***

И стояла зима. И стена расстоянья
Белоснежным листом бесконечно во мглу
Уходила. И пальцем водя по стеклу,
Кто-то снова искал для себя оправданья.
И кругами бессонницы день рисовал
Не портрет, а пейзаж растворения в прозе.
Но стояла зима, и большие морозы
Усугубили муки путей на вокзал.
Что скажу я тому, кто напрасную лепту
Внёс в холодный рассказ о минувшей зиме?
Что отвечу я где-то запрятанной тьме?
Что и я вместе с ней, будто канула в Лету?
Будто облако, будто крылатая тень,
Эта крыша покатая над косогором.
Я её обойду за версту, только взором
Обведу и оставлю пробел на листе.

***

Декабрьское Онего: первый снег.

Так долго ожидали снега,

Так долго... но и он сошёл на нет.

И обнажилось нежное Онего.

И озеро металось, билось в кромку

На побережье голубого льда,

Такого хрупкого, такого ломкого,

Такого, как нигде и никогда...

Но не прошло и месяца, снег снова

Пошел, нет, повалился он с небес

Засыпал берега, сковал основу

Для санного пути в страну чудес.

И наступил веселый новый год

С катанием на горках и на лыжах.

А снег идет, а снег идет, идет

И засыпает все дома по крыши.

***

Будет зима!

Просто мы её начали ждать

Несколько рано...

Да, несколько рано.

Будет пушиться и нежиться в нас благодать

И заживут сердца раны.

Не унывайте!

Зима за порогом стоит

И ожидает, когда мы к ней будем готовы.

Может быть, просто её приковал к месту стыд,

И ожидает она приглашения словом

Или прощения нами обид...

***

А у нас на севере нет снега,

Заблудилась, видимо, зима.

И в окно стучат ветров разбеги,

И во тьме схожу опять с ума...

Нет же... нет... ну что же я? а, впрочем, ...

Теплится в лампадке мой огонь.

Ты в середке самой темной ночи

Серебро случайно не затронь...

Запоет оно и затоскует

По метелям дивным кружевным...

Ну а я? по-прежнему люблю я

Этот сумрачный отчизны дым...

***

Ну что ты, любовь моя, это всего лишь снежинки,

всего лишь зима и совсем не разлука навеки,

и что нам гримасы её и смешные ужимки,

когда мы ведём исчисление в будущем веке;

когда снегопадом спеленаты в небе созвездья,

и старый Мороз согревает деревья дыханьем,

и посох хрустальный озвучил жемчужную песню,

и смерть, как и жизнь, замирает на снег между нами.

Ну что ты, не холодно, это всего лишь морозы,

размах лихолетья, разгулы метели и вьюги;

что нам эта тьма вездесущих бескрайних заносов,

что нам этот свет откровенной пустыни разлуки,

когда двух сердец колокольцы сверкают и дразнят

старуху-пургу, и колдуют прошедшее лето.

Ну что ты, любимый, мне встреча с тобою — как праздник,

но только вот ты никогда не узнаешь об этом...

***

Снег обезумевшим слепком застыл

На повороте. И солнце повисло

В мартовском небе на коромысле

С бледной луной между облачных крыл.

В город воровкой крадется весна

В грязных лохмотьях обочин замызганных,

Как соглядатай, чтоб вызнать и вызволить

Тех, за плечами которых вина:

Если поймают, заплачут обманчиво

Мутной капелью обрюзгших снегов,

Грех выдавая за свет и любовь,

Рваный карман выворачивая.

А на афишах желтеющих спит

Городу выданное бессезонье.

Что там закон? Он сегодня в загоне:

Всюду бетон и гранит.

Серость обыденна. Серость незыблема.

Сырость и слякоть стеной.

Вдруг это сон? Это чья-нибудь выдумка?

Или не с нашей страной...

***

Вот и зима. – Сколько сотен крылатых стихов

Так начиналось, – как новая строчка с пробела,

Так новый мир создавался от самых основ,

От мезозойского мела.

Свежею известью выкрашу я потолок,

Ёлку нарядную в центре коморки поставлю,

И на закате моих пламенеющих строк

Веки сомкну, будто ставни.

Утро начнётся с летящих комков снегирей –

Зимние яблоки кто-то оставил в подарок.

Это портрет всех случившихся январей

В отблесках праздничных ярмарок…

Первый снег

В ежедневном течении снов

Канонада будильника будит

Первоклассника,

маму,

любовь

И на кухне плиту и посуду.

