Глава 46

Лилиан аккуратно скользнула под бок к дремавшему (у нее складывалось ощущение, что он всегда только дремлет и никогда не спит) принцу Мелеаганту де Горру. Она пыталась действовать очень тихо, не выдавая своего присутствия ничем, призывая на помощь всю свою грациозность и плавность движений, которые, впрочем, не всегда были, прямо говоря, с нею. Бывали случаи, когда Лилиан запросто летела с лестницы, запнувшись о ступень, или едва не влетала в колонну замка, запнувшись об угол, или… этих «или» было множество, она постоянно с чем-то сталкивалась, на что-то попадала, наступала. Особенно тяжело было в замке Мелеаганта, где помимо темных коридоров присутствовала еще путаница не то для врагов, не то для извращенного веселья хозяина — здесь исчезали ступени на лестницах, комнаты вели в никуда, колонны проворачивались — словом, первое время стоило передвигаться либо перебежками, либо не передвигаться вовсе. Даже сейчас, уже пообвыкнув к замку, Лилиан нет-нет, да и попадала в неловкие ситуации. Третьего дня, к примеру, целительница решила срезать через две галереи по проходу между двумя колоннами, так в темноте запуталась в собственном же платье и едва не разрыдалась от обиды, не в силах освободиться из ловушки. Это было так нелепо, так глупо, что хотелось ненавидеть и себя, и Мелеаганта и это дурацкое, такое красивое, так любовно врученное некоторым принцем платье.

Помощь к Лилиан пришла из другой галереи. Из темноты выступила девушка — очень красивая: волосы темные, как смоль, глаза поразительно ярко-синие, как оказалось позже, а черты лица — поразительная смесь европейской и восточной крови, то есть — прослеживается какая-то чужая красота, дикая и незнакомая, но между тем… девушка могла бы быть первой красавицей двора, по мнению Лилиан, однако, прежде она не встречала ее и была крайне удивлена и даже забыла о неловком происшествии.

-Госпожа? — у девушки действительно оказался какой-то акцент, который удивительно шел к ее мягкому грудному голосу. Она подняла тонкой рукой свечу повыше, желая убедиться, кто перед ней. — Вы здесь, госпожа?

-Э…привет, — Лилиан попыталась придать себе беспечный вид, дескать, да, здравствуй, я тебя видела два десятка раз и я вовсе здесь не застряла, это у меня увлечение такое — стоять в темной галерее…молча стоять.

Она уже смирилась с тем, что многие придворные называют ее «госпожой», видя явное и однозначное расположение Мелеаганта к этой девушке. Что там говорили за ее спиной, Лилиан даже знать не хотела, но понимала, что статус меняется и в сторону величия, об этом не хотелось думать, но не думать было невозможно — это радовало. Хоть и отдавалось скорбью. С кем разделить свое возвышение? Да и стоит ли возвышение через любовь, через ложе принца того, чтобы выходить из тени? И надолго ли это? Мелеагант не был ранее верным спутником или любовником, чередуя своих женщин, словно игры, так какого черта ему сдалась Лилиан? Эта же девица из темноты, разве не красивее она целительницы? У нее блестящая, бархатная кожа, мягкая даже на вид, гладкие темные роскошные волосы и сама она — дивная птица из далеких стран.

-Госпожа, я помогу вам, — незнакомка скользнула дикой кошкой в темноту так, что Лилиан даже не смогла ее увидеть, оказалась за спиной целительницы, ловко вытащила застрявший кусок платья из какого-то выступа колонны, который Лилиан в темноте и не углядела.

-Спасибо! — Искренне выдохнула Лилиан, почему-то растирая запястье. Ей было неловко, ведь если кто-то узнает, что она, фаворитка Мелеаганта так глупо застряла в коридоре — посмешища не оберешься. — Э… как вас зовут?

-Вадома, госпожа, — девушка уже снова стояла перед Лилиан.

-Вадома? — повторила целительница, пробуя это странное имя на вкус. — Красивое имя…необычное. Я раньше тебя не видела. Почему?

