Орфей

I

На той реке ни дуновенья ветра,
Почти беззвучно плещется вода.
И дальше, глубже, в самых мрачных недрах
Ждут тени беспристрастного суда.

Проходят мимо пса спокойным шагом,
Стекаясь в непомерно длинный зал,
В конце которого архипелагом
Стоят два трона и один пустой бокал.

II

Владыки мёртвых гордая фигура
Недвижима и холода полна.
И лишь жена Его старанием Амура
Без страха смотрит в тёмные глаза.

Аид спокойно-равнодушен к смерти:
Его не тронет мёртвых слёзный хор,
И глас Его земной прочнее тверди,
Когда выносит грозный приговор.

Его задел лишь тот, кого змея
Лишила счастья – чудный музыкант! –
Тому внимали даже судия:
Эак и Минос, старец Радамант.

То был талантливый Орфей,
Кто лирой потрясал людей и всю природу,
Кто через мрак в краю теней
Любви пропел торжественную оду,

И верил, что судьба сблаговолит,
Что между ним и его счастьем
Стоят лишь Персефона и Аид,
Да несколько собачьих пастей.

Увы! Таков уж сложный нрав поэта:
Наивность, смелость, вера, страсть…
Аэдами ошибка та воспела,
Пусть те и переврали её всласть.

III

То песня старая. Вернёмся в наше время:
Уже набился зал, и душам нет конца.
Клянут все непростое своё бремя,
От мольб трясутся стены мрачного дворца.

И каждый третий, будто и не слыша,
Что говорил другой минутами назад,
В слезах, болезненно колышась,
Вновь ту же песню повторить уж рад:

И про детей, которых не оставить,
Про сотни, мириады важных дел.
Готовы обо всём слукавить,
Чтоб изменить трагичный свой удел.

Истории простых крестьян, принцесс,
Врачей, политиков, больших чинов
Лишь у других людей пробудят интерес,
Но скуку – у хтонических богов.

IV

И всё ж поэт… Он тоже человек,
Ему не чуждо любопытство.
И даже в столь немилосердный век
Он милосерден до бесстыдства.

В порыве ясном состраданья
Он грешника запишет поток слов,
Ведь нет печальнее приданья,
Чем про убийц, мздоимцев и воров.

Опишет жизнь того, чья власть слаба,
Кто раб смиренный пред короной,
Чьё счастье – пересохшие хлеба,
Поэт, ведомый милосердной Персефоной.

Прислужник Музы будет долго петь
О жалких, бедных да убогих,
И, если сможет лиру уберечь,
Упомянёт душой высоких.