Удержать я никак не могу

Шалость детства в сугробах набега:

Вслед за школьником на бегу

Ем украдкою горсточку снега...

***

Забор, нависший над сугробом,

И вечных сосен седина,

И за оградками надгробья –

Такая вот моя страна.

И где-то копятся проклятья,

И не уйти нам от судьбы,

И телеграфные столбы

Стоят вдоль трассы, как распятья.

***

Белая сетка домов на осеннем пейзаже –

Словно падение снега на город любимый.

Белая-белая тишь, убелённая... даже

Схожая с папиными сединами...

И фонарей пожелтевших миганье

Будто подмигивание из прошлого:

Как-то мы живы и выживем ли под снегами мы...

И пожелание в будущем только хорошего.

Тополь

...И тополь за окном качался,

И плыл во тьме сквозь белый снег,

И с каждым мигом приближался

И почему-то не кончался

Счастливый этот век.

И крепче не было канатов,

Удерживающих его,

Чем этот тополь конопатый,

Зачем-то за окном распятый

На фоне ночи и снегов.

***

Уже кончается февраль...

Как жаль...

Достать чернил и плакать,

И неба звонкую эмаль

Пустить сторожевой собакой

Искать потерянных в пути

И к Пасхе всех спасти.

***

Снег истончился. Нежности вуаль

Развешивает в небесах Хозяйка

Туманом легковесным. И печаль

На полотне прочерчивает стайки

Летящих с юга на гнездовья птиц –

Тщедушных тел и душ моей планеты. –

Нет государственных для них границ,

Есть только грань между зимой и летом.

***

Роза мгновения или же роза ветров?

Розовощёкое облако в небе вчерашнем

Тает под звон колокольцев небесных коров. –

Ищем мы что, то обрящем.

Ультрамарин милых глаз или цвет васильковый

В злаках волос заблудился... – а в город так рвался.

Видим мы то лишь, к чему в этой жизни готовы...

Знаешь, а к яблоку грусти твоей лучше шёлковый галстук...

***

Весна в этом городе – смута

И ветра гулянье, и дождь.

В природе всё также, как будто

В душе: всё ей вынь да положь.

И разом, по щёлканью пальцев

Вскрываются почки листвой.

И солнечный бубен-скиталец

Сзывает предвещенный зной.

И тут же снимаются шубы

И головы с плеч, и пейзаж.

И тянут безжалостно губы

Войти в это время и в раж

И выпить до дна эту слякоть

Иссохшей гортанью любви.

А городу хочется плакать,

Снега растворяя в ручьи.

Прощенная весна

Зима на крыши нахлобучивает

Сугробы белые, как шапки,

И все сарайчики – поручики

Солидные, как Мономахи.

И тишина, и благолепие

Морозом скованы навеки.

И облака летят, как лебеди,

А дерева – как человеки,

Стоят незыблемо, невидимо

Сдвигая время к новолетию.

И если мы кого обидели,

Простите, чтобы полететь нам.

Чтоб шапки ахнули с сарайчиков,

Чтобы очнулись все от немочи

И во дворах играли мальчики,

И пели песню лету девочки.

*****

Утро, пронзённое стрелами ливня,

Не прекращается в сердце моём.

Сердце, спасённое Мамой Марией,

Мокнет с утра под дождём.

Серые токи, сиреневый ситец

И затуманенный свет.

Словно не хочет увидеть провидец

Солнца прощальный ответ.

Сахарной ватою тает и вяжет

В горле небесном тепло.

С каждой минутою что-то неважно,

С каждою каплею сердце бумажное

Преображает в стекло...

***

Лета щемящий восторг,

Нега полёта — душа в поднебесье

В солнечный луч свой вплетает поток:

Господи! Здесь я...

И осенённая осенью дней,

Солнечный свет с синевою мешая,

Выше и тоньше, добрей и родней —

Облаком тает...

Без окончания

...бабочки листвы

взлетали из травы

и вслед за нами

словно наши тени

струились

кружевом опавших дней...

...а солнце плакало,

и позолота

стекала на листву...

листва стекала

в траву теней

случившегося лета

и бабочек листвы

пугала стуком...

и жизнь кружилась

колесом возврата

к тому, что было,

или не вернуть...

и в снежной бабе

солнце улыбалось,

и нос морковкой вытянув,

дразнилось...

и мотыльки снежинками взлетали

и возвращали детство

и вращалась

заржавленная смерти карусель...

***

Только Он и способен спасти, превратив одиноких

В нераздельных, а значит заставить пробиться

Счастье...