-Я прибыла недавно и ненадолго. задуют ветра, госпожа и дорога позовет меня. Я прибыла петь песни, а добрый господин позвал меня в замок, петь для гостей, — девушка снова поклонилась.

-Ветра? — тупо переспросила Лилиан, — дорога позовет? Ты откуда, Вадома? Из какой страны?

-Госпожа, я дочь всех стран и ни одной. Я дочь дорог и этим сказано все.

Лилиан честно попыталась понять, что-то очень близкое ее собственным ощущениям было в словах Вадомы, но она не смогла это отделить для себя, поражаясь лишь тому, как легко было общаться с этой чужестранкой.

Нельзя сказать, что их связала прямо дружба, но какое-то проявление взаимной симпатии было — этого не отнять. Вадома дала понять, что не станет никому рассказывать о неловкости Лилиан, а Лилиан предпочитала появляться в обществе Вадомы по замку, ведь раньше у нее не было, кроме Мелеаганта, Леи или Уриена никого, а Лея отсутствовала, у Мелеаганта и Уриена были какие-то постоянные дела, и Лилиан честно даже не желала уже выяснять, какие именно — ясно было, что ничего особенно хорошего уже нет, и не будет. Она и сближалась с Вадомой, проводила с нею часы в беседах и вот опять, сегодня заговорились допоздна.

-Госпоже не нужно идти к принцу? — лукаво улыбнулась Вадома, закончив плавно прежнюю свою мысль. Лилиан чертыхнулась от двух вещей одновременно: осознания, что Мелеагант действительно ее ждет и от «госпожа» — Вадома упрямо звала ее так, или «госпожа Лилиан», и не действовали на нее ни замечания, ни уговоры, ни просьбы, ни обиды — к тому же, злиться на Вадому было невозможно.

Лилиан прибежала к Мелеаганту, ругая себя за опоздание, скользнула к нему, понимая, что он сейчас ее обнаружит и это произошло. Мелеагант открыл глаза и повернулся к Лилиан.

-Прости, — сразу сказала Лилиан.

-За что? — изумился принц, мягко касаясь ее щеки пальцами.

-Я опоздала, — Лилиан даже растерялась. — Прости, заговорилась с Вадомой.

-Опоздала и опоздала, — Мелеагант улыбнулся, но улыбка у него вышла усталая, — главное, что ты пришла. О чем вы говорили?

-Об именах, — Лилиан перевернулась на живот, чтобы лучше видеть лицо Мелеаганта. — Она сказала, что все имена что-то значат. Ее имя, например, означает «знания» или «знающая».

-А твое? — Мелеагант слегка приподнялся, опираясь на подушки, заправил упавшую прядь волос Лилиан за ухо, — что значит твое имя?

-Во-первых, — Лилиан загнула один палец, — мое имя звучит так только на нашем языке. Знаешь, какие еще есть варианты? Лилиана или Лиляна.

Мелеагант хмыкнул, и целительница слегка ударила его кулачком в грудь, делая вид, что разозлилась. Вышло неубедительно. Но гнева в ней не было, она продолжила:

-Во-вторых, оно обозначает «невинная», «чистая», — Лилиан опустила глаза, чувствуя, как на щеках проступил румянец.

-Что же ты тогда здесь делаешь? — серьезно спросил Мелеагант, но не удержался и рассмеялся. — А что значит мое имя?

Лилиан решила не договаривать принцу о том, что цветок, что покровительствует ей, по словам Вадомы, имеет два значения — для светлой стороны он невинный и чистый, а для темной — цветок зла. Такое плетение, как объяснила Вадома, говорит о том, что человек с таким двойным именем может совершать самые низкие поступки во имя любимого человека и даже не задумываться о собственной жертвенности.

-Вадома сказала, что у нее нет одного ответа. С одной стороны похожее имя есть в греческом, оно означает «с ним Бог», с другой стороны она думает, что это — «отрицание зла». Если брать «ант», как «против», то что-то в духе «против зла».

-Ладно, моя душа довольна, — солгал Мелеагант, с удобством укладываясь обратно и прикрывая глаза.

-Как Уриен? — тихо спросила Лилиан, укладываясь рядом. Ей было неловко уже от собственного ответа.

