Глава 4. Добрые люди

Джеймс покрепче обнял Судьбу, укрывая её нашедшимся в багажнике шерстяным пледом. Холодный ночной воздух пронимал до костей, и супруги согревались сигарой, которую адмирал время от времени подносил к губам жены. Она тихо клевала носом, изредка протягивая руку за бутылкой абсента и ворча что-то о том, что хочет бургер из круглосуточной забегаловки. Раскрытые настежь двери лимузина превратили салон в походный трейлер, выпуская наружу жар и дым, и Джеймс пристроился к Судьбе поближе, чтобы укутаться в плед понадёжнее и сильнее её обнять.

– Просыпайся, Судьба, – нежно прошептал адмирал, – Луч вот-вот начнёт.

– Что начнёт? – недовольно проворчала она, уткнувшись в шею мужа.

– Лазер-шоу.

– А, лазер-шоу… – растерянно повторила Судьба, – Мы же последний уже сжигаем, да?

– Да, последний, – мрачно подтвердил Джеймс, и жена села прямо, позволив мужу размять затёкшее плечо.

– Больше шансов не будет? – грустно спросила она, отпивая абсент и смотря на госпиталь впереди, – Мне понравилось вот так проводить время с тобой и с Аланом. Не думать ни о чём. Не бояться, что нас убьют. Знаешь, побыть беззаботным человеком.

– Я рад, что нам удалось вот так отдохнуть напоследок, – согласился Джеймс и поцеловал жену в висок, – Но и это должно закончиться, помнишь ведь.

– Да. Разлука неизбежна, – вздохнула Эмили и повторила старую, выученную наизусть мысль, – В наших силах только решить, как именно и когда она произойдёт.

Джеймс почувствовал, как грудь оледенела; услышав его страх, Эмили повернулась к нему и коротко поцеловала в губы.

– Не думай об этом. Это уже ничего не изменит. Наши решения принадлежат нам одним, а откуда они появились и чем объясняются – уже другой вопрос. Мы сами всё решили за себя.

– Ты права. Смотри, что я приберёг, – похвастался Джеймс, доставая из нагрудного кармана две пары солнцезащитных очков, – Я понимаю, что мы и так бы не ослепли, но можем сделать вид, как будто мы супружеская пара на отдыхе.

– Даже делать вид не надо, – улыбнулась Судьба, увидев, как Алан выходит из здания и бежит к ним, – Так ведь и есть.

– Всё готово! – воскликнул Алан, – Музыку включить и можно заканчивать.

Он щёлкнул по клавишам, и салон наполнили миролюбивое, нежное звучание древней песни. Алан выхватил из бардачка солнцезащитные очки и поспешил под плед, и троица приготовилась праздновать окончание миссии.

– Why does the Sun go on shining? Why does the sea rush to shore? Don’t they know it’s the end of the world ‘cause you don’t love me anymore? – тихо подпела троица, крепко обнявшись и покачиваясь в такт песни. Алан посмотрел на Джеймса в ожидании сигнала, и тот коротко кивнул.

По щелчку пальца на госпиталь обрушился гигантский луч энергии, расплавивший и тут же испаривший любую материю внутри; ударная волна качнула автомобиль, на секунду заглушив песню, однако и это прошло. На смену пришёл жар, воспламенивший плед и одежду на троице; они продолжали напевать печальную песню, не обращая внимание на ожоги и крики испепеляемых людей. Из эпицентра уничтожения заплясали лучи поменьше, устремляющиеся в небо – Алан уничтожал спутники в обозримом пространстве, чтобы выиграть немного времени. Разноцветные всплески окрашивали небо в невозможные цвета, сжигая сетчатки наблюдателей и разгоняя облака. Город погас – большая часть электросетей не была защищена от ЭМП-вспышек, и теперь можно было предвкушать чистое ночное небо после лазер-шоу. Наконец, всё завершилось; даже издалека было хорошо видно небольшое световое пятно, сформированное зеркальной, радужной поверхностью кратера. Оттуда доносились утихающие информационные голоса Древних, и Судьба тихо всхлипнула; Джеймс только обнял её покрепче.

