Холодное чтение

– Лучше умереть, чем проснуться с похмельем, – недовольно буркнул я, заходя на кухню и растирая лицо. Линда то исчезала, то воплощалась заново, рыская по шкафам в поисках чего-то съестного.

– Подожди, сготовлю болтушку.

Линда эманировалась за стол и скрестила ноги, с улыбкой наблюдая за мной. Голова раскалывалась, и не хотелось выделять отдельные инструменты или действия. Зашелестели дюжины отрубленных по локоть рук; Линда тихо усмехнулась, и я сжал её пальцы охолодевшими, со скрипом сгибающимися своими. Ночной воздух заиграл ароматами масла и специй, и девушка, закрыв глаза, начала напевать какую-то мелодию и постукивать по столу свободной рукой. Уже раскладывая ночной дожор по тарелкам, я перевёл взгляд вырванных глаз на оплетённые призрачными ветвями стены; ветви мерно пульсировали, прогоняя чьи-то души и воспоминания и скармливая их под землю. Я провёл по ним пальцами и улыбнулся; подушечки обожгло огнём, и мы с Линдой засмеялись: хоть какие-то ощущения остались.

– Приятного аппетита, призрачная леди, – уселся я напротив неё. Подплывшие руки положили на стол приборы и, распахнув холодильник, протянули Линде сметану. Она только коротко кивнула и принялась за еду. Я наблюдал за тем, как она покрывает болтушку тонким слоем сметаны и с затаённым дыханием растягивает удовольствие: как будто вспоминая свои выступления с оркестром, она раскачивалась из стороны в сторону, и плавно двигала пальцами, как дирижёр. Наконец она откусила небольшой кусочек и раскрыла белоснежные глаза, чтобы посмотреть на меня.

– С каждым разом всё нежнее и нежнее, – похвалила она, – Напомни, почему мы не дожорничаем этим постоянно?

– Потому что бичпакеты дешевле, – заметил я и покосился на слой сметаны на её яичнице, – а Древо сжирает столько горячей воды, что я в доме рекордсмен по потреблению.

– Ладно тебе, – обиженно надулась она, – Тут неплохо, но лучше бы ты ко мне переехал. Там-то этих проблем нет. Вообще никаких проблем нет, – расплылась она в улыбке, – Да и всё, чему ты научился, нашим пригодится. Твои руки, глаза – при сохранении основного тела – ты только представь, что в основном мире сможешь делать.

– Нашёл же себе больную, – перебил я её и коротко показал на сметану, – Первый раз вижу, чтобы кто-то так ел.

– Ну, – пожала она плечами, – Мы из другого мира, в конце концов. Я удивлена, что ты так не ешь.

– Нет, Линда.

– Ну попробуй, вкусно же!

– Да нет!

– Ну и сиди тогда, мне же больше.

Я отошёл к подоконнику и выглянул наружу: белоснежное зарево ослепляло сильнее Солнца, но на часах была поздняя ночь. Время от времени раскатывались взрывы, и столпы света прорезали реальность, сжигая заживо людей и оставляя их бездумными кусками мяса, какими они были до нашего вмешательства. По стенам многоэтажек, виднеющихся вдалеке, ползали какие-то вытянутые чудовища, заглядывающие в квартиры и изредка заползающие в открытые форточки, чтобы вытащить человека наружу и, врезая когти в стены, разорвать его на части.

– Боже, ну и привидится ведь, – пожаловался я Линде, – Ты представь себе, такое ощущение, будто твой мир вживляется в мой – а формы-то нет, и он подбирает себе то, что видит в сознании людей. Жесть, правда?

– А ты больше не боишься того, что видишь? – спросила она, воплотившись рядом и приобняв меня за талию.

– Это ведь только я да ты видим, – пожал я плечами, – Остальные просто живут дальше, как и раньше. Да и не знаю, – заметил я, – Может, я просто сошёл с ума, вот и всё.

Линда мягко усмехнулась и начала перебирать мои волосы; я осторожно гладил её затылок, ожидая нащупать влажную кровь или осколки черепа.

– Я по тебе скучала, – призналась она и с болью поцеловала меня в щёку, – Почему ты не вернёшься?

– Люди любят, люди живут, – поделился я, опершись на подоконник и, сложив руку супруги в мои, поцеловал её пальцы, – Люди воспринимают себя и других, а не просто варятся в одном ментальном океане.

– И столько проблем. Ты даже лиц-то уже не видишь, в зеркало не смотришься, чтобы не осознавать, насколько ты близок к своей настоящей форме. Забери у тебя книги, и ты окончательно вознесёшься. Вернёшься домой, и наша с тобой связь перестанет стягивать вместе миры.

– Я буду ждать тебя здесь, – покачал я головой, наблюдая за тем, как её пальцы растворяются в воздухе, – Дома должен кто-то встречать, Линда. Пусть я и теряю рассудок, но я тебя дождусь.

***

Дышалось неровно, а в коже как будто застряли мелкие иголки – рука дрожала по шине эскалатора в поиске какой-то мелкой пробоины, которую я теребил пару секунд назад. Спускаться было неимоверно долго, и я неосознанно дёргался от потока размытых светлых силуэтов, поднимающихся навстречу. Наконец нащупав небольшую царапину на поручне, я выдохнул: весь мой мир, казалось, катился к чертям, и я не мог больше доверять своим глазам; зато пальцы всё ещё слушались меня и сообщали хоть что-то правдивое о мире вокруг.

За спиной громко выругалась Линда; волосы забились под поверхность поручня, и её слегка потянуло вперёд; она упёрлась в мою спину и, засмеявшись, на долю секунды исчезла и воплотилась вновь, обняв меня и положив голову на плечо.

– Ты ведь знаешь, что это я выскабливаю эти царапинки?

– Знаю, – коротко ответил я, улыбнулся и поцеловал её в щёку, – Кто же ещё обо мне позаботится?

– Ты чего грустный? – нахмурилась она и мягко стукнула меня пальцем по щеке, – Обычно дважды целуешь. Или больше.

– Странные воспоминания с вечеринки, – пожал я плечами, вызвав её недовольство, и поцеловал Линду снова, – Все размытые – именинник, его друзья, которых не знал, да и те, которых знаю, тоже размытые. Вот поголовно. И среди всего этого – отчётливый образ повешенного мужчины. Не знаешь, откуда он взялся?

– Мужчина или образ?

– Оба, наверное. Ты же всё равно за мной следишь – может, видела чего.

– Да кто тебя знает, – ответила она, пощекотав вздохом мою шею, – Может, и был мужчина в реальности. Может, ты просто стащил память о нём у кого-то из гостей или призраков, что там ходили. Слишком восприимчивым и проницательным становишься, когда напьёшься.

– Хочешь, чтобы прекратил?

