Как меня "поступали"

– Она закончила школу, и не хочет поступать на экономиста! Поговорите с ней! – с этими словами мать отвела меня к дяде-психологу с угрожающей фамилией Злыдин.

Мою маму на протяжении всей сознательной жизни терзали различные страхи. Когда родилась я, эти страхи расползлись и расширились, распространившись с маминого существования вдобавок и на моё. 

К достижению мной шестнадцатилетнего возраста в основной повод для паники превратился подступающий выпускной и следующее за ним поступление. 

Так как мама всю жизнь проработала экономистом, то в её глазах во всём окружающем мире стоящая профессия существовала только одна – думаю, не стоит и говорить, какая. 

Но молодое поколение в моём лице проявляло недюжинное, а потому возмутительное, упрямство, не желая идти по проторённой дорожке и тратить свою жизнь на скучные цифры. Юная дочь рисовала, писала стихи, грезила творческой деятельностью любого вида и грозилась подорвать династию на корню, поступив, к примеру, в архитектурный или, хуже того – сделавшись журналистом.

Не в силах найти решение и в одиночку вынести тягостный груз ответственности за слишком талантливое, но недостаточно разумное чадо, мама пожаловалась коллегам. Те поскребли в затылках, и посоветовали психолога. 

В те годы психологи были относительно новым явлением российской действительности, и только-только входили в моду. Из-за ограниченности собственного мышления мама не доверяла всевозможным нововведениям, будь то печение «Юбилейное» с новым малиновым вкусом, электрические скороварки или, к примеру, психологи. Поэтому она не очень горела желанием меня к кому-то из них вести. Но другого выхода из ситуации она не увидела. Дать мне шанс попробовать свои силы при поступлении на какую-нибудь творческую специальность вообще как вариант не рассматривалось. То, что я не пройду по баллам и останусь за бортом уже в первый год своей после-школьной жизни, маме в ночных кошмарах.

Но никакие мамины уговоры насчёт «поступить на экономиста» не помогали. Я была непреклонна и бесстрашна даже перед лицом перспективы «провалить экзамены ко всем чертям». 

Ситуация складывалась поистине патовая. Я так сильно я не хотела идти туда, куда пихала меня она, а она так сильно не хотела пустить меня туда, куда хочу я, что я рисковала попросту не подать своих документов ни на один факультет ни одного ВУЗа, и в итоге не поступить вообще. А это, в понимании маминой стороны, было ни под каким предлогом недопустимо. 

Именно назревающее отчаяние и подтолкнуло её всё-таки сделать этот непростой шаг. 

– Мы с тобой пойдём к психологу! – однажды вечером, заметно волнуясь, сказала она. 

– Психолог – это же врач?.. – осторожно решила уточнить я. 

– Ну, да, это вроде как бы… как врач.

– А что он будет мне делать?.. – врачей я не любила, с детства помня, что они не делают ничего особо хорошего. 

– Он делать? – переспросила мать в замешательстве от моей неудачной формулировки, – Он ничего не сделает тебе. Он просто поговорит…

– Ну, тогда ладно… – нехотя согласилась я. 

Мама внезапно подошло ко мне близко-близко, и встревоженно посмотрела мне прямо в глаза. 

– Ну, если не хочешь, то мы с тобой не пойдём к нему!.. – проговорила она запальчиво.

– То есть если я так скажу, то мы правда к нему не пойдём?.. – не поверила я. 

– Ну, не пойдём… – уже не так уверенно отозвалась мама.

Тут я встревожилась тоже, не понимая маминых намерений до конца, и принялась без конца переспрашивать обо всём. Беседа ещё немного потопталась на месте. Мы с мамой «совместно решали», пойдём ли мы туда или же нет. Чем больше мы о том говорили, тем меньше мне хотелось показываться на глаза психологу. 

– Его фамилия Злыдин, – к концу разговора честно призналась мама. 

– Мне не нравится эта фамилия. Давай не пойдём! – я обрадовалась, что наконец-таки железный аргумент «против» найден.

Однако же вопреки моим ожиданиям это сработало обратным образом.

– Да, мне тоже поначалу не понравилась эта фамилия. Но фамилия – это не человек, – рассуждения подобного уровня сложности для моей мамы были уже философией. Большего от неё не следовало ожидать.

Я попалась в ловушку: с таким обоснованным аргументом было трудно не согласиться. Поэтому в назначенный день я, повздыхав, оделась и покорно согласилась идти с мамой «к психологу», тихо ненавидя себя за то, что иду туда. Ведь Злыдин – это не человек, а всего лишь фамилия. И вот что тут скажешь. 