Небо было полным звёзд: чужих и непонятных. Другой яркости, других цветов; некоторые заметно пульсировали. И адмирал приметил, что многие из них погасали без следа. Орнелл и правда умер. Аудиосистема включила другую песню – Breathe Out с русской дискотеки – и Джеймс снова улыбнулся. Весь его сюжет был про потерю дорогого и близкого – почему бы и не лишиться своего бога перед смертью? Потерять единственного настоящего человека, с которым можно было поговорить, казалось вполне себе естественным развитием событий.

– Теперь всё? – спросил Джеймс, ложась на пол лимузина и не замечая слёз в уголках глаз, – Я смертельно устал, а нам ещё осталось обвенчаться.

– Осталось последнее. Не убийство, – тяжело выдохнув, ответил Алан, – Просто прийти, спросить про новорожденного, выйти. Один частный дом, дай бог, никого убивать даже не нужно будет. Там никаких данных о беременности нет, но Омния помечала этот дом отдельно всегда, как будто на всякий случай. Поедем?

– Конечно, – выдохнул адмирал и растёр лицо, – Конечно поедем и конечно ты о чём-то ещё не сказал. На этом точно всё? Долго не займёт?

– Тут рядом. Всё будет в порядке, успеем. Одежду запасную достать?

– Да, давай.

– Я поведу, – вызвалась Судьба, за секунду до этого нежно убиравшая слёзы с лица Джеймса, – Кажись, в прошлый раз Даррелл лежал на заднем сидении, а ты ругался со мной насчёт того, чтобы повести машину, да? – обратилась она к сидящему на пассажирском сидении брату с улыбкой, и тот, вспомнив более жизнерадостную пору, рассмеялся.

– Да. Забрали за распитие за рулём. Посмотри на нас сейчас. За что только не могли бы права отобрать.

– В этот раз едем умирать все вместе! – подключился Джеймс, пинающий пустые бутылки на тротуар, – А не как обычно.

– Вообще-то в прошлый раз ты единственный выжил, подлец! – воскликнула Судьба.

– Да, да! – поддержал сестру Луч, – Специально прождал, чтобы и я помер, да?

– Ой, всё, – надулся Джеймс: алкоголя не осталось, травы не осталось, сигар не осталось. Впереди их ожидали только похмелье и, если доживут, трезвость. Не дай бог, конечно, – Поехали, торопиться надо.

– Ну и, конечно, как только понимает, что неправ, так сразу за какое-то глобальное дело пора! – толкнула Судьба брата в бок, и они засмеялись, – Поехали, поехали.

Она медленно вела машину, оглядываясь по сторонам и любуясь погружённым во тьму городом. Люди заперлись в домах, испуганные предполагаемой и предсказываемой ядерной войной; чёрное покрывало обволакивало погасшие неоновые вывески баров и клубов, притонов и борделей. Всё виделось бархатным, нежным – ещё не ясные предрассветные блики, но самый умиротворённый час ночи. Фары автомобиля наконец-то заработали, начав выхватывать бетонную поверхность проезжей части. Джеймс улыбнулся: казалось, будто он едет в аэропорт ранним утром, чтобы наконец-то вернуться домой. Он прислонился головой к окну и начал медленно засыпать, убаюкиваемый мерным, сдержанным рокотом двигателя и плавным вождением жены.

***

Очнулся Даррелл напротив двери в небольшой дом; дознаватель оглянулся назад и заприметил у проезжей части королевский лимузин, в котором они приехали. Алан и Эмили дремали на передних сидениях, откинув спинки и свесив ноги из раскрытых окон. На мужчине была новая одежда – чёрная форма с багровой цепью на левой руке.

От машины к лужайке из мелкого гравия вели кровавые подтёки – видимо, из его тела. Даррелл похлопал себя по торсу и ногам – никаких ран, казалось, не было; он с подозрением посмотрел на небольшие ямки в гравии, наполненные свежей кровью. По спине проползли мурашки, и дознавателя как будто ударило током: дежавю. Неимоверно сильное, пробирающее до костей дежавю, как во сне. Это уже где-то было. Этот дом уже где-то был.

Дознаватель постучал в дверь; внутри послышались торопливые шаги, и вскоре в проёме появилась худая, уставшая женщина. Было заметно, что она недавно проснулась – скорее всего, разбудило уничтожение госпиталей по всему городу. Особенно таким громким способом. Синяки под её глазами говорили не только о недосыпе – это были следы регулярных, методичных побоев. Даррелл нахмурился, опустив взгляд на её шею: рваные следы от верёвки, наслаивающиеся друг на друга шрамы. Женщина нервно положила руки на ключицы, скрыв кожу под спущенными до середины ладоней рукавами.