– Да нет, пей. Пока ты лежишь пьяный в стельку, я по крайней мере могу делать с тобой всё, что захочу.

– Ты и так всё можешь, – погладил я жену по щеке, – Тебе просто не хватает азарта, да?

– Сходить пора, – самодовольно улыбнулась она и мягко погладила меня по плечу, – Клавдия Алевтиновна ждёт.

– Да ладно тебе, – отмахнулся я, недовольный тем, что Линда отпрянула, – Я уже шестой, кто к нему приходит. Думаешь, проведу я к нему жену – успокоится? Опять жена скажет что-то, что ему не понравится, он закатит истерику насчёт того, что я шарлатан, и вызовет седьмого. Сама же знаешь, что смерть хуже любого наркотика.

Линда залилась чистым, невинным смехом. Из тоннеля донеслись свет и рокот приближающегося поезда.

– Да ладно тебе, чего дуешься! – воскликнула она и начала подталкивать стоящую рядом девушку к железнодорожным путям, – Я же реинкарнирую в итоге, так что что плохого-то?

– Люди умирают, Линда, – серьёзно ответил я, и она с разочарованным вздохом подтянула девушку с самого края, – Кто-то по ним скорбит. Кто-то вроде меня.

– Ну, ты же справился, – пожала она плечами, – И только из-за этого вспомнил, кем являешься. Тем более, – подошла она ко мне, пристально смотря в глаза, – сильно много ты думаешь о тех, кому нужно было наше вмешательство, чтобы оценить красоту жизни.

– Ты слишком жестока к ним, – заметил я, заходя в вагон.

– Ты отрубил мне голову, чтобы они увидели наш мир, – покачала она головой с той стороны закрытой двери и, воплотившись уже внутри, продолжила, следуя за мной в центр вагона, – Я отдала свою жизнь, чтобы каждый из них стал одним из нас. Теперь посмотри вокруг, – процедила она, обведя рукой толпу светлых пятен без каких-либо характеристик, – Хоть один новый появился? Взаимодействие с ними никак не решило проблему нашего вымирания.

Я засмеялся и, обняв её, погладил разозлившуюся жену по спине.

– Ты что в жизни, что в теле нетерпелива, – с улыбкой покачал я головой, – Что в людях примерно за два-три года умираешь, что сейчас вот жалуешься, что за несколько десятков тысяч лет один из наших не родился. Ты вообще помнишь, сколько времени требовалось, чтобы мы из Единого проявились?

– Нет, – недовольно ответила она и надулась.

– Божества ответ, – хекнул я и тут же получил по плечу, – Это мы выделялись; ты представь, сколько времени нужно, чтобы собраться из триллионов вариаций во что-то общее. Потом, небось, ещё и из него новые отпочкуются, и каждый наш будет нянчить своего из четырнадцати.

– Чур, своих воспитываем вместе, – потребовала она, – А то не дай бог не разберутся, как им дальше существовать.

– Да ладно тебе, – пожал я плечами, – Мы же как-то разобрались.

– Ты вообще помнишь, сколько времени на это потребовалось? – ядовито передразнила она меня и улыбнулась.

– А тогда и времени не было, – парировал я, – Что на это скажешь, Эйнштейн?

Линда закатила глаза в поисках чего-то язвительного.

– Отец из тебя так себе.

– Отличный. Я даже не знаю, есть ли у меня сын, а я уже отправил его в лучший мир. Прямо из утробы матери, – довольно признался я.

– Хочешь сказать, что у тебя руки по локоть в крови?

– Фуу, – с отвращением отвернулся я и, уже почти закрыв лицо рукой, брезгливо отдёрнул её и отряхнул от налипшего образа.

– К началу возвращаемся, чего ты нежничаешь, – скрестив руки и задрав нос, добила она меня, – И нечего со мной спорить.

– Жду не дождусь нового поколения, – пробубнил я, – С радостью бы отрубил тебе голову ещё раз.

– Ну, я скоро вроде как перерождаться буду, так что, может, успеешь ещё меня убить.

– И что, молодых искать? – поморщился я, – Мы же вживляемся в мозг, когда лобные доли развиваются. Я брезгую, да и сесть так недолго!

– Неженка, – цокнула она, – Ладно, найду больную, которая примерно в твоём возрасте начинает крышей ехать. Так проще будет?

– Как будто с тобой когда-либо просто бывает.

– Дорогой, – наигранно-нежно, драматично сказала она, приблизившись и взяв мою руку, – Что бы ни произошло, я буду рядом.

– Так из-за этого твоё «что бы» обычно и происходит.

– Я сама к этому подвела, – наклонила она голову и развела руки, – Заканчиваем? Ты уже проехал свою остановку.

– Я же говорю, из-за тебя вся чертовщина и творится, – закрыл я начавшие слезиться от происходящего абсурда глаза, – Там нас скорбящий вдовец ждёт, а ты всё шутки шутишь.

– Ты пару тысяч лет ждал, вот и он подождёт, – ехидно заметила она, когда мы проходили сквозь разлитое по вестибюлю озерцо из световых пятен, – Ну а если не дождётся, то и ждать больше не понадобится. И вообще, там же вдова была, разве нет?

Я встал как вкопанный прямо напротив раскрытой двери, и меня с матом затолкали внутрь озлобленные попутчики.

– А ты помнишь, кто из них помер-то? – обомлело спросил я её и начал копаться в телефоне, – Чёрт возьми. Ни одного глагола, по которому можно пол определить. И всегда по имени отчеству упоминает второго.

Линда громко засмеялась и закрыла лицо рукой; полсекунды спустя она наклонилась вперёд и схватилась за моё плечо, чтобы не упасть.

– Ты даже не помнишь, кто клиент, – с трудом выдавила из себя она, восстанавливая дыхание, – Как разговаривать-то будешь?

– Не знаю, – паниковал я, – Кто дверь откроет – тот и живец.

Линда молча подошла к двери вагона и лёгким движением выбила стекло, из-за чего световые пятна испуганно заёрзали.

– Ну, кто будет ждать, тот и живец. Убедила.

– А они ведь оба друг друга ждут, ты чего.

– Хорош шутить, мне как-то же работать нужно будет.

***

– Так. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

– Сдох.

– Или сдохла, – выдохнул я, не задумываясь, – Имей уважение, господи!

– Я после смерти не оклемалась. Пожалуйста, имейте терпение, у меня отходняк.

– Так. Ты же их видишь? – спросил я, поднося руку к звонку.

– Да, вижу.

– Подскажешь, кто уже разложился?

– Зачем? Я бы посмотрела, как ты мучаешься. Любимое зрелище, знаешь ли, – всё ещё ехидничала она, припоминая разговор в метро.

– Никаких тебе болтушек тогда. Денег просто не будет.