Дмитрий Веденяпин

Это – как нелётная погода:

Снова затянуло небосвод.

Кажется, в такое время года

Ничего и не произойдёт.

Кажется, что жизнь остановилась:

И печально смотрят небеса,

Словно как последнейшую милость

Отпускают. И уже нельзя

Прикоснуться к радости, и солнца

Никогда уже не увидать.

Хорошо ещё, что остаётся

В мире неземная благодать…

***

Как утренник нынче прохладен,

С туманной в клочках бородой,

Весь облик его непригляден,

А как был красив молодой;

Спешил прибегать спозаранку,

Стихами будил до молитв;

И клеил берёзе на ранку

От солнечных зайчиков блик.

Теперь же — что утро, то слёзы,

А то и всю ночь не спалось.

И жёлтая ветвь на берёзе —

Как прядка седая волос.

Песня осени

Осень, осень – ветры перемен,

Осень, осень – ветры перемен,

И уносит вдаль

Золотой корабль

Сердце лета, взятое в плен.

Осень, осень – золотой костер,

Осень, осень – долгий разговор

Листьев и ветров

До глубоких снов

Льдом укрытых голубых озер.

Осень, осень – время перемен,

Осень, осень – время перемен.

Но немного жаль,

Что плывёт корабль

В белый-белый, ледовитый плен.

***

Панорама осени –

Свёрнутая грусть:

Позабыть бы вовсе мне...

Знаю наизусть

И дожди всеместные,

И без позолот

Живопись небесную

Над чредой болот.

И потом...

Над озером

Вспыхнет и замрёт

Свергнутая осенью

Шаловливость вод.

Доверие

Не по-ноябрьски хороши

И не по-зимнему прозрачны

Признания твоей души.

А разве может быть иначе,

Чем обнажённости кристалл?

Доверие всегда на грани,

Что тот, кому ты доверял,

В ответ на это не обманет.

И было утро, и был вечер

И было солнце мокрое. Сквозь дождь

Оно стремилось тонкими лучами

Прильнуть к груди земной и ей помочь

Ночную горечь страсти превозмочь

И разорить гнездо её отчаянья.

И был огонь. Он землю жёг извне

Кровостоянием. И тлело сердце

Углём горючим за закрытой дверцей,

Подпертой камнем как замком. Вполне

Земля могла бы только им согреться.

И дождь летел колючками страстей,

То приникая к ней в изнеможенье,

То с ветром линчевание ветвей

Устраивал земле, взрываясь в ней

Набухшим семенем родства растений.

И был октябрь. И будет вновь октябрь,

Когда дождю, да и огню наскучит,

Когда останется один лишь лучик,

Но и его положит на алтарь

Родившийся весною случай.

***

Я и ночь беседуем на кухне.

Капают из крана капли дня.

Две судьбы, две дряхлые старухи

На краю вселенского огня.

Ночь и я. Она так незаметно

Проступает фоном за окном

И под утро обернется светом,

А вода окажется вином.

Катакомбы души

В камне и бетоне огромного города

Изредка встречаются деревья большие.

И душа здесь чувствуется по-другому,

И, как эхо, гулким становится имя.

В толчее столичной метро подземного,

В грохоте трамвайном и лязге мертвенном

Маленькой душе по-прежнему внемлет

По молитвам всех святых Бог, собой жертвуя.

С ужасом на город душа взглядывает,

Как на катакомбы времён последних.

Но всё время Бога чувствует рядом

И опять молитвенной полнится песней.

***

Слова становятся на дыбы,

Сопротивляются, не послушны.

Сил нет и как мне не до борьбы,

Но на кону не тела, а души.

Но накануне уже, грешны

Тою безудержностью слепою,

Словно не знающие вины

Мы пробирались с тобой к водопою;

Пили навзрыд, задыхаясь, всласть,

Так, что дыхания не хватало,

Думали, что не дадут пропасть,

А оказалось: этого мало.

Снова слова застывают в лёд,

Словно и не слова, а дети.

Что-то теперь с нами произойдёт,

Что не отдаст нас смерти?

Переживи всех.

Переживи вновь, словно они — снег,

пляшущий снег снов.

Переживи углы.

Иосиф Бродский

*****

И после Иосифа были углы,

Которые в Гордиевых конюшнях

Были, как римляне, злы и наглы,

И имели уши и душу.

И их сминали потом в порошок,

И получали снадобье.

А если у кого и случался шок,

То – так значит надо было...

