Велосипед

1.

У меня свой велосипед! Уже не какой-нибудь детский, трехколесный, а настоящий стальной конь. Можно рассекать по улицам с гордо поднятой головой. Да, порой ноги до педалей едва достают, но это уже не считается. Велосипед настоящий.

Когда-то, может, и надоест. Но сейчас каждая прогулка на велике это как полет в космос. Или там крестовый поход. Смотря кем захочу себя представить. Ветер в лицо, солнце в лужи и доблестный рыцарь несется навстречу Змею на своем коне, копье в руке, блики света на клинке! Или грозный истребитель, подрагивая крыльями, набирает высоту, чтобы затем с горки нырнуть в атакующее пике… И всё это я, конечно.

Когда в глубокой луже с разгону поднимаю волну брызг, так что лучше задрать ноги – тогда больше истребитель. А когда встаю на педали и с силой упрямо разгоняю велосипед до боли в ногах – тогда, точно, доблестный рыцарь в бою.  

Вообще велосипед, великая вещь. Сразу доступный мир стал побольше, ногами-то далеко не протопаешь, а тут по хозяйски можно объехать чуть ли не весь район. И сразу как-то взрослеешь, масштаб мысли, хочешь не хочешь, а растет. Сколько в экран не пялься на планету, ощущения не те. Мир надо живьем брать, ударами пульса измерить, дыхание на нем посбивать. Тогда он твой. А иначе, пфу, одна видимость. Так каждый может. А район мой, только я буду знать.

Наши отношения с велосипедом переживают золотой период. Я его там чищу, колеса качаю, гаечным ключиком настраиваю. А он меня носит как ветер. Конь железный, а заботу любит. Я с ним разговариваю, он по-своему отвечает. Всё как надо, будь я летчиком-истребителем или рыцарем, разве я меньше заботился бы о своем боевой машине? Вжух! Гоняем мимо школы, по лесу, и даже около шоссе. Вжух! Прыгаем через бордюры, по лужам и ямам. Вжжжж…уууууу! Разгоняемся под горку, целясь из воображаемых пушек. А если катим с друзьями, то умножай всё на три. Целая эскадрилья летит наперегонки. Нам нужен мир, и желательно весь. Благодать!

Так я и катаюсь всё лето, молодцевато здороваясь со знакомыми прохожими с высоты своего положения. Август клонится к закату, скоро на учебу, всё больше на улицах ребят моего возраста и постарше тоже… Вечер наступает, думаю, пора обозреть, как школа к 1 сентября готовится, и домой потом. Не спеша еду вокруг знакомого белого здания, крыльцо парадно украшено, ленточки, плакаты на День Знаний. Если честно, даже учиться охота, соскучился по ребятам, да и оценки приятно получать. Надо же как-то выделяться, как ордена с медалями у солдат, не зря. Еду за угол, и в тихом закутке между двумя крыльями школы вижу картину.

Два парня из Восьмого «Б» прижали к стене четвероклашку, чтоб я помнил, как его зовут. Очков не носит, но по лицу видно – «очкарик» по жизни. И сейчас у него лицо, как будто очки потерял и глазами рыскает, моргает крупно. Один из старших рукой прижал его за шею к стене. Другой взял сумку малого и спокойно в ней рылся. Малой кинул на меня один взгляд, на секунду, я смотрел ему в глаза… Эх, черт! Что ж ты жалкий такой, угораздит же таких! 

Велосипед сам пронес меня мимо, за угол крыла школы и покатил дальше. Ему что, он конь, куда правят, туда и едет. А для меня время замедляется, и предательский холодок растекается по груди. Как бы там прижали не меня. Но раз я уж видел, то сказать, что не моё дело, не могу. Мало ли кого там вообще жмут… Но этого малого жмут уже как бы при мне, и как бы я там стою рядом, даже уехав. И тут уж рыцарь или трус. Герой или тряпка. В сказках добро всегда… Но тут не сказка. И мне 10 лет, а их двое, они старше и больше. Они меня побьют. Велик, новый, поломать могут. А чего доброго, и отберут! Блинский фиг. Холодок уже пробирает до кончиков пальцев, жидкий такой, покалывающий. Страаашно. 

Я останавливаю велосипед, одна нога на земле. Мучительно текут секунда за секундой. Как я красиво летел с горки, каким могучим воином видел себя. И если я сейчас уеду, то как потом? Скрывать, забывать, врать… Хоть бы кто взрослый показался! Но задний двор школы тих и пуст. Здесь только я. И мой страх. Так легко было бы уехать, на быстром велосипеде в тихий вечер, и не надо выбирать, не надо рассуждать. Просто катись себе по дорожке и думай о хорошем. Вот же непруха с этим жалким малым. Я уже начинаю выдумывать, как бы это его самого сделать виноватым, мол, нечего по вечерам ошиваться… мне он уже противен почти. Но вот это уже лишнее. Ведь когда-то и я могу быть на его месте. Я тут как бы тоже один. И какой бы он ни был жалкий, это не повод его грабить… наверное? А, к черту всё, к черту всех, рыцарей пусть ждет успех… Аааа, блин. Разворачиваю велосипед.  

Они там еще не закончили. Со всего разгона тараню великом крупного парня. Славный рыцарь с боевым кличем «ААААААААААААААА!». Бух! Прямо под колено ему. Он валится с ног. Велосипед на него. А я сверху, через руль лечу, ага. Но как они опешили. Не ждали! Только это, наверное, и дает мне время придти в себя от падения и кинуться на второго обидчика. На тебе, на, получай! Кулачки так и летают. По уху, по подбородку, по носу… Вот сейчас победю, аж сам верю. Но сколько веревочке не виться, а конец настает. После первого шока, мои противники приходят в себя. Поверженный «конем» парняга встает, хватает меня сзади и начинается то, что в сущности, и должно было произойти. Избиение. Кавалерийский наскок дал мне взять «первую кровь», но вторая и все последующие будут за ними.

Но раз уж ввязался, жги мосты, я отбиваюсь, как могу: ногами, локтями, даже зубами хватаю одного. Не уверен, что стоило – это их только злит и оправдывает не просто взбучку, а боль, настоящую боль. Скоро я лечу на землю, прикрывая руками только лицо, и чувствую сквозь закрытые или заплывшие глаза, как на меня сыпется град ударов. Ногами тоже. Звездочки вокруг головы, как в мультиках, только взаправду, вижу их во тьме закрытых глаз… Бум, бум, еще бум. 

- «Хорош, Петро, а то убьем еще! Берём велик и ходу. Трофей мы заслужили». 

Нет, нет, только не велосипед! Я разеваю разбитый рот в беззвучном всхлипе, в немой мольбе к миру, но из груди раздается лишь сиплый свист. Я задыхаюсь от сухих рыданий и, кажется, теряю сознание…

2.

Открываю глаза. Вернее, глаз… второй слипся. Механически встаю на четвереньки, затем поднимаюсь. Еще не стемнело, значит, валялся недолго. Что ж, обозреем поле брани. На земле остались капельки крови, явно не только мои. Какие-то обрывки одежды, свидетельства доблести… Велосипеда и след простыл. Злосчастный малой, по ходу, дал деру еще раньше. Я серьезно ждал, что он, как в сказке, омоет мне лицо, возблагодарит, будет верой и правдой служить… Бррр. В сказке и велосипеды не отнимают! Всё пустое, лицо разбито, руки-ноги в синяках, одежда рваная, ни награды, ни благодарности. И велосипееееед! Тут меня окончательно прорывает, и я начинаю реветь уже в оба глаза. Сопли, слюни, пузыри и долгая дорога домой. 

Мама открывает дверь. Все слова, которыми она хотела одарить меня в поздний час, тут же теряются в единственном вздохе, стоило только меня увидеть. Лицо мамы, собранное для взбучки, смягчается от строгости, к тревоге, затем к жалости. 

- «Сынок, что случилось, на тебя напали»?

Скорее я напал.

- «Чтооо?», - лицо матери начинает обратное превращение, что в иной ситуации могло бы смотреться забавно.

- «Тссс» - Из-за спины мамы появляется отец. «Спокойно, тихо. Пожалуйста, мама, умой его, обработай раны, переодень, и я с ним поговорю, сам. Сейчас обнимай, жалей и будь доброй женщиной». 

И мы идем с мамой в ванную. Через полчаса, чистый, мытый, перемотанный и заклеенный пластырем я сижу в своей комнате. Отец заходит и закрывает за собой дверь.

- «Расскажи мне всё». И я рассказываю ему всё. Отец внимательно слушает. Мне почему-то не хочется смотреть в его пристальные, искристые глаза. И я смотрю в пол. 

- «Хорошо. Что ты сам теперь чувствуешь?». 

Жалею, что ввязался. Велосипед забрали, парнишка сбежал, даже не расскажешь никому, и никто не видел!

- «Ошибаешься. Всё это видел один важный человек».

Опа! А ты откуда знаешь, пап? И кто же это? Тебе звонили?

- «Этот человек, мой сын, ты. И это всё, что имеет значение. Встань и подойди ко мне!». Я подхожу и пялюсь на свои голые коленки. 

- «Смотри мне в глаза и слушай», - я смотрю в лицо отцу, на его раннюю седину висков, на добрые, но сталью серые глаза. Он кладет мне на плечи тяжелые, твердые руки. Его голос становится тише, как будто он доверительно решил сообщить мне большую, военную тайну. Я затаил дыхание.

- «Знаешь ли ты, что был сегодня не один? Что за твоей спиной, в лихую велосипедную атаку, поднялся Александр Матросов, монах Пересвет, Илья Муромец и всё святое воинство?». У меня нет слов…только рот приоткрывается. Руки отца сжимают мои плечи, он расправляет спину и кажется выше, каким я его еще не видел.

- «Сейчас поверь. Обдумаешь и поймешь позднее. Знаю наверное, любишь играть в рыцарей, признавайся». 

Да.

- «Тогда я должен сказать тебе, что думал сказать позднее, когда вырастешь. Но смотрю и вижу, пора». Тут у меня совсем кожа идет мурашками. И голова даже чуть кружится, столько впечатлений за один вечер!

- «Отвечай на мои вопросы честно, обдуманно и смертельно серьезно. Тебе было страшно?»

Да.

- «Противник был сильнее, больше числом, и победа возможна только чудом?»

Да…

- «И всё же ты вступил за правое дело, за слабого, очертя голову? Не ожидая награды?»

Да, но я же…. Про себя думаю, ну не то чтобы, совсем-совсем не ожидая…

- «Тихо! Ты вступил в бой, проливал кровь и стоял до конца, не прося и не зная пощады? Враги твои ушли, хромая, побитые?»

Да!

- «Тогда данной мне властью я посвящаю тебя в Тайный Орден рыцарей света!» - рот я открыл еще раньше, но тут по любому, в него влез бы весь рыцарь на коне – «Готов ли ты дать клятву верности Ордену и сражаться в его рядах до конца дней?»

…Д-да. Наверное, полагается лучше обдумывать такие клятвы, но меня слишком редко об этом спрашивают!

- «Кровью, пролитой на поле сражения, я скрепляю эту клятву» - тут он накрыл ладонью мою лицо. Ладонь была сухая и холодная - «Ранами в горячем бою, я свидетельствую её истину» - и он прикоснулся к маминым пластырям на моих руках. «Доблестью этого сердца да будет она нерушима» и он коснулся моей груди, где под майкой сердце стучало, как молот кузнеца. 

- «И запомни, сын. Ничто не напрасно. Малой сегодня убежал, но придет его час, и он вспомнит твой пример и сам поможет другому. Пусть даже не тебе. Пусть даже за себя, примет бой, а не покорится. И даже если у него вновь не хватит духа – Орден не торгуется и не гадает о будущем. Подлецы и злодеи во всем мире трясутся от страха, потому что знают, где-то по их душу, уже несется лихая велосипедная атака. И не будет им покоя и сна. И да будет так до конца времён. А теперь, спать!». И он, наконец, улыбается мне и обнимает. Мои ноги подкашиваются, я с трудом нахожу концы одеяла и, как говорят, засыпаю мертвым сном, еще в полете до подушки. Посвященный Тайного Ордена!

3.

- «Ты же понимаешь, я не могла вас не подслушать», - заявила мама, приобнимая отца, когда он закрыл за собой дверь моей комнаты.

- «Конечно, как и положено настоящей женщине», - заявляет он, с улыбкой, уже совсем лишившись торжественного тона Магистра Ордена. 

- «Пойдем на кухню, сделаю чаю, расскажешь мне про свои тайные дела. Давно выдумал? Или импровизация, колись?» - на лице мамы играло лукавство, но тон выдавал еще тревогу, чем-то это кончится?

- «Импровизация. Давно. Всегда. Всё вместе. Ты же знала, за кого идешь замуж». Они пришли на кухню, и оставшись наедине, наконец, перестали выглядеть озабоченными родителями и превратились просто в любящую пару, где многое понятно без слов.

- «Ты хочешь, чтобы он так и бросался на все амбразуры? Чтобы в следующий раз пришел с переломом, а потом и с дыркой в голове? И когда ты ему скажешь, что никакого Тайного Ордена нет? Или когда он сам поймет? Об этом ты подумал?» - мама явно копила эмоциональный заряд еще с момента открытия двери в столь поздний час. Хотя подслушанный обряд не мог оставить равнодушным даже женское сердце. Тон вопросов был куда мягче, чем мог оказаться полчаса назад.

- «Подумал. Он впервые прошел через такое испытание. От того, что мы скажем ему сегодня, возможно, зависит вся его дальнейшая жизнь. Вся его судьба как мужчины. И тут лучше не продешевить. Послушай себя, сама фраза «бросаться на амбразуру» вошла в нашу речь, потому что были такие мужчины, с большой буквы, которые подставляли свою грудь вновь и вновь, за нас с тобой в том числе…»

- «Ох, не начинай. Я знаю, знаю. Ты хочешь нашему сыну такой судьбы?». Мама возражала, потому что она мама и такова её природа.

- «Неужели кто-то хочет такой судьбы? Да минует нас чаша сия. Но чья-то грудь должна быть следующей, чей-то потрет должен висеть на стене и в момент истины, пусть у нашего сына найдутся силы не отвернуть взгляд… Давай будем надеяться, что потеря велосипеда будет в нашей жизни самой трагической. Чайный тост за это!». Родители сдвинули чашки с горячим чаем, и папа обнял маму, целуя её в ямочку на шее, в ушки, в щечки и наконец, в молодые и горячие губы.

- «Что же касается, есть Тайный Орден или нет. Это еще большой вопрос. Даже если в нем нас двое, это уже много. Бесконечно больше нуля. И даю тебе слово, если ребенка не разуверять, он найдет других орденских братьев, а не найдет, так примет сам! И пойдет о них слава по всей Руси великой. Спросишь, как это? А вот тут и начинается большая военная мальчишовая тайна, не для женских ушей», - и папа потянулся к маме, чтобы новым поцелуем замкнуть её уста от дальнейших возражений. 

- «Погоди, нежный мой. Велосипед-то будем снова покупать?»

- «Нет. Это важный урок сыну. За добро надо платить. Иначе все были бы добренькими. В Тайные Ордена без жертвы не берут. Но погоди, обидчики, мы знаем, учатся в его школе. Так что велосипед будем не покупать, а добывать», - и тут на его губах играла улыбка, которая бывает только у настоящих рыцарей.

В это время я лежу в своей кроватке и вижу сны. В них легионы таинственных рыцарей на стальных конях несутся как ветер, горящими мечами погоняя полчища злодеев и подлецов. Я сладко улыбаюсь во сне, по-детски причмокиваю. Я обещал. Это время придет.