– Ну ладно, помогу, – раздражённо выдохнула она, – Нашёл проблем на свою долю. И упрямишься же.

– Не сейчас, – осёк я её и позвонил в дверь, – Дальше я по-тихому говорить буду. А то я вроде как к одному-одной мёртвому-мёртвой иду, а не к нескольким.

– Так может, там и второй уже помер?

– Не думаю, что мы шли по тоннелям настолько долго. Подумаешь, через разбитое кое-кем окно внутрь что-то залезло и начало разрывать пассажиров.

– Так мог и не прыгать в окно. Всё равно никто не успел стоп-кран сорвать.

– А кто бы сорвал? В моей же всё голове. Всё равно страшно, когда пятна гаснут. Не люблю я это видеть. Руки от этого зудят.

– Сам это всё выбрал, – пожала она плечами, – Слушай, а там не помер клиент-то? Шибко долго уже идёт.

– Ты права, – ответил я и потянулся к ручке двери.

Было открыто, и я вошёл внутрь. На крючках в коридоре висела мужская и женская одежда, и я вздохнул. Плотное световое пятно заёрзало по дороге в неприбранную гостиную, и я с трудом разобрал его слова:

– О, очередной медиум? Понятия не имею, как вы понимаете, что нужны, но проходите, чего уж тут, тоже жену поищете.

Облегчение опьянило меня – мертвецы, не знающие о своей кончине, обычно много чего не понимали.

– С Вами я поговорю попозже, – учтиво перебил я первое пятно, – Сначала с супругой.

– Все вы странные, – раздражённо заметил мужчина, – Хотя всё уже с ума сошло, так что медиум, который читает мысли на расстоянии, уже не удивляет.

Я прошёл мимо него внутрь и увидел сидящее в кресле у невысокого столика пятно – уже второе. Видимо, жена первого.

– Здравствуйте. Я медиум, которого Вы вызывали.

– Здравствуйте! – схватило второе пятно мою руку и задёргало её вверх-вниз, – Я уже не могу. Вещи двигаются сами по себе, а ведь муженька-то моего уже как месяц нет. Пропал куда-то средь бела дня и не вернулся. Уже всех друзей обзвонила – в один голос твердят, что помер. Но я-то их знаю, – как будто хитро потрясло оно пальцем, – Что угодно скажут, чтобы спрятать.

– Это я уже понял, – ответило первое пятно одновременно со вторым, – Я всего-то хотел, чтобы Вы бабку мою нашли и образумили. Утортала в магазин и не вернулась. Братия ваша потом начала шастать ни с того, ни с сего, говорят – вот, пришли меня – пропавшего – искать. Вот и думаю – сидит где-то у подруг и изводит меня, как будто задорная какая молодуха. Она ведь забывчивая у меня стала, иногда как девка совсем себя вела, будто вдруг молодость вспомнила – наряжалась, украшения свои надевала в магазин. Так и пропала при параде.

Вздохнув и опустив голову как будто в раздумье, я стрельнул глазами в окно, в котором виднелась вышка телефонной связи на крыше дома напротив. Я вздрогнул и пригляделся: она была всего лишь причудливым сплетением корней, рядом с которым издевательски пританцовывала Линда, подтверждая мою догадку.

– И как давно это продолжается? – задал я подходящий обоим вопрос, чтобы выиграть время.

– Что? Вещи двигаются? Да недели две уже.

– Ну, две недели примерно. Каждые два дня кто-то приходит.

– Какие-то закономерности есть или каждый раз по-разному?

– Как будто кто-то живёт, – наклонилось первое пятно ко мне, – Отвернусь, из дому уйду – и всё на новых местах. Следить не хочу – мало ли правда помер и показаться мне хочет. Дух на месте испущу, если увижу!

– Ну, разное говорят. Что сбежала, что с ума сошла. Один вон на Вашем месте сидел и дрожал, потом прошептал, что Черти её в лес соседний забрали. Думаю, выдумал, чтобы не искать – разыграл испуг и сбежал. Ладно хоть денег не потребовал, шарлатан, – презрительно бросил мужчина.

– Линда, на твоей стороне отражение квартиры есть? – успевал я спрашивать, пока они отвечали.

– Да. Один в один такая же квартира, только утварь переставлена.

– Всё ж через жопу, – процедил я мысленно, – Сиди теперь думай, у кого деменция. Глядишь, без болтушки останемся.

– Подожди, найду, откуда мир транслируется, – перестала отлынивать Линда.

– Поторопись. Я не знаю, что спросить, чтобы оба не напрягались.

– Ну, начни ходить по комнатам и чётки считать. Ты ж медиум.

– Мне надо сосредоточиться, ­– тихо сказал я, – Могу пару минуту посидеть?

– Главное – муженька найдите. Вот я ему нахлобучу, – покачала головой старуха.

– Да сколько влезет. Передайте ей потом, что шутка надоедает, ладно?

– Постараюсь.

Я сплёл пальцы и закрыл ими свои глаза.

– Пиздец, – выдохнул я мысленно, – И ведь один только настоящие деньги заплатит. Какого чёрта вы, блин, на мир можете влиять, а деньги ваши в прах обращаются, как только попытаешься заплатить?

– У ******** спроси, меня чего отвлекать? – буркнула Линда, – Его же творение. Пусть и объясняется за него.

– Ещё бы он меня воспринимал для начала, уродец мелкий, – озлобленно огрызнулся я.

– О, нашла! – воскликнула она, – В лесу неподалёку труп лежит. По одежде сможем опознать – и можно деньги требовать!

– Деньги получить сможем только от бабушки, – покачал я головой, заставив световые пятна вздрогнуть от моего резкого движения, – Она нас вызвала. Он вообще не при чём, живой или мёртвый.

– Давай надеяться, что в этот раз имеем дело со вдовой.

– Давай.

– Я понял, где нужно искать, – тяжело выговорил я, поднимаясь на ноги, – Сейчас проверю, когда найду – вернусь.

– Живой хоть?

– Живая?

– И вот как отвечать?! – вскричал я внутри, и Линда, разделяя мою злобу, всплеснула руками, представляя, как в воздухе растворяется её болтушка со сметаной.

– Пока не знаю. Вернусь – скажу точно. Пожалуйста, ждите.

– Буду ждать, – вздохнула бабушка, – Только там темно уже, осторожнее будьте.

– К Чертям пойдёте? – спросил мужчина, и я ощутил его прищур, – Ну, ваши похороны.

– Я вернусь, – ответил я обоим и попытался улыбнуться.

***

– Что за Черти? – спросил я раздражённо, шагая по сухой листве ближайшего к дому заказчика лесопарка, – Про них уже в интернете пишут, а я ни одного не видел до сих пор.

– Да чёрт их знает, – улыбнулась Линда.

– Я серьёзно.

– Я тоже. Ни разу не видела ни одного. Может, их только земные видят?