Мы вошли в многоэтажное здание какой-то незнакомой мне новой больницы и прошли по аккуратно отремонтированному светлому коридору с ярко-синими лавочками. Коридор был украшен картинами с фотографиями моря и леса и большими растениями в напольных горшках. Я едва поспевала за мчавшейся от волнения мамой, и на бегу с интересом рассматривала обстановку. Предметы интерьера внушали скорее приятные чувства, и потому я совсем успокоилась. 

У дверей кабинета нас встретил мужчина в белом халате, черноволосый и явно нерусских кровей. Его лицо имело до того неописуемые черты, что с мысленной попыткой определить его национальность я так и не справилась. Наверное, он был смешанных нерусских кровей, подумала я.

– Добрый день. Чем могу?.. – начал, но не успел закончить он.

– Вы Злыдин?.. – выпалила мама, накрученная, как часовая пружина. 

– Да, я. А в чём проблем-мка? – протянул он как-то слишком уж иронично. 

– Помогите, она не хочет поступать на экономический! – с жадностью пожирая его глазами, выплеснула своё горе моя безутешная мать. 

С высоты своего роста (а Злыдин был очень высокий) специалист скептически посмотрел на маленькую, тощую, кажущуюся десятилетней шестнадцатилетнюю меня. 

– Хорошо! – с лёгкой улыбкой и хладнокровием хирурга одобрил он.

– Да что ж хорошего-то?! – мама вспомнила своё недоверие к «психологам», и фыркнула, – Это, наоборот, плохо ведь! – добавила она, и развернулась вполоборота, пытаясь уйти. 

Слыханное ли дело!.. Новомодный доктор не только не пришёл в ужас, совсем не проникнувшись кромешным кошмаром её слов, но ещё и позволяет себе одобрять моё подростковое «Не хочу!». 

– Оставляйте её мне, – он тут же поменялся и принял серьёзный, слегка озабоченный вид, – А сами ждите под дверью. Я поговорю с ней, чуть-чуть… Это много времени не займёт. 

Меня, не успевшую произнести ни единого слова в своё оправдание, торжественно переручили доктору Злыдину. 

Через пятнадцать минут меня вывели из кабинета и сдали с рук на руки исстрадавшейся от волнения маме. 

– Держите свою девочку, – опять иронично произнёс он, – Всё готово. Теперь она ХОЧЕТ поступать на экономический.

Не веря в такое великое чудо, мама обратилась ко мне, и голос её задрожал от переполнившей мамину душу радости:

– Что, ты и правда теперь будешь поступать?!

– Да. 

– И учиться?..

– Да. 

– На экономическом?.. Будешь?..

– Да. 

Маму не смутили ни моё убитое выражение лица, ни подчёркнутая краткость моих ответов. Она отсчитала нужное количество крупных купюр и с сияющими глазами подала взирающему на всё свысока и как будто издалека Злыдину: 

– Спасибо вам. Не знали, что делать. Спасибо. Большое спасибо. 

– Не стоит благодарности, – процедил доктор, медленно убирая свёрнутые им вдвое деньги в нагрудный карман халата, пока мама продолжала рассыпаться во всяческих объяснениях и похвалах. 

– Приходите, – бросил он, чтобы оборвать разговор, и исчез за своей новенькой дверью.

Дядя этот оказался сметливый малый. Он с самого начала прекрасно отдавал себе отчёт в том, из чьего кармана получит деньги – маминого или же моего. Подобные люди действуют исключительно в интересах того из клиентов, который платёжеспособен. Поэтому неудивительно, что «поговорили» со мной не самым подобающим образом.

– Присаживайся, – почти брезгливо бросил мне он, когда мы вошли в кабинет, и для пущей надёжности (от моей мамы, наверное!) запер изнутри дверь. Раскинувшись в кресле напротив скромного гостевого стула и даже не спросив моего имени, Злыднев повёл допрос. 

– Так. Значит, ты не хочешь поступать на экономический?

– Не хочу, – подтвердила я.

– А на какой хочешь?

– На журналистику. 

Покрутив ручку между длинных и гибких пальцев, Злыднев кивнул самому себе: 

– Ага. 

После этого он сделал какую-то короткую запись и надолго ушёл в себя. Я не без некоторого интереса ждала, когда он продолжит задавать мне вопросы, ожидая возможности своими ответами объяснить ему моё несчастливое положение.