-Пишет письма в Камелот пачками, — мрачно ответил принц. — Он не злится на меня, а ведь это лишь моя вина, что Николас так…

-Не твоя, не твоя! — предупреждающе остановила Лилиан, прикладывая палец к его губам, — прошу тебя, не говори так. Уриен не считает, что это твоя вина, и я не считаю.

-Знаю, — безжизненно отозвался Мелеагант, — но я считаю именно так. Спой мне, Лилиан!

-Что? — Лилиан обалдела от быстрого перехода и решила, что ослышалась.

-Спой, — попросил принц, — я знаю, что Вадома много поет, спой одну из ее песен. Спой для меня ее, Лилиан.

Конечно, она не стала спорить и пререкаться. Вздохнула, села удобнее, поглаживая Мелеаганта по волосам, набрала в грудь побольше воздуха и запела, пытаясь вспомнить, как пела Вадома. Лилиан пыталась вспомнить песню такой, какой пела ее чужестранка, но все время целительница отвлекалась на желтые огоньки-глаза Теней по стенам, которые, казалось, тоже хотели послушать, что там Лилиан напоет.

-Я дочь дорог, Мой путь далек, Туман ведет меня. Куда ведет,

О чем поет? Совсем не знаю я.

Мелеагант вцепился пальцами в руку Лилиан, и целительница даже остановилась, решив, что случайно как-то задела его, но его пальцы разжались, и он слегка погладил ее руку, и Лилиан поняла, что может продолжать.

-Моя страна Тебе чужа, 

Ее ты не узнаешь. 

Во сне черты, 

Увидишь ты, 

Наяву не угадаешь. 

Босая дочь, 

И в день, и в ночь, 

По землям все идет. 

Ветер душит и зовет, 

Цыганский век так мал…

Лилиан оборвала песню, так как в этот момент, когда, казалось, кроме нее, Мелеаганта и этих желтоглазых теней, соединенных мотивами чужих песен, дверь распахнулась без стука, и в комнату ввалился взъерошенный Уриен.

Мелеагант поднялся мгновенно, усталость оставила его лик и Лилиан еще сидела потрясенная вторжением графа, а Мелеагант уже был на ногах.

-Нет, — выдохнул граф, его дыхание было тяжелым от быстрого бега, — этот Артур… Мелеагант, это не входит уже ни в какую логику!

***

Пока Моргана лежала в своих покоях, пытаясь восстановиться, отойти от всего, что с нею произошло, а Мерлин почти неотлучно был при ней, смутно подозревая, что стоит ему уйти, как эта фея бросится спасать Камелот, Совет и черт знает что еще, а главное, нарушать режим, мешая организму вернуться в норму, Артур решил действовать! Он понимал, что ситуация требовала решительных, а главное, жестких мер.

Для начала он занялся Кеем. Вытащил беднягу из погреба и принялся с пристрастием допрашивать его, требуя, чтобы тот рассказал снова и снова, почему отнес отравленное вино Моргане, почему сделал это по приказу Николаса, почему не подумал о том, что дело нечисто… словом, Артур так запугал своего молочного брата своим расследованием, что Кей стал заикаться и постоянно тер грязными кулаками глаза, а еще постоянно плакал.

Мир не без добрых рыцарей. Ланселот рассказал о допросах Артура Моргане и та, пользуясь отлучкой Мерлина, вышла из покоев, бледная и еще очень слабая, дошла до зала Совета, где Артур в очередной раз желал выяснить, не знает ли Кей, где прячется Николас, и наорала уже на короля. Наорала громко, с шиком и блеском. С таким, что ее услышал Мерлин и смутно почувствовал неладное, а ворвавшись же в зал, и увидев, что Моргана на ногах, принялся раздавать уже моральную трепку всем. Самой Моргане тоже.