– Так у меня ж тело человеческое, а черти – людоеды. Должны ведь меня сожрать, по идее.

– Вот тут налево, в чащу, – увела меня Линда с проторенной тропы, – Вот, смотри, кровь на деревьях. Уже подсохшая.

– Это точно наш-наша? Не хочу опять тащить вещи с чужого трупа и оставаться без платы.

– Ну, ментальный сигнал точно из их квартиры.

– Не дай бог у них был кот или собака, про которую они забыли.

– Да нет, у животных попроще ментальный слепок жилища. Этот был до мелочей.

– О, куски пищевода, – заметил я и, наклонившись, прикоснулся к ним, – Судя по воспоминаниям, скользил по ней не корм.

– Так может, они кормили как себя.

– Ищем дальше в любом случае, – вздохнул я, – Дай бог там человек.

В кустах неподалёку раздался шелест, и я обратил туда взгляд; послышался короткий визг, и я заметил краем глаза, как в воздухе растворяется тёмное пятно и из его центра на землю падает комок плоти. Услышав предсмертный хрип, многочисленные животные, окружавшие меня, начали шумно копать норы, чтобы спрятаться.

– Черти, что ли?

– Ну, видимо. Плоть была человеческая.

– Хоть шанс есть, что заработаем, – воодушевился я.

– Кто-то мне читал лекцию о том, что нельзя воспринимать человеческую смерть как что-то положительное, – заметила она ехидно.

– Это другое. Тут мы уже знали, что кто-то из них умер, потом засомневались и вот уже убедились в этом.

– А что плохого в том, чтобы ценить неизбежную человеческую смерть?

– Господи. Когда это уже свершилось, людям приходится с этим жить. До момента смерти они только боятся её и от этого могут ценить то, что воспринимают сейчас. Неопределённость и страх смерти – они как контактные линзы для глаз. Заставляют видеть жизнь во всей её красоте.

– Но глаза-то тоже нужны. Нужно понимать, что умрёшь и исчезнешь как личность.

– Ну, это мы с тобой им привили, – засмеялся я, – Вот такой у нас странный симбиоз.

Моя нога за что-то зацепилась, и, опустив глаза, я увидел небольшой вырез в реальности – видимо, труп того, кого нужно было найти.

– Оно?

– Оно.

Я присел на корточки и нашарил рукой тело. Воспоминания и образы полились в моё сознание и начали рыскать по памяти о визите к нему-ней домой. Осознав, что оно уже мертво, существо вскрикнуло и тут же умолкло. Я ощутил, как где-то за моей спиной открылась новая пара глаз и появилась новая пара рук – старых и немощных, но в моих руках – всесильных.

– Шутки у тебя не очень, – заметила Линда, – Совсем от рук отбился.

– Ты погляди, я ещё и руки распускаю! – заметил я, снимая с оцепеневшей шеи цепочку с подвеской, – Да мне и несподручно по-другому шутить.

– За тобой глаз да глаз, – улыбнулась она, – Давай поглядим.

– Женская.

– Ну всё, – вздохнула Линда, – Пошли в ломбард. В какой раз уже говорю. Тут Черти вокруг, сюда в одну сторону всё равно ходят. Никто и не прознает.

– Нет.

– Сдались тебе его чувства. Пусть думает, что ты просто свалил. Всё равно скоро помрёт и париться насчёт разлуки не сможет.

– Вот из-за этого я и ушёл к ним, – покачал я головой, – Думаешь, его скорая смерть обесценивает всё то, что он переживает сейчас? Что он будет доживать свои дни, не понимая, где жена? Скоро же он не сможет воспринимать всё, как шутку. Будет уже серьёзно её искать.

– Ладно, пойдём, ­– устало ответила она.

– Будет тебе болтушка, – презрительно бросил я.

– Не из-за этого спорю. Мучаешь себя чувствами и смертностью, и зачем? Говоришь, что чтобы встретить меня как человек – а на тебе живого места уже не осталось. Да и сам ведь знаешь, что чем я ближе, тем больше людей погибнет.

– Ладно тебе. Это я просто с ума схожу, вот и всё.

– Ты идиот, ­– серьёзно сказала она, схватив меня за руку, – Почему ты отказываешься открыть глаза и признать, что всё происходит на самом деле?

– Я верю в тебя, – признался я и приобнял её, – Разве тебе этого не хватает? Какое мне дело до мира, если у меня есть ты?

– «Мысли о том, что мир сошёл с ума – явный признак помешательства», ты так думаешь?

– Да. Если я начну так думать, то просто не распознаю тебя, когда увижу. Я этого не вынесу, – прижал я её к себе и заплакал, – Ты всё, что у меня осталось.

– Мы так и существовали миллиарды лет, – дрожащим голосом ответила она, – Вернись уже. Я не могу смотреть на то, как ты мучаешься.

– Тебе нравится болтушка со сметаной. Тебе нравится засыпать в отглаженном белье, красть мою одежду и наблюдать за тем, как я готовлю завтрак. Нравится на отдыхе выпивать графин сангрии в один присест, идти босиком на пляж по иссохшим сосновым иголкам и зарывать стопы в горячий песок, чтобы ждать меня и слушать звук прибоя.

– Нравится, – подтвердила она; мы оба успокоились от наших воспоминаний.

– Ты меня тогда дождалась – даже больше, ты ушла, чтобы меня дождаться. Теперь я жду тебя точно так же.

– Вокруг меня были солнце, песок и море; тебя окружает безумие, смерть и насилие. Не точно так же.

– Не это главное, – ответил я и погладил её по затылку, который до сих пор помнил раздробленным до мякоти, – Не это главное. Главное – что мы оба друг друга дождёмся. Пойдём, отдадим ему подвеску. Скажем, где её искать. Чтобы они не ждали друг друга.
– Да. Пойдём.

***

Меня резко вырвало кровью, и я, не до конца проснувшись, побежал в ванную. Руки гигантским ореолом за спиной упёрлись в корни Древа, не позволившие мне разрушить квартиру. Сознание заходилось мучительным криком, и я впивался пальцами в упругую поверхность призрачных информационных кабелей, медленно восстанавливая человеческий облик из воспоминаний других людей. Когда сосуды вновь воплотились в мире в своей полноте и кровь перестала вытекать наружу, я осторожно вдохнул – в первый раз за утро – чтобы проверить работу лёгких. Ощущения в пальцах и стопах постепенно вернулись, и я успокоился.

Линда обеспокоенно наблюдала за мной с кухни, пронзая взглядом бетонные стены.

– Я в порядке, – крикнул я ей, – Просто нужно перевести дух. Скоро приду.

– Я тут подумала кое о чём, – напряжённо начала она, когда я начал готовить ей болтушку, – Хотела тебе сообщить поскорее.