– Миссис Питерсон? – обратился мужчина, и хозяйка коротко кивнула, – Здравствуйте. Я Даррелл Лирманн, дознаватель Q.uestion’а. Хотел зайти к Вам, задать пару вопросов. Ваш супруг дома?

– Доброй ночи. Нет, не дома, – тихо ответила женщина, – Всё в порядке? Зачем Вы пришли?

– Из-за взрывов, – сдержанно объяснил дознаватель, – В госпиталях было большое количество радиоактивных материалов, и мы…

– Заходите, заходите! – облегчённо выдохнула миссис Питерсон, приглашая дознавателя зайти внутрь, – Боже, как я напугалась! Мужа-то дома нет – опять по друзьям пошёл, а сын в истерике был. Ладно хоть дала ему карандашей, которыми рисовала давно – он и успокоился. Всё в порядке? Что произошло хоть? – спрашивала она, усаживая его за небольшой столик и, даже не предлагая, налила ему крепкого чаю.

– Спасибо большое, – поблагодарил Даррелл и жадно осушил чашку с раскалённым напитком. На секунду он застыл, закрыв глаза; хозяйка не торопила дознавателя, волнуясь из-за крупной дрожи, разрывавшей его лицо, – Никто не выжил. Ни один. Всё уничтожено.

– Кошмар, – тихо выдохнула миссис Питерсон и опустилась на стул напротив, – Кто мог такое сделать?

– Чудовища, – зарыдал Даррелл, – Монстры. Нелюди.

– А дальше что? – растерянно, тревожно спросила миссис Питерсон, – Башня уничтожена, госпитали поражены – как мы будем восстанавливаться?

– Без понятия, – признался дознаватель, – Мы пока ездим по округе с ребятами, проверяем данные о новорожденных. Чтобы, если что, потом помочь в лечении. Руководство пока молчит, так что руки на сейчас развязаны.

– Тут нет младенцев, – покачала головой хозяйка, – А что, что-то опасное произошло?

– Радиоактивные элементы в каждом месте поражения. Я обработался, как мог, – кивнул на след из густой багровой жидкости, – Чтобы не разносить, если что подцепил. Поэтому уточняем, есть ли новорождённые. В нашей ситуации, кажется, даже руководство бы бросилось их спасать в первую очередь. Вы упоминали сына, – наклонился Даррелл вперёд, – много ему лет?

– Два года уже. Я слежу за его здоровьем – пока иммунитет хороший. Так что не думаю, что за ним стоит наблюдать.

– Слава богу, – выдохнул дознаватель, – Слава богу. Я пойду тогда. Надеюсь, у Вас всё будет хорошо, миссис Питерсон. Правда, надеюсь на это.

– Хорошей службы, дознаватель, – кивнула она ему, поднимаясь, чтобы его проводить, – Аккуратнее в трущобах. Надеюсь, эти отбросы хоть сейчас успокоятся.

– Я тоже надеюсь, – повернулся Даррелл к двери и застыл, как вкопанный: из арки в гостиную на него смотрел маленький ребёнок, сжимающий в правой руке несколько карандашей, а в левой – плотную бумагу.

Мальчик впился глазами в Джеймса, разбудив адмирала; когда синий глаз вернулся на место, малыш довольно улыбнулся, засмеявшись всем своим чистеньким лицом; он триумфально скрылся в гостиной, заставив маму побежать за ним, чтобы поймать и не дать ему упасть.

– Глаза! У дяди глаза! – воскликнул мальчик, и Джеймс ощутил, как всё нутро выворачивает наружу; ребёнок увидел его изнутри. Увидел что-то большее, чем видели остальные.

– Он говорит? – настороженно спросил адмирал, опасливо наклоняя голову, – И рисует?

– Да, – запыхавшись ответила женщина, возвращаясь на кухню с взятым на руки ребёнком, – Рисует с года почти, мой маленький гений, – поцеловала она сына в темечко. Тот сидел на левом предплечье матери, положив небольшой листочек на её правую руку. Мальчик сосредоточенно что-то раскрашивал сначала синим, потом зелёным цветом.

Джеймс отпрянул