Кея оставили в покое. Артур распорядился перевернуть весь Камелот, все дома, все рынки, все церкви в поисках предателя Николаса и это спровоцировало новое недовольство у толпы. К тому же, выяснилось, что Артур поручил это дело проштрафившемуся и постепенно разоренному герцогу Кармелиду, который решил, что поживиться на облавах — дело нетрудное. Результат не заставил себя ждать: жители одной из деревень собрались и вилами закололи всадников Камелота. Кармелид, понимая, что если допустит людей и эту весть до Артура, падет, решил, что лучше всего будет поведать историю иначе и вот уже Артуру донесли, что мирные всадники стали жертвами палачей из деревни, где, судя по всему, скрывался предатель Николас…

Артур пришел в ярость и велел готовить карательный отряд для жителей деревни, а сэр Монтессори, услышав об этом, тихо промолвил своим доверенным людям:

-Надо вызывать Моргану.

-Она слаба, — заметил Гавейн неодобрительно, — и она…женщина.

-Варианты? — меланхолично осведомился Монтессори и в тот же вечер Моргана вместе с письмами от графа Уриена, который желал знать буквально все про ее здоровье, получила записку от Совета.

Сама она разбираться не пошла. Это был третий день после того, как ее отравили, и она чувствовала, что еще не может держаться на ногах, но она ясно дала Мерлину понять, что если он не решит эту проблему, она все-таки найдет в себе силы восстать с постели и идти разбираться самой. Мерлин решил проблему. Мерлин заставил Артура передумать, довел до него свидетельства о мародерстве людей Кармелида, а Кармелид умудрился свалить всю вину на погибших людей своих, заявив, что он не причем. Для острастки Артур велел казнить остальных трех всадников Кармелида, которые были в этой деревне и чудом уцелели.

-Ведь. — рассуждал он вслух, — они не могли не знать о мародерствах? Наверняка принимали участие, а мой народ не должен видеть, что я спускаю с рук такое предательство и жестокость.

-Я говорил…- шепотом промолвил Монтессори, не обращаясь уже ни к кому, — Моргана.

На четвертый день от своей болезни Моргана все же пришла в зал. Артур до этого времени не появлялся почти у нее, а если и приходил, фея либо спала, ослабленная, либо делала вид, что спала, с ужасом понимая, что ее затягивает в омут любви, а омут носит имя «Артур».

-Почему ты встала? — обозлился Артур. — Мерлин, я тебе голову отрублю! А если она пострадает?!

Моргана хотела, было, рассказать, что она думает о методах работы и деяниях короля за последнее время, но не стала. Почему-то она очень резко передумала и тихо ответила:

-Работа — лучшее лекарство. Ты же хочешь, чтобы я встала на ноги?

Артур обнял ее. Чуть крепче, чем того требовали приличия, чуть дольше, чем кровные узы. Моргана же, с еще большим ужасом осознавая, что объятия Артура ей…приятны, шепотом сказала:

-Я должна забыть потерю. В работе это проще всего сделать. Позволь помочь тебе.

Она правильно рассчитала. Ей действительно было невыносимо лежать целый день в постели, имея возможность поболтать лишь с Мерлином (и то, чаще всего все заканчивалось спором и «да чтоб ты на полпути к Авалону потерялся!»), да вечерними визитами Ланселота. Ланселот, надо отдать ему должное, приходил исправно в каждую свободную минуту, но сейчас, когда шло расследования и розыск Николаса, минут этих почти не было. А еще были тренировки и Гвиневра…

Но он приходил подчас и ночью, ругаясь с Мерлином, который утверждал, что больной необходим сон. Мерлин все равно его пропускал, конечно, но вот поругаться — это было его святым предназначением, не иначе!

Что же до Гвиневры… она странным образом затаилась. Артуру это было на руку, ему не было дела до бледной и хрупкой королевы. В конце концов, она не умирала, не болела — все внимание ей и не нужно! А вот опытные придворные не могли оставить незамеченным то, что теперь Гвиневра не выглядела заплаканной или опустошенной, она, конечно, часто грустила, но иногда на ее лице блуждала задумчивая и очень нехорошая улыбка, которая даже искажала ее светлый лик, придавая ему странную неестественность. А еще, похоже, что в отношениях отца и дочери Кармелидов наступило благоденствие, потому что Гвиневра очень часто была в компании с отцом.

