы, папа нас не бросил, я скоро стану рок-звездой или великим художником... Только полежу немного и встану. Не пойду сегодня в школу...»

Гриша не заметил, как вышел из леса к трассе и брел вдоль дороги. Слева из-за костлявых голых деревьев показалась заправка. Та ли самая, на которой останавливались с Ульяной, или нет?

Окна магазинчика призывно светились красной гирляндой.

«Кофе в добрый путь!»

Гриша толкнул дверь с рекламой.

«Мы едем в светлое будущее?»

«Да-да...»

Пластиковая собачка. Безмозглая тупица. Кукла на поводу властного хозяина.

Гриша прошел к стойке возле кассы, плюхнулся на барный стул, расплылся по столешнице. Перед глазами отчаянно плыло. То ли от слез, то ли от последствий трипа. Непонятно.

Что-то больно уперлось в ребра. Он расстегнул карман толстовки, вытащил мертвый телефон.

«Узнать бы время...» Узнать. Отсчитать минуты, когда она умерла. Запомнить их. Раз и навсегда выжечь в памяти паяльником. Клеймо хищной твари. Ее третий трофей.

Ромка.

Соня.

Ульяна.

– Молодой человек, вам помочь? Может, подсказать что-нибудь? Хотите завтрак? Цена приятная.

Гриша не повернул голову на участливо-вежливый голос. Разлепил сухие губы, не понимая зачем, не понимая, какой смысл это принесет. Только хотелось услышать голос. Удостовериться: не тварь он еще. Не полностью тварь.

Не полностью ли?

– У вас есть зарядка на телефон? Пожалуйста...

Девушка опешила, но все-таки заерзала, зашуршала чем-то, перекладывая. Протянула шнур. Гриша взял на ощупь. Качнул головой, вроде поблагодарил. Воткнул в разъем. Сотовый ожил не сразу. Тихонько дрогнул, точно зажатая в ладони птица – одно неверное движение, и сломишь красоту, хрустнешь ломко, оторвешь душу от тела, так, что не вернуть.

Десять утра? Ну? А выехали они с Ульной, когда не было и четырех. Уже больше шести часов ее нет на свете, а ничего, казалось, не изменилось в мире. Ни-че-го-шень-ки...

Пальцы машинально набрали на клавиатуре знакомый номер.

– Алло, Гриша? Сынок!

– Мам?.. – тварь внутри отлично пародировала интонации человека. За много лет она выучила все повадки своего хозяина, его привычки, вкусы, привязанности и слабости. Выучила – и заняла его место, надавив на самые больные точки.

– Сынок, – голос мамы был необычайно бодр. Гриша вспомнил – невзначай, для галочки – что сегодня суббота, а значит, мама не была в ночь на дежурстве. – Я так переживала за тебя. У нас тут страшное происходит... Помнишь, у тети Оксаны, с моей работы, муж в милиции служит? Так вот он рассказывал, что прямо вчера какой-то прохожий в парке пакет с наркотиками выкопал. Говорит, парень зарыл и ушел. Никто его не видел. А сегодня с утра еще позвонили из Москвы, сообщили о целой банде дилеров, которая специально подсаживает подростков. Сейчас такое в городе... Как же хорошо, что ты позвонил и с тобой все в порядке...

«Кажется, я знаю, кто звонил из Москвы...» – подумал Гриша. Голосом Санька прозвучало в голове: «Гриш, он звонил потом кому-то».

«Сначала убить хотел, а потом спасти решил...»

– Мам, – он пропустил, о чем она говорила после истории в парке. Кажется, все еще о ней. – Мам, можно я спрошу кое-что? Ты только честно ответь, ладно?..

– Конечно. Конечно, сынок, ты...

– Мам, а дети всегда остаются любимыми для своих родителей? Даже когда натворили кучу ошибок, даже когда... – он не смог выговорить «убили другого человека», и пауза повисла между двумя аппаратами, расправила телефонную линию до состояния напряженной гитарной струны. Гриша слушал пустоту, вжимая телефон в ухо так, словно хотел поместиться туда целиком. Уменьшиться до размеров звуковой волны и оказаться дома, в родной спальне, с единственным человеком на Земле, который все еще любил его.

Любил ли?

– Ну конечно! О чем ты вообще говоришь! Я всегда буду любить тебя, сынок! Любовь родителей не заслуживают. Она остается с нами до конца жизни. Ты будешь мой любимый ребенок даже когда вырастешь, понимаешь?..

– Мне так стыдно перед тобой, мам... Я так много неправильно делал, не на то смотрел, ценил не то...

– Гриш, сынок, я тебя не понимаю. Что случилось?

– Я...

– Гриша!

Он обернулся. У прилавка стояла... Ульяна. Страшная, всклокоченная, с дикими от удивления и неверия глазами. Живая!..

Бурые пятна покрывали светлые джинсы почти до колен, к балеткам налипли комки грязи и стебли травы. Ульяна едва заметно покачивалась. Казалось, один неловкий шаг или порыв ветра, и девчонка переломится, точно тонкий, стеклянным перешеек песочных часов. Заметив Гришин взгляд, она шарахнулась в сторону, потом остановилась, замерла, несмело шагнула вперед.

Пальцы нервно теребили свежую дырку в футболке. Светло-русые волосы спутанными прядями падали на плечи.

– Я думала, ты умер! Я искала тебя в лесу! А ты!.. Ты!..

«Я видел, как ты умерла. Это смерть ко мне приходила, рядом садилась. А ты подумала, она за мной пришла...»

Галлюцинация...

– Как?!.

– Я вернулась, а тебя нет! И машины тоже. Я думала, ты меня бросил! А потом кто-то сообщил, что впереди машина разбилась... Скорую вызвали-и-и, а ты!..

Ульяна задохнулась всхлипом, вздрогнула, стиснула Гришу в объятиях.

– Подожди!.. – куча вопросов роилась в голове. Просто невообразимая. Гриша должен был понять, как с ними поступить. Как жить дальше. – Ты, возможно, спросишь... Буду ли я всегда рядом с тобой? Сможем ли мы помочь друг другу? Имеет ли смысл бороться, или все давно решено? Я не знаю!..

– Зато это, по крайней мере, честно.

У Ульяны вдруг зазвонил телефон. Она всхлипнула, вытащила из кармана сотовый, несколько секунд смотрела на экран.

– Алло.

– Доча! Я звоню на домашний, никто не подходит. Где ты?!

Секундное колебание. Маленькая борьба маленького человека. Обособиться или вернуться к своим? Пасть прахом или сделаться неидеальным, но живым? Быть виноватой и любимой, по-своему любимой и ценной, несмотря на брошенные сгоряча слова.

– Ты меня слышишь?! Что с тобой?!

– Я слышу, мам. Мне... Мне так много нужно рассказать вам с папой. Ты послушаешь?..