Однако вопросов, к разочарованию моему, более не последовало. Посидев ещё несколько минут с отсутствующим видом, доктор нарушил установившееся молчание и, не глядя на меня, произнёс: 

– Смотри. Альтернатив у тебя две.

– Экономика и журналистика? – запальчиво воскликнула я, – Тогда я выбираю журналистику!

– Нет, – спокойно возразил Злыдин, – Эконо-о-омика… и-и-или… – опять протянул он.

– Или… Что – или?! – нетерпеливо спросила я, видя, что дяденька медлит с ответом.

– Или панель, – развёл руками психолог. 

Уж лучше бы, кажется, мне оплеуху отвесили. И то было бы не так больно. Неужели же, кроме как для вот этого, по его мнению, я ни на что не годна?.. Впрочем, мама и бабушка говорили про меня то же самое… Я как-то послушала их разговор. Мама сказала в нём:

– Пускай она поступит на экономиста.

– И пускай её поступает! – гневно поддакнула бабушка. Тема была ей крайне неинтересна.

– А то иначе она вырастет и станет никем… – продолжала рассуждать мама.

– На панель пойдет твоя дочечка! – самодовольно фыркнула бабушка Саша.

На этом месте я прекратила подслушивать. Почему-то мне показалось, что ТУДА меня мама не пустит. Скорее уж запихает в экономический, будь бы он проклят, ВУЗ.

И вот теперь эти же две, чуть ли не равно ужасные, альтернативы, в словах дипломированного психолога снова восстали передо мной, как павшие мертвецы, угрожая расправой.

Злыдин чуть откинулся в кресле назад и любовался произведённым эффектом, давая мне время на осмысление сказанных им слов. Наконец я не очень уверенно попыталась возразить:

– Это необязательно…  

– Обязательно, – утешил всезнающий врач. 

– Почему?

– А ку-да ещё? Диплома у тебя не будет! – холодным, чуть издевательским тоном подчеркнул он. 

– На журналистику, – робко предположила я.

Злыдин покачал головой:

– Не возьмут.

– Почему не возьмут? – я была окончательно сбита с толку его слишком непоколебимой логикой, в которой отсутствовала логика как таковая. 

– По формату не подойдёшь, – тут Злыдин впервые за весь сеанс смерил меня взглядом. Презрительно.

– Так я тогда и ТУДА не подойду… Ну, ТУДА, куда вы говорите, – смущаясь, сбивчиво предположила я.

– Туда все подходят, – заверил он. 

Я смутилась и почти подавилась словами, которые всё же решилась сказать: 

– Почему вы так думаете.

Доктор блеснул на меня угольными глазами: 

– Знаю. 

Уточнять, откуда он знает это, не было смысла. Я сидела подавленная, пытаясь в уме отыскать выход из только что построенного психологом передо мной словесного лабиринта.

«На журналистику я не подойду. А вот на панель – подойду. А на экономиста? Он не сказал мне, что не подойду, значит, я подойду. Тогда у меня будет экономический, вовсе ненужный, диплом…» 

Врач с проклюнувшимся интересом молча наблюдал за движением мыслей у меня на лице. Тем временем я всё больше запутывалась: 

«С экономическим дипломом не возьмут в журналистику. А без экономического диплома всё равно не возьмут в журналистику. Как же мне тогда попасть в журналистику? Нужен журналистский диплом. Но он же сказал, что туда я не подойду… Значит, мне не дадут такого диплома, и я не попаду туда… Как же быть? Неужели никакого варианта не существует?..» 

Но увы! Ни один из оставшихся мне открытых путей больше не вёл к журналистике. Я продолжала рассуждать, блуждая между тремя поставленными передо мной понятиями, словно заблудившись в трёх соснах:

«Вот не будет у меня журналистского диплома. И не будет экономического диплома. Зато на панель берут без диплома. Больше никуда не берут без диплома. Без диплома больше никуда не берут… Совсем никуда не берут без ди-пло-ма…»

Идя в тупик, приходишь в уныние. С каждым новым ходом, прокручиваемым в моей голове, я всё мрачнее молчала. И вот теперь я попала в настоящую западню, подгоняемая этой пугающей мыслью: без диплома у меня только один выход. Один. Ужасный. Нет, только не это. 

– Ну так что, – обратился Злыдин ко мне наконец, очевидно увидев, что клиентка «дошла до кондиции», – Будешь поступать на экономический?

Сдавленным шёпотом я ответила всего одно слово: 

– Буду.

На этом разговор был окончен. Меня вывели к матери. 

Несколько недель спустя мои документы были поданы матерью в одно-единственное место – в экономический ВУЗ.