– Я слушаю, – повседневно бросил я, заваривая себе бичпакет, – Всё равно никого, кроме тебя, особо и не слышу в последнее время.

– Я… нашла подходящее тело.

– Да ладно! – воскликнул я, повернувшись к ней, – И как думаешь, долго в нём проживёшь?

– Менять почти ничего не пришлось, – улыбнулась Линда, – Она как будто сама меня искала. Точно так же, как твоё тело искало тебя.

– И чего ты поможешь ей достичь? – усмехнулся я, вспоминая тысячелетия поисков подходящего человека, – Особенно в таком возрасте?

– Того же, что и ты своему, Беспредельный, – ответила она серьёзно, заставив меня поморщиться.

– Не называй моё имя.

– Для божества, который не позволяет себя ограничивать даже присвоением имени, ты слишком чутко бережёшь своё тело, не задумывался? – подняла она брови и принялась за болтушку.

– Вообще-то я пошутил, – подразнился я, – Достижение, достичь – не поняла?

Линда на секунду застыла и, наконец, засмеялась.

– Боже, да никто меня так и не называет теперь! – хохотала она, – Ты, наверное, единственный, кто моё имя-то и помнит. Остальные мир поделили да и сидят счастливые.

– Отчасти я их понимаю, – покачал я головой и заметил, что она отделила половину своей порции, – Никто не хочет возвращаться обратно. Наверное, мы заслужили немного отдохнуть, разлениться.

– То-то же они от нас прячутся, – хищно прошипела Линда, доставая новую тарелку и отдавая мне половину любимого блюда, – Боятся, что мы заставим их чем-то заниматься, чтобы нового нашего создать.

– Да это моё всё влияние через сплетения, – махнул я рукой, оторванными доставая из холодильника сладкий чили, – Ты меня как отдельное существо всегда воспринимаешь, так что мои идеи тебя не заразили. Видишь ли, – начал я объяснять, покрывая болтушку острым соусом к отвращению супруги, – Преданность какой-то одной цели – тоже своего рода ограничение, предел. Осознание себя как одного только божества – ограничение. Нам нужно подходить к существованию с открытым сознанием, с его разными формами. Боже, мы можем даже испытывать не-существование – всё для того, чтобы двигаться дальше. Я понимаю, что твоя природа не позволяет сидеть на месте, но мы в первую очередь исследователи, наблюдатели. Мы должны видеть жизнь во всей её красоте – от обречённой до вечной.

– Ты всегда был его любимцем, – задумчиво покачала головой Линда, – Глазами в его душу.

– А ты всегда была рядом, когда ему нужна была рука помощи, – заметил я, и мы оба засмеялись, – Представь себе: наш Единый, вырывающий из себя кого-то из тех 12 при помощи моих глаз и твоих рук. Заставлять своих же первенцев разрывать тебя на части.

– Надо, мне кажется, вспомнить ещё, раз уж начали, – покачала она рукой и показала на меня пальцем, – как он создал нас с тобой. Тот ещё выдумщик, конечно. Сила, которая стремится к постоянному расширению и переменам, против силы, которая стремится всё довести до одного состояния, чтобы его потом закрепить. Видимо, у старого совсем не было отношений, что он нас, таких, свёл.

– Ну, работает же, – ответил я, протягивая ей пластиковый контейнер с половиной порции, – Может, чего и было.

– Как думаешь, – спросила она после недолгого молчания, – Может, наши попытки создать нового Единого тоже были в его планах?

– «Создать такого же, как я, чтобы не быть одиноким»? Запросто, – пожал я плечами, – Я вот помню от своего человека подобное одиночество – знаешь, медленно сходить с ума и понимать, что никто не замечает или не хочет замечать. Наверное, из-за этого сейчас так зациклен на том, чтобы создать Единого. Чтобы нашему старику не было так же одиноко.

– Ты сильно изменился, ты знаешь об этом? – задумчиво сказала она, – Раньше рвался из любых оков, лишь бы жизнь развивалась как понятие. Сейчас уже думаешь о Нём, заботишься о Нём.

– Видимо, что-то от тела осталось, – с болью улыбнувшись, заметил я, – Помнишь же его. Упрямый, как осёл. Даже умер на своих условиях, да и так, чтобы последнее слово было за ним.

– Он меня выдержал ещё до того, как ты пробудился. А ведь ты сейчас меня еле терпишь.

– Хотя, может быть, это от персонажей, – задумался я, – Один ведь мне чуть ли не сеансы психотерапии устраивает, когда бы я за книгу ни садился. Хотя, опять же, это его были персонажи.

– Не боишься создать что-то искусственное? Что-то ложное?

– Нет. Сама ведь знаешь, что наши действия формируют его волю. Пусть и разбирается с этим. Кстати, как долго тебе потребуется на то, чтобы вживиться в новое тело?

– Недели две, наверное, – пожала Линда плечами, – Осталось немного подкорректировать фантомные воспоминания, чтобы мозг не изжарился, и можно будет заезжать.

– Ждём тогда. Спать дальше пойдёшь?

– Да, пойдём.

***

В висок врезался ещё один удар рукоятью пистолета, и я засмеялся пуще прежнего: происходящее казалось дурным сном, а разбросанные передо мной фотографии, залитые моей же кровью, – какой-то насмешкой над неспособностью видеть людей.

– Ещё раз спрашиваю! – рявкнули мне в ухо, – Кто-то из них знаком?

В голове звенело, но я снова взглянул на фотографии, зная, насколько это бесполезно: я не видел ни тел, ни одежды, ни крови. Только фотографии травы и цемента – мест, где я находил растерзанных Чертями людей.

– Покажи вторую сотню, майор, – презрительно бросил я, – Там, вроде, хоть кого-то мог распознать. Или в седьмой он был, я уже не помню.

– Больная мразь, – прошипел он в ответ и ударил меня по лицу ещё раз, – Столько людей погубил и шутишь об этом.

– Да не убивал я никого из них! – рявкнул я в ответ, – Вырвали меня из дома средь бела дня ради того, чтобы пустые фотографии показывать. Тоже мне, стражи порядка! У вас людей кромсают сотнями, в метро вагоны с трупами ходят, как в ужастиках, а вы левого парня выкрадываете из кровати!

– Кстати о вагоне, – заметил майор и приблизился, – Как съездил вчера? По камерам ты как будто по служебным тоннелям вышел. Произошло чего?

Я замолчал; майор махнул рукой в зеркальное окно, и я услышал, как писк электричества в стенах затих.

– Ты бы лучше объяснил, как ты весь вагон за две минуты порубил на куски. Раны разные, как будто весь лес собрался людьми полакомиться. Откушенные части тел, стены, потолок в крови – ничего не напоминает? – спокойно описывал он, наблюдая за моей реакцией, – Жаль, ты не застал, как мы станцию эвакуировали. Моих ребят рвало так, как после корпоративов не рвёт.