И пили, и пели потом, и вслед

Кричали всякие грубости.

И век не кончался вроде б, но – век

Полнился словом и... мудростью...

И зерно прорастало и было оно

Совсем не зерно,

А – что Богом дано.

***

Как раньше был пронзителен мой голос,

Так он теперь потёрт и тихо тускл:

Отрёкся от величия искусств,

И зреет в нём иного слова колос.

И в тишине покойно-неземной

Во тьме гортани видится контрастом

Песчинка света. И чертоги Царства

Речь потчуют своею глубиной.

***

То ли я не умею серьёзной быть,

то ли я не умею не быть серьёзной,

только палки ударов судьбы слабы,

только взгляд твой внимательный смертоносней.

И покорно сношу я слова твои,

и безумству их верю, как истине вечной. —

То ли это с рожденья в моей крови,

то ли ты для меня — Иоанн Предтеча,

только пальцы твои — перелом весны,

и надеюсь опять я только на чудо,

чтобы та, кто придёт за тобою в сны,

не потребовала головы на блюде.

***

Когда я выздоровею, по лужам

Бродить отправлюсь с тобой по городу,

Асфальт под утро будет простужен,

Покрывшись льдистостью ломких корок.

Когда я выздоровею, то выйду

Из склепа горла словами нежными,

Попав внезапно в разряд бесстыдных

Лишь потому, что нельзя по-прежнему

Быть той же милою, той же нужною

Тому, кому – навсегда и сразу...

Когда я выздоровею, то лужи

Покроют кружевом метастазы

Моей оставленности в болезни,

Твоей нервозности от капризов.

Когда я выздоровею, исчезнет

Всё то, что было основой жизни.

А пока я больна тобой,

Потому что – это любовь.

По дороге на небо

В дымке утреннего неба растворяются высотки,

Застревая головами-крышами меж облаков.

И маршрутки едут, едут сквозь туманы в путь далёкий

И увозят горе знаний, и привозят снов любовь.

Я по небу взглядом дерзким пробегаю незаметно,

Мне не след следы и пятна оставлять на полотне.

У зимы есть только грёзы, краски расцветают летом.

Вот тогда-то вдруг обратно счастье приключится мне...

А пока по снегу мыслью и по облакам просветом

Растворяюсь и высоткам улыбаюсь свысока.

И маршрутки рыжей рысью по бульварам и проспектам

Мчатся близко ли далеко, а сподобятся в века.

***

Мне сегодня сын сказал: хочу быть взрослым!

Пусть нет денег, только чтобы сам

Я решал насущные вопросы,

Без стыда глядя судьбе в глаза.

Дверь захлопнул, и другую тоже,

Спрятался, – нет, просто взрослым стал.

В тридцать три грядущих всё быть может:

Эшафот ли, крест, иль пьедестал...

Пусть ему во всём Господь поможет!

Миг-воробушек

Мой серый час-воробушек,

Мой верный малый птах,

У края бездны-проруби

Не ощущаешь страх.

И пёрышки, и крылышки –

Мундир твой для полка,

И нежным шёлком вышиты

В полёте облака.

Мой серый миг-воробушек,

Печаль моя и боль!

Давай ещё попробуем

Девятый круг с тобой!

Что мне часы все звёздные,

Что годы налегке?

Дороже ты, опознанный

Реальностью в руке...

***

Откуда творчество взялось?

Что будет вдохновеньем?

То ль прядка светлая волос,

То ли мельканье тени.

Творец не ведает, когда

Начнётся эта мука,

Живёт, слагая дни в года

С творением в разлуке;

Зевая в сонме суеты

От скуки дел насущных.

Но вот проснулся и блестит

Во мраке слабый лучик.

И второпях схватив сюжет

С серёдки — не сначала,

Он ткёт небесной ткани свет,

Вплетая, что попало.

Цена

Мал золотник был, но и дорог

Тем, что был вовремя, и тем,

Что созидал он новый город,

А не крушил былых систем.

И мы с тобою не совпали

Вчера, сегодня..., впрочем, мы

И сами не предполагали

О происках былой зимы,

Которая нас загадала,

Которая предполагала

Несовпадаемость ни в чём.

Мал золотник... и было мало

Всего того, что выпадало

Нам и стояло за плечом.

Депутату. Письмо из провинции

Еще вчера, как будто, мы учились с тобою вместе

На одном факультете, и сдавали высшую математику

Или термех, в зависимости от зимней или летней сессии,

И даже считались приятелями.

