Секретная комбинация

Вест старается отвлечься от работы и выйти на улицу всякий раз, когда Сверре выходит покурить.

Сверре — коллега. У Сверре — лёгкий скандинавский акцент, короткие и вечно торчащие дыбом светло-русые волосы, длинные царапины на руках и тёмные пятна ожогов на ладонях. Сверре выходит на улицу, прислоняется к каменной стене магазина; достает сигарету из пачки медленно и неловко, чиркает огоньком зажигалки по ладони, морщится и пробует снова; неумело затягивается, кашляет, проговаривает одними губами своё традиционное "чёрт побери".

Вест сам не знает, зачем ему это. Но отражение говорит: смотри и узнаешь.

Поэтому он выходит осторожно, с пятки на носок, как всегда учили бесшумно ходить по лесу, и задерживает дыхание на всякий случай. Снаружи постоянно ветер и гул ведущей за город дороги, но — зная острый слух того, за кем следит, он старается перестраховаться.

Вест знает, что Сверре всё равно его слышит. Тем не менее, оба они всегда делают вид, что ничего не замечают: Сверре — скрипа порога под ногами Веста, Вест — нервные повороты головы в свою сторону. Это такая игра, бесконечное соревнование на выдержку, вот только неизвестно, что ждёт победителя и проигравшего.

***

Сверре выходит курить в любую погоду. Вот и теперь — уверенно переступает дурацкую выбоину в полу прямо перед дверью, приоткрывает створку и протискивается в узкую щель: на улице, несмотря на лето, ужасно холодно, всего плюс пять, и пускать холод внутрь он не хочет. Вест выходит через несколько минут следом, хоть и долго сомневается, стоит ли.

С крыши магазина, больше похожего на старинный замок, капли падают на плечи Сверре; тонкая футболка уже давно мокрая, а он только сумел справиться с зажигалкой — и курит всё равно неторопливо, как будто на улице солнце, а не почти шквальный ливень. Будь они знакомы чуть ближе, Вест мог бы увести его под козырек крыльца или внутрь, невзирая на протесты, но нет, не в данном случае.

С другой стороны, если Сверре заболеет, отчасти виноват в этом будет и он.

— Ты в куртке? — спрашивает Сверре, не поворачивая головы, пока Вест борется с сомнениями. С кончика сигареты чёрной каплей падает намокший пепел. — Дай. Мокро. Я верну.

Июнь не по-летнему холодный, так что Вест действительно с утра взял ветровку; и это логично, но всё равно почему-то выглядит как телепатия. Вест послушно стягивает куртку, ледяной ветер мокрыми ладонями гладит его по загривку — лёгкая темная ткань опускается на плечи Сверре, и тот почти сразу перестаёт дрожать, хотя по сути-то толку от куртки нет никакого. Зато дрожь начинает бить Веста; но вместо того, чтобы зайти внутрь, он почему-то стоит, как последний дурак, под проливным дождём и пялится на стекающие по запястьям Сверре крупные капли.

Внутрь они заходят вместе, мокрые с ног до головы — благо, в магазине тепло и сухо, а ещё есть пачка бумажных салфеток с цветами, купленная, как ни странно, Сверре, и рисунок на них особенно ироничен. 

Дело в том, что у Сверре никогда не вянут цветы. Вест плохо разбирается и в самих цветах (даром что в цветочном магазине работает, пусть и всего ничего по времени), и в сроках их хранения, но когда очевидно не первой свежести розы стоят в большой напольной вазе целый месяц — это несколько пугает.

Сверре не видит цветов, но точно знает, где какие. Сверре вообще ничего не видит. Кажется, ему это ничуть не мешает жить. Но не видит Сверре с детства, а курить начал ровно тогда, когда Вест стал его коллегой; именно поэтому Вест смотрит. Не может удержаться.

По крайней мере, думает в такие моменты Вест, Сверре не видит и блеска глаз его отражения, и почти волчьих клыков, и того, как короткие волосы на затылке встают дыбом, совсем как шерсть. У каждого из них свои секреты, и это как никогда правильно.

***

Следующее утро начинается с того, что Вест спотыкается — и самая большая ваза с невероятной красоты розами, ало-бордовыми, как будто нарисованными гиперреалистом, белыми осколками разлетается по полу. Это не удивляет. Удивляет, как этого не случилось ещё раньше. 

— Дурак, — сквозь зубы ругается Вест, переступает с ноги на ногу, чтобы не раздавить розу; главное не порезаться, потому что тогда день станет катастрофически ужасным. Хорошо хоть Сверре ещё нет, возможно, удастся что-нибудь придумать, чтобы не поругаться с ним, эти розы он любит больше всего. — Дебил слепой, блин. И руки из задницы. И мозги в пятом классе на ластик променял. И...

— Да, ты настолько ужасен, что, наверное, даже зеркала разбиваются, чтобы не отражать, — шутит невесть откуда появившийся Сверре, неловко улыбаясь. Он вообще редко шутит и тем ценнее; но Вест вздрагивает, и по спине ползет противный липкий холодок: знает? Откуда?

Слишком волнуется — и забывает, что у Сверре чертовски тонкий слух; уж резкий вдох он точно услышал. Не то чтобы это такая страшная тайна, но ожидать, что кто-то раскроет её — или её наличие — вот так вот запросто...

Розы всё ещё лежат на полу, потому что руки у Веста заняты осколками. И у нескольких, кажется, помялись лепестки, и обычно Сверре всегда знает, что случается что-то подобное, ему даже слепота не помеха; вот и сейчас он садится на корточки возле цветов, осторожно, по одному, собирает их в руки, не обращая внимания на крупные шипы по всей длине. Кашляет как-то ненатурально, словно чтобы привлечь внимание, и когда Вест переводит взгляд на него, бережно закрывает повреждённый бутон ладонью — чтобы через мгновение убрать руку с абсолютно целого цветка

— Расскажешь мне? — спокойно интересуется Сверре, пока у Веста внутри всё переворачивается от противоречий. Сомнения будут грызть ещё долго, но он уже знает: расскажет. Потому что скрывал от людей из-за опаски, что не поймут, но волк внутри и в отражении признаёт Сверре своим.

— Только если ты мне тоже, — по-детски возражает Вест. 

И не может сдержать улыбки, когда получает осторожный кивок в ответ.