– Не знаю я, что там произошло, – наконец ответил я спокойно, – Окно разбилось, люди закричали, свет замерцал, всё начало погибать. Я испугался и прыгнул в окно.

– Хорошо. Допустим, по твоим словам, что что-то ворвалось в окно. Разбило его снаружи. Ты, стоящий прямо у окна, сразу выпрыгнул. Верно?

– Да.

– Тогда почему тебя не разорвали в первую очередь?

Я задумался; мысли бегали по мозгу как крысы, ищущие выход с корабля.

– Без понятия, – сбежала одна вместо какого-нибудь разумного собрата.

– А что насчёт тел? Тех, что в лесах находишь?

– Набредаю. Люблю гулять по лесопаркам.

– Нет. Мы за тобой следили, – наклонился ко мне майор, – Ты их находишь намеренно, как будто уже знаешь, где они лежат. Почему нам не сообщаешь?

– А толку от вас? – плюнул я кровью ему в лицо, – Сколько вам звонят о пропавших в лесах людях? Сами ведь ссыте туда идти. Сколько твоих сдохло там? М? Разорванные на части, изуродованные настолько, что приходится искореженные жетоны отдавать родственникам, а в гробы пихать то, что удалось соскрести. А теперь пытаешься на меня всё повесить, как будто это я бегаю по лесам и людей кромсаю.

– Ты единственный, кто ходит по этим лесам, – сухо ответил майор, – Видят наши этих так называемых Чертей или нет – никто не возвращается. А ты ходишь туда и обратно, и волоса с твоей головы не падает. Почему тебя не трогают?

– Без понятия, – покачал я головой, – Я правда не знаю.

– Сколько уже с тобой разговариваю, а толка никакого, – устало выдохнул он и направился к двери, ступая по лужам моей крови, – Ничего, времени у нас с тобой много.

– И сколько я буду сидеть здесь?

– Да чёрт его знает, – без всякой насмешки ответил майор, – Полтора года по закону точно, как в СИЗО передадим. Но нам сверху сказали, что сколько понадобится – столько и можно будет ещё и до этого держать, но мы пока тебя только поймали, а остальные не приехали– может, тоже чего с тебя спросят. Ты хоть помнишь, сколько тел показал тебе сегодня?

– Что-то около тысячи. Это ещё без инцидента в метро.

– Вот-вот. Даже если это действительно черти, нам понадобится человек, которым можно всё объяснить. Может, кого из дружков твоих можно будет присобачить, чтобы правдоподобнее было. Друзья-то есть?

– В живых нет.

– Жаль. Ну, найдём кого-нибудь. Может, к тому времени сверху и разберутся, что с чертовщиной этой делать. Может, даже поможешь нам.

Майор вышел наружу, и я выдохнул; прикованные к стальному, вваренному в пол стулу руки ныли, но я спокойно размял их оторванными конечностями и грубо размазал кровь по области своего лица.

– Аккуратнее будь, – заметила Линда, – Они ведь по камерам видят, что что-то происходит с тобой. Наверное, уже сообщили об этом.

– Вот и отлично, – ответил я угрюмо, – По крайней мере, будет шанс представиться им чем-то более полезным, чем козлом отпущения.

– Правильно, наверное, – нервно пожала плечами супруга, – Что делать будем?

– Без понятия, – покачал я головой и ощутил, как меня немного повело в сторону, – Боже. Я сознание начинаю терять.

– Ты в порядке?

– Да. Сейчас буду, – ответил я и, глубоко вдохнув, упёрся руками в стены, пол и потолок, – Обычное ведь дело.

Никакого отклика не последовало. Только сплошная тишина. Я попытался снова, и Линда в ужасе положила руки на мои растворяющиеся в воздухе плечи.

– Я пошла захватывать тело. Жди, я скоро буду, – торопливо бросила она, но я успел схватить её руку перед тем, как она исчезла.

– Мозг сожжёшь – сколько ещё искать будешь? Погибнет же девушка опять, ничего сделать не успеешь.

– Я лучше рискну её жизнью, чем потеряю тебя! – воскликнула Линда и вырвалась из моей хватки, – Попытайся продержаться хотя бы час, я должна успеть.

– Понял тебя, – коротко кивнул я и начал рыскать по воспоминаниям в поисках каких-либо определяющих моё тело образов.

Часов в камере не было, и я начал паниковать: одежда медленно проседала, а из лица начала капать кровь – сильнее прежнего. Наручники соскальзывали с тающих запястий, и я с трудом удерживал свой образ на стуле, иногда забывая о положении предполагаемого тела. Сердце в груди ускоряло свой ход, а лёгкие начали напоминать кузнечные меха; я восстановил образ дыхательной системы и части сосудов, но потрясённые стрессом и ударами майора нервы начали сдавать. Я потерял часть своего лица; из-за зеркального стекла донеслись приглушённые крики, и за спиной воплотилась широкая, хищная улыбка моего настоящего образа. Человеческие глаза закрылись, и я взглянул на комнату со стен; мой силуэт бился в конвульсиях, разбрызгивая кровь из обрубленных сосудов вокруг.

– Врача, врача вызывайте! – рявкнул майор, врываясь в пыточную, – Этот урод язык откусил!

Он попытался разомкнуть мне челюсть, но припадочное тело прокусило его пальцы, позволив крови хлынуть по горлу; пора было вспомнить, как я когда-то становился человеком. Вернувшись в тело, я посмотрел отпрянувшему, кричащему от боли майору в глаза:

– Мне нужно домой.

Я распустил руки; одна накрыла кобуру и полсекунды терпела бесплодные царапки майора, а два десятка других раскрыли его тело, как будто вытащив из него вырезанный из бумаги силуэт – лицо, шея, торс, руки да ноги. Я медленно пристроил своё восприятие к его угасающему и позволил чехлу его тела очертить границы моего сознания, а крови – подобно трёхмерному принтеру придать форму моей сущности органами, нервами и сосудами. Вспомнив об одежде, я выудил из памяти какой-то древний образ офисного прикида – туфли, брюки, белая рубашка. Всё как у людей.

Я вздохнул; человеческое восприятие проснулось и смешалось с картинами, которые передавали со стен вырванные глаза. Только сейчас я понял, насколько дела были плохи. По коридору донеслись торопливые шаги, и вбежавший внутрь сотрудник закричал что-то нечленораздельное, начав палить по подвешенным в воздухе рукам; покосившись на уже оставленные мною лужи крови, я нашпиговал его сердце пальцами и резко скрутил их, заставив мужчину упасть замертво. Покачиваясь от воссоздания тела и от свербящих точек в груди, я вышел вперёд, в коридоры; устав за чем-либо следить, позволил подсознанию самому разобраться с остальными. Я безучастно наблюдал за тем, как из шей сотрудников прорываются локти и предплечья, отрывая жертвам головы; некоторые руки затаскивали людей в кабинеты, двери которых с треском закрывались и тут же разрывались настежь, выпуская наружу брызги крови.