Не буду напоминать тебе о наших прошлых проделках:

У каждого есть скелет, одетый в пальто физички,

У каждого свое стройотрядовское лето

И уходящие в никуда электрички.

Сегодня я работаю простым учителем-предметником

В известной нам обоим провинциальной школе.

А ты стал депутатом и метишь в советники,

И плевать тебе на смертных со всех колоколен.

Каждое воскресенье ты отдыхаешь на яхте

Или в апартаментах Таити или Гаваях.

А я с семьёю стою на православной вахте

И каждое воскресенье тебя поминаю:

Хлеб подорожал вчера, – значит, тебе спасибо.

Ваучеры ввели и страну продали, – помилуй!

Я тебя в записках пишу курсивом,

Чтобы ты и тут был заложен миной,

Чтобы на бумаге хотя б взорвался,

Раз уж в жизни тихо сидишь и ставишь

Галочки за голос и туже галстук

Разве что когда-нибудь случайно сдавишь.

Ну, а так, дыханья тебе хватает

И провозглашать, и поразглагольствовать,

Если вдруг назначат сказать от стаи,

Тут-то ты и выступишь с удовольствием.

Я же, как и в школе, молчу и думаю:

Эка ты опять закрутил политику,

Что ни умножаешь – выходит суммою,

Что ни делишь – то из трубы и вытекло.

Что спросить хотелось? – Не попросить, не бойся, –

У меня есть то, что тебе не снилось:

Например, порядочность, долг и совесть.

Ни к чему мне трусость твоя и гнилость.

Как так вышло, что у тебя в разных странах,

Как у моряка, по жене и квартире,

А у однокурсников рубль рваный,

Да и тот зависит от нефти в мире?

Объясни, не шейх ли тебя заморский

В тридцать лет внезапно усыновил,

И тебе достались в наследство звезды,

Так, что в депутаты ты зазвездил?

Ты ведь никогда не болел за родину,

Как же так случилось, что ты теперь

Издаешь законы и шлешь народу

Счет из ЖКХ самой крайней из мер?

Вот пишу я это тебе по-приятельски,

Как обычно, на кухне с открытой форточкой.

Только ты сочтешь это за издевательство,

И пошлешь мое письмо … по имени-отчеству…

Да и посылай: и тебе аукнется

Серая бумага в линейку и клеточку.

А у нас в провинции вечно распутица,

И растут грибы, деревья и деточки.

Диалог литературоведов

Один литературовед

Сказал другому:

– А не наносим ли мы вред

Один другому?

Не лучше ли нам заодно

Писать и думать?

Когда я в дверь, а ты в окно –

То, кто безумен?

Ему ответил тот, второй

Его коллега:

– Ты хочешь быть один героем,

Но гимны веку,

Который продал и предал,

Мне петь противно.

А ты, как сам же и сказал,

Слагал те гимны.

И сам пляши ты под дуду

Бесполой власти.

А я скорей в тюрьму пойду

С мечтой о счастье,

Которое совсем не в том,

Чтоб сытить брюхо,

А чтобы твой уютный дом

Не верил слухам.

И чтобы стук был просто стук,

А не доносы.

Ну что, коллега, бывший друг,

Конец вопросам?

Диалог

– Ещё есть осень...

– Есть. Согласен. Жёлт

Мир в озарении её соцветья.

– Ещё есть сон...

– Да, мир успел созреть и

Все чувства скрыты в заповедный грот.

– Ещё был ты,

Теперь же, как листва,

Срываются и падают слова,

Такие же пожухлые, как листья,

Из-под подушек пальцев – не из уст...

И я теперь с самой собой борюсь:

То верю, то не верю в силу чувств,

Но до сих пор на сердце чистый груз,

Ведущий в небо и к тебе, и к жизни.

Но – ты...

Ты – сон,

Где небо в облаках

И кругозор граничит с горизонтом.

А знаешь, мне теперь неведом страх,

Душа застыла на иных весах,

А тело в гробе, словно пчёлка в сотах.

Черновик души

Мой черновик души распахнут вновь:

Размеры строк созвучны ритму сердца.

Скрепляет их в один поток любовь,

Выплясывая рваные коленца.

Полет души мне не предугадать,

Известно только, что толкает в небо.

Мой черновик души – мирская гладь,

А чистовик написан так и не был.

Но я сверяю все свои слова

По словарю, услышанному мною,

И вторит мне осенняя листва,

И в унисон вздыхает шум прибоя.

Звенит незамерзающий родник,

Источник слов, мелодии и света,

И скомкала я беглый черновик,

Запоминая солнечное лето.

Мать и ребенок

Когда ребёнок болен – темнеет белый свет,

С высоких колоколен не слышен звон монет.

И капает из сердца, как будто из-под крана,

И открывает дверцу душа земного храма.

Когда болеет мама – нисходит свет на нет

По нитям тонким самым – на трещинки в портрет.

Когда болеет мама – болит внутри, и боль

Высверливает рану и капает... любовь...

Чиновники и монахи

Говорят, что чиновникам Петра I

было далеко до монахов в торговле и управлении...

Всем чиновникам на свете

До монахов далеко. –

У чиновников в комплекте:

Дом, сберкнижка, жёны, дети...

Справа – черти, слева – черти.

У монахов: только ветер,

Бог и крыша облаков.

Белое стихотворение

Всё перемелется однажды

И станет чистою мукой,

И девушек возьмут всех замуж,

И с умершими упокой

Не будет вынужденною кражей.

Всё перемелется однажды

Незримою рукой...

И будет белая мука

Рожать тугие облака,

И в поле рожь заколосится,

И мельнику подаст жена

На ужин хлеба и вина,

И будет в сердце жить жар-птица,

И будет век короткий длиться

Так, чтоб хватило всем сполна.

Собачья вера

«...в горячке соловьиной

Сердце теплое еще»

О. Мандельштам

***

Залихорадило с утра

За городом, и вьюг набеги

Собаку гонят со двора

В жилище человека.

Но в мёртвом сердце на постой

Не пустят обогреться.

Безжалостней снегов порой

Бесчувственное сердце.

Да только у собаки нюх

Такой, что чует дальше:

Ей верится, что будет дух

Торжествовать без фальши,

И лихорадка отойдёт,

И к вечеру отпустит.

Собака терпеливо ждёт

Похлёбки тёплой чувство.

В разделах сетевой почты

Входящие... в жизнь? в мироздание? в ящик?

Как странно смотреть из окошка и видеть,

Как падает медленно снег. – Он входящий

В наш мир, или он оставляет обитель,

В которой рождён был без муки и боли? –

А может быть, именно с мукой и болью? –

И выпущен был для того из юдоли,

Чтоб где-то он смог повстречаться с любовью?

Отправленные... на тот свет иль на этот?

Как странно следить на перроне вокзала,

Как движутся судьбы, как давятся меты

Колёсами слёз по щекам, как по шпалам,

Катящимися самочинно, без клика

Незримой рукою по Enter'у неба.

А может быть, сам человек и накликал

Отправленность вниз непотребную эту?

И где удалённые? Кто удалённый?

Не тот ли, кто был отправляем оттуда?

И кто удаляет? Кто знает законы

И правила, чтоб удалять? И кто будет

Потом отвечать, был ли спамом, Адамом

Туда удалённый, где Бог и не снился?

И чем удаляют? Мечом и напалмом,

А может быть, взмахом ресницы?

И пусть в черновик занесут оголтело

Прожитую всуе, пропетую жизнью,

Пропитую жизнь, превращенную в тело

Каким-то нелепым капризом.

И пусть... Но душа... на входящие тянет...

Она, пострадавшая в этом залоге,

Активном в грамматике горловой ямы,

Чтоб к Богу вернуться в итоге.

Жизнь человека

Человек живёт как айсберг:

То, что видимое, – плоть.

Остальное угораздило

Нас на небо потянуть,

Потому что только в небе

Раскрывается душа.

Там никто при жизни не был,

Только все туда спешат.

И небесный парашютик

Нам готовит мудрый Бог.

Что-то с каждым дальше будет?

Что в душе я не сберёг?

Что её главнее стало? –

Глыба тяжкая грехов

Водрузится ль пьедесталом

Или к Богу без оков

Улетит душа простая,

Чистая

или святая?

Ты не знаешь, я не знаю.

потому что без покрова

потому что не готовы

мы услышать эту тайну,

почему душа летает.

Возвращение

Свирь. Собака пьёт из лужи.

Дождь осенний льёт и льёт.

Паровозный свист натужный

И на станции народ.

А потом летит стрелою

Сквозь тумана пелену

В желтизне лесов мой поезд

В незнакомую страну.

Там дожди всегда косые,

Словно школьная тетрадь.

Там всегда мы молодые:

Ни прибавить, ни отнять.

Там и я однажды стану

И добрее и смелей.

А пока – лишь полустанки

Жизни маетной моей...