Словом, за дни болезни Морганы, что-то в замке сильно сдвинулось и изменилось. Но худшее, как оценила фея, было в другом. Артуру очень понравилось управлять. Его восхитили знания и множества бумаг, скопленных за время отсутствия на столах у Морганы и Мерлина.

Артур решил, что достаточно дал свободы советникам и теперь должен знать полностью, как управляется его земля. Это не вызвало восторга ни у кого. Король же этого будто не замечал. Опьяненный, он раскладывал перед изумленными и мрачными членами Совета проекты, блистательнее один другого:

-Мы создадим новые законы! Новый суд! Новый флот! Новую армию…

Сидящий по правую руку от Морганы сэр Грегори едва слышно выругался. Армия частично относилась к нему и, Моргана не знала наверняка, но подозревала, что предприятие Артура означало новые проблемы. Что до нее, она, как человек, который разбирал обращения, письма, вел дипломатическую переписку, пытался создать свод законов и отслеживал текущие проблемы, уже пыталась предположить, через сколько у нее сдадут нервы и она перережет глотку королю. Мерлин, судя по его взгляду, думал о том же…

После Совета часть членов осталась в зале, а Артур отправился осматривать кладовые Камелота вместе с очень несчастными министрами. Им можно было бы и посочувствовать, но не очень и хотелось. Нужно было думать, прежде всего, о себе.

-Я люблю короля, — осторожно заметил Монтессори, — но что он делает?

-Нарывается на неприятности, — хмуро откликнулась Моргана, оглядывая недовольных Советников. В число их входили и Персиваль, и Гавейн, но оба рыцаря сделали вид, что повинуются решению короля и дали понять, что не собираются играть в подлые змеиные лабиринты… и удалились.

-С одной стороны, — продолжила Моргана, — он пытается поступать так, как должен. То есть, нас всех надо контролировать. Мы же обособленны. Кармелид запросто ворует, мы все знаем, а Артур не видит этого. Так что, по логике…

-Да, — согласился Мерлин, — он должен взращивать мужество в себе и становится королем, но…

-Но с другой стороны, что ему по охотам не сидится? — перебила друида Моргана. — Он не имеет представления о том, что мы делаем и как. У него нет образования указывать нам. Его порывы — это порывы души, но…

-Но порывы души — это еще не порывы блага для народа, — согласился Монтессори. — Мы можем просчитать…

-Но не должны, — заметил сэр Грегори. — Он поступает правильно. Если мы будем терпеть, если мы будем указывать ему на ошибки…

-Я подчинялся королю Пендрагону, а не мальчишке! — злобно выплюнул сэр Монтегю.

-Исторически, власть всегда делится между кем-то, — осторожно влез Монтессори, — но…

-Случись падение одного, ляжет все, — Грегори сердито зашагал по комнате. — Что будем делать? Может, увлечем его женщиной?

Моргана поперхнулась, но ее болезненный вид помогли ей сделать вид, что это не от слов, а исключительно от слабости внутренней.

-Не надо женщин, — с тревогой заметил Мерлин, похлопывая Моргану по спине, — надо увлечь его идеей! И такая идея есть! Пусть ищет Грааль.

А к вечеру оказалось, что его величество король Артур не верит в Грааль.

-Да к черту! — рассмеялся он, — Грааль ищут не первые сто лет, пусть и ищут глупцы. Я не верю в легенды. Я верю в то, что через неделю у нас состоится торжественный прием всех знатных родов. Я хочу пригласить даже принца де Горра! Он должен увидеть наше превосходство! Он должен понять, что с нами надо дружить, и мы позволим ему это сделать…

Теперь закашлялся уже Мерлин.

***

У Леи наступило странное счастье. Она просыпалась утром и точно знала, что увидит в изголовье своей постели маленький букетик полевых цветов, которые тайком подослал ей Персиваль через Агату. Она знала, что Гвиневра, пробудившись тоже (в отсутствие Артура на брачном ложе, Лея и Гвиневра засыпали вместе, потому что королева боялась темноты, и ширины пустой постели), встретит ее улыбкой, и тоже увидит свой маленький подарок от Ланселота, который передала Агата. Ланселот не дарил Гвиневре цветов пока что… он предпочитал подсовывать ей маленькие мелочи, вроде пирожного, конфет, вырезанной из дерева фигурки… что-то такое, что не увядало со временем, не рассыпалось, а могло быть рядом с королевой.