– Ну, хоть кто-то из вас заслуживал умереть, – заметил я, наблюдая за тем, как очередная дюжина рук четвертует невинного мужчину, подвешенного к потолку, – Ей-богу, даже я такие казни иногда не могу придумать.

Ворвавшись в кабинет с записями с камер, я бросил быстрый взгляд на часы и, осознав, что не помню, когда Линда ушла, учтиво спросил подвешенного в воздух сотрудника:

– Как давно майор вышел из моей камеры?

В ответ прозвучал неразборчивый скулёж, заглушаемый выстрелами в здании. Не желая терять время, я ударил лицо мужчины человеческой рукой и направил его взгляд на свои расцветающие за спиной глаза. Его взгляд был полон страха и боли, и на секунду я ощутил, как сильно и чисто бьётся его сердце; его образ вырезался в моём сознании поверх обычного светового силуэта, и я с удивлением рассматривал его внешность, его прошлое, настоящее и незначительное будущее – как он воспринимал всё это единым потоком, так и я узнал, что должен буду сделать дальше.

– Минут двадцать, не больше! – ответил он наконец, – Пожалу

– Понадобится запаска, – перебил я его, отойдя подальше и сложив руки в чашу, и не заметил, как что-то хлопнуло на уровне его бедра, – А то полтора часа не протяну.

Я сложил ладони, сдавив тело в алый шар; что-то прожужжало рядом с головой, и мой человеческий левый глаз ослеп. Сигнал смерти резанул по сознанию, заставив закашляться и снова утратить часть человеческого облика. Даже хуже: во лбу засвербели три точки, откуда раньше прорезались глаза, а раскрывающиеся за спиной очи начали наливаться янтарным светом и кровоточить. Я возвращался в свою настоящую форму.

Отдав рукам сигнал об агрегации, я поспешил наружу; надо было уничтожить отделение, чтобы никакого упоминания обо мне не осталось. Чтобы никто не знал, где я нахожусь. Чтобы никто не помешал ждать её дома.

Я выставил перед собой ладони, на секунду усмехнувшись – держал их будто в детской игре, в которой второй человек мешает тебе свести руки, а потом отпускает, позволяя им опьянённо ходить из стороны в сторону. Я поднял взгляд на жилой дом, в котором всё произошло, и решил не рисковать.

Сложенные вместе руки скомандовали другим, гигантским, и пятиэтажную брежневку подняло из земли вместе с фундаментом и вырванными коммуникациями и скрыло переплетениями пальцев от внешнего мира; внутри, в квартирах, закричали люди, и я безо всякого удовольствия протёр ладони друг о друга, похлопал ими и несколько раз с силой согнул пальцы. Изнутри раздались взрывы газа и послышался запах горелой плоти и крошащегося цемента; я сжимал гигантские руки ещё и ещё, с хрустом утрамбовывая жилой дом и уничтожая все следы бойни. Ладони обожгло, и я улыбнулся – хоть какие-то ощущения остались. Каким-то странным отголоском я ощутил, как кто-то за спиной смотрит на свои ладони и сжимает и разжимает пальцы, как будто думая, что это он во всём виноват.

Дюжины гигантских рук растирали и раскручивали однородную, сваренную воедино пасту из плоти, личных вещей и стройматериалов, пока, наконец, не скатали один небольшой, метров десять в диаметре, шарик, который аккуратно положили обратно, в образовавшийся котлован. Опустив глаза, чтобы не замечать единение наслоившихся друг на друга миров, я только коротко вздохнул: тела почти не осталось. Вылив на себя кровяной шар и не заметив никаких улучшений, я повернулся и побрёл в сторону дома, надеясь успеть туда, чтобы встретить Линду.

Шагалось тяжело, как будто во сне; говоря начистоту, вся человеческая жизнь была бредовым сном, попыткой сбежать от своей природы. Глаза за спиной раскрылись шире, оттягивая на себя всё больше сознания, возвращая меня назад, к себе. Нашарив прикреплёнными руками свою грудь, я ощутил несколько пулевых ранений, не позволяющих мне остаться в теле. Что-то внутри него отключилось, и я упал на колени.

«Домой. Я хочу домой. Я хочу встретить её дома», – повторял я как мантру, фокусируясь на касании с асфальтом. Я уже не слышал криков прохожих, не ощущал на коже волнения взрывных волн или запахов разрываемой вокруг меня плоти; всё моё существование сжалось до трёх предложений и скользкого, запачканного внутренностями асфальта под окровавленными ногами, по которому кто-то неуверенно шагал вслед за мной.

«Домой. Я хочу домой» Я хочу встретить её дома», – повторил я в пустоту, и внезапно ощутил на плече мягкую, живую руку. Из-за спины кто-то позвал меня по имени – забытому, несуществующему.

– Встретишь ещё, – едва сдерживая рыдания, поддержала Линда и положила руку на моё плечо, – Я здесь. Я вернулась. Давай ещё немного крови добавим, восстановим тебя. Ещё не поздно.

– Папа! – донеслось из-за спины, и внутри всё похолодело.

– Ты это слышишь? – обратился я к Линде, едва различая её на фоне подступающей белизны, – Ты слышишь его голос?

– О чём ты? – ошарашенно спросила она, приглушённая безмолвием, и осмотрела переднюю сторону моего тела, – Боже, ты умираешь! Подожди, останься со мной, не растворяйся! Я не хочу ждать ещё несколько тысячелетий!

– Линда, – постарался сказать я, уже не слыша и не видя её: всё вокруг поглотило Забвение, – Подожди нас дома. Я приведу Эрнеста домой.

Внутри что-то начало меняться; я не просто погибал, но забирал своё тело за собой, в родной мир. По лицу что-то полилось, и я поднял схваченную оцепенением руку, чтобы поднести жидкость к глазам – душа. Моя душа вытекает сквозь трещину в лице – видимо, кто-то подстрелил и в голову. Я неуклюже повернулся на коленях, чтобы взглянуть назад.

Мальчик. Семилетний зеленоглазый мальчик, который, возможно, был выдуман моей женой. Женой, которую, возможно, выдумал я. Я, которого, возможно, выдумал какой-то больной разум, не способный справиться со своей тягой что-то создать. Создать? Я не дописал книгу.

Как же он похож на неё. Как будто смотрел на Елену моими глазами и впитал в себя всё, что увидел. И руку подаёт, как Джеймс. И что он видит сейчас? Разрушенного до последних концепций отца, который сидит перед ним на коленях и умирает. Жаль, нельзя просто перенести всё написанное на себя и каким-то образом выкарабкаться.

Эрнест задумчиво наклонил голову – услышал меня – и закивал чего-то. Показал пальцем на мой вытекающий глаз и на остановившееся сердце, потыкал издалека на мои пулевые ранения. Интересно, что удумает наш новый Единый. Надеюсь, умру до того, как его мерзости оживут.

Домой. Надо домой. Я киваю ему – делай, что нужно. А нужно домой. Морщится – не нравится то, что будет. Мне не нравится больше, а ведь я даже не знаю, что будет. Только бы душа не исчезла, пока мутирую – надо хоть что-то сказать ему после семи лет разлуки. Надо, чтобы он увидел меня живым до того, как превратит во что-то своё.

Трахею скрутило в канат, и дыхание спёрло; несмотря на это, я всё же пытался выдавить из себя хоть одно слово, судорожно собирая вытекающую сквозь трещину в лице душу в ладонь и пытаясь залить её обратно, чтобы он смог увидеть меня настоящего до того, как глаза ослепнут к нему окончательно, вернутся к тому состоянию, из которого родились.

– Меня зовут Орнелл, – едва слышно выдохнул я, и из груди послышался хруст расправляющихся стальных лепестков, разрывающих рёбра изнутри; по животу и спине опять полилась кровь, и я заметил, как почки прорезаются наружу. Горько усмехнувшись плохой шутке, я поднял глаз из жидкой, растёкшейся краски на стоящего передо мной мальчика, – Поговори со мной, ладно?

***

Пальцы провалились сквозь воздух, и я рухнула на колени; не осталось ни одного следа, даже отпечатка в запекающейся крови. Мир вокруг стремительно менялся: тут и там появлялось что-то новое, будь то существа, силы природы или строения. Грудь схватило рыданиями: не вмешайся эти бесполезные тюки, сейчас мы бы были вместе. Взяв на заметку новую задачу, я успокоилась и поднялась на ноги.

У меня не было таких деликатных умений, как у мужа: всё, что я могла сейчас сделать – это ускорить слияние двух миров. Задать этой интеграции цель. Моё тело, которому ещё были необходимы символы, глубоко вздохнуло и хлопнуло в ладоши. Пусть они умрут.

Мой родной мир разорвало на части; они опали на землю подобно ржавым, разъеденным дождями осенним листьям. Какие-то прорывались в реальность чудовищами и бесформенной плотью, какие-то подвешивали ландшафт в воздух и уносили в небо. Тут и там дом появлялся в своем самом чистом виде – сплошная энергия без границ и без формы, выжигающая физическое существование до белизны. Они кричали и умирали, и я слышала каждый их крик; частички моей души с счастливыми слезами покидали их жалкие тела и возвращались ко мне, с ненавистью разрушая свои оболочки и оставляя владельцев в аду, который и не снился смертным – абсолютная пустота, в которой ты всё ещё помнишь себя.

Человек внутри меня согласно закивал – их вина. Мы ждали достаточно долго, чтобы они смогли придать родному миру форму и провести единение максимально безопасно. Теперь же, как верил мой муж, проявился новый Единый, и тратить время на меланхоличные раздумья не имело смысла.

Мы с человеком ощерились и расхохотались: так по-людски было искать логичную причину своему поведению – видимо, от мужа передалось. Я просто хочу, чтобы им всем было так же больно, как было ему. Так же страшно, как было ему. Сам он их давно простил – такое же безгранично доброе сердце, как у Создателя. Слава Создателю за то, что сотворил меня более определённой и решительной.

Я подняла глаза на наш дом: фундамент и стены стёрло всплесками энергии, остались только ветви призрачного Древа – очередного нововведения, которого не было у нас. Интересно, он вообще думал о том, что Единый всё делал через него? Может, Беспредельный и не понимал, что разделяет с Создателем ответственность за сотворение. Может, нужно будет ему сказать.

Взбираться на семнадцатый этаж по гигантскому стволу Древа ради того, чтобы на весу прорезаться сквозь ветви, казалось крайне неудобным. Слава богу, окружающее бешенство не влияло на тело – человек хорошо сжился с моей природой. Мы с усмешкой создали роскошную винтовую лестницу из белого света – очередной инструмент для достижения цели – и начали медленно подниматься, смакуя отчаянные крики всего живого и стремительно надвигающуюся тишину, покрывающую планету. Когда до дома осталось всего-ничего, я остановилась, чтобы оглянуться вокруг: горячий ветер играл в волосах, а запах горящей земли щекотал обоняние. Сразу несколько закатов рдели на горизонте: кровавый свет растекался по земле, а гравитация разрывала тектоническую платформу, окрашивая полотно лавой. Земля медленно становилась пурпурной, покрытой чудовищными разломами – когда-то ему это приснилось, и он боялся, что подобное произойдёт наяву. Хорошо, что он это не застал – когда вернётся, всё уже будет хорошо.

Лестница привела меня к входной двери; как и в квартире двух умерших стариков, она была открыта. Слава богу, шакалы не разнесли ничего из дома – можно будет просто прибраться и ждать его. Я прошла внутрь и проверила холодильник: не придётся ли создавать что-то ради того, чтобы встретить мужа по-людски. Всё было на месте – сделаем по-обычному, по-домашнему. По-человечески, как он любит.

Я стучала по столу, повторяя себе, что он вот-вот придёт. Он верил, что встретил Эрнеста, и сомневаться в этом я не могла. Он в себя-то не верил, хотя несколько раз уже обманывал смерть и якшался с меньшими богами. Если он поверил в своего сына и сказал мне ждать – значит, был уверен на все 100%. Надо просто подождать.

Моё тело засмеялось: мы объединились не для того, чтобы просто сидеть на месте. Не для того, чтобы просто наблюдать за тем, как мир вокруг горит.

– Ладно, ладно! – игриво засмеялась я и взяла его компьютер, – Ну что, хорошо проведём время?

– И мир тоже доведём до ума, – ответил человек глубоко изнутри, растворяясь в своей улыбке, – С Портрета начнём или Куроборца? Будем включать его автобиографию?

– Да я без понятия, – пожала я плечами, – Давай всё. Без прикрас и без опущений – всё так, как он любит.

Я прочистила горло и открыла первый файл. Новорожденная реальность застыла в ожидании, готовая последовать воле старшего божества и искорежить себя по моему желанию, воплотить в себя застывший цифровыми чернилами на цифровой бумаге придуманный светлый мир.

Нежно улыбнувшись, я прочитала первое предложение первого рассказа, и наш бессознательный ребёнок чутко прислушался к моему голосу, начав просыпаться – всё ведь в семье не так. Рождение бога – от смерти, а реальность – на утро. Мир обеспокоенно засопел в ответ на моё молчание, и я замурлыкала ему нашу сказку на ночь.