Лея, правда, в тайне ото всех, засушивала в страницах книги цветы от Персиваля. Не то, чтобы рыцарское внимание ей было прямо очень нужно, но оно льстило ей, и Лея радовалась такому обхождению, да еще и от знатного человека. С Гвиневрой же Лею связывали уже почти сестринские отношения, они вместе обсуждали свои свидания, переживания, мысли… Гвиневра стала реже появляться за шитьем в компании Октавии, но Артур не знал об этом, ему было не до того.

Лея же, с момента отравления Морганы, почти ничего не испытала зловещего, когда узнала, что фея будет жить. Да, только жалость к ней и к нерожденному Мордреду, а потом что-то забытое, затертое уже Персивалем, вскрылось в ее душе, когда полетели письма от Уриена. Уриен, судя по всему, писал и для нее, и для Морганы. Но Лее он писал тоже о Моргане, из чего девушка сделала вывод, что Моргана не слишком разговорчива и откровенна в письмах, если вообще она на них отвечает.

Отвечать оказалось тяжело. Лея думала, что после того, как она ушла от верной службы Мелеаганту и получила даже его прощение, после того, как Уриен стал забывать Камелот, все пойдет иначе и вот — старые гости. Мелеагант тоже написал Лее ответ, на ее письмо, о произошедшем с феей. Он, однако, излагал коротко, ясно и по делу. Просил приглядеть за феей, если ей что-то понадобится или что-то произойдет, сообщать ему и все. Строки же Уриена — совсем не сухие, как строки Мелеаганта, изобиловали переживанием и волнением. Лее было ревностно. Лее было больно. Она честно рассказала Уриену все, что произошло, что Моргана потеряла Мордреда, что она сама восстановится, но Уриен не отставал. Он требовал разъяснений, въедливо пытал Лею вопросами, а у нее не хватало духа отказать. Она садилась. Она писала письма. Она любила…

И куда же делось очаровательное утро, когда все было просто и легко? Персиваль не мог не заметить того, что его нежная Лея помрачнела и мрачнеет все больше, что она держится отстраненной от него, что она все меньше отвечает на его ласку…

Персиваль был грубоват в душе, но для Леи он не жалел ни времени, ни усилий, пытаясь подарить ей все самое лучшее, дать самое замечательное и, конечно, он чувствовал, что она связалась с ним, чтобы от чего-то уйти, забыться ли…он видел, что она не любит его, но хотел, чтобы со временем Лея пересмотрела к нему свое отношение и делал для этого все.

-Что с тобою, Лея? — не выдержал Персиваль, когда Лея не ответила ему дважды на вопрос, во время утренней прогулки по садам. Мимо прошла как раз Октавия в компании блондинки с надменным лицом и сероватой какой-то девицы. Октавия самодовольно взглянула на Лею и быстро прошла мимо, что-то сказала спутницам и те тоненько захихикали, оглянулись…

А Лея не отреагировала.

-Лея…- Персиваль взял ее за руки и завернул за тропинку аллеи, прочь с главной дороги по саду. — Милая, что происходит? Не рви мне сердце!

-Знаешь, — Лея медленно подняла на него взгляд, — я очень плохой человек. Я думала, что не люблю, но я все еще люблю другого. Прости меня, я…недостойна.

Она попыталась убежать, но Персиваль не позволил. Он, тщательно подбирая слова, возможно, в первый раз, в жизни вообще отдавая словам какое-то значение, ответил:

-Но я люблю тебя, Лея! Ты… ты самое светлое, что есть в этом королевстве!

-Значит, это королевство обречено, — Лея попыталась говорить грубо, но ее голос дрогнул, она отвернулась, глотая слезы…

-Лея, — позвал Персиваль другим голосом и она обернулась, чтобы с изумлением увидеть преклонившего колено рыцаря, — Лея, я, сэр Персиваль О`Ландский, рыцарь Камелота, слуга короля Артура, и прочее… Лея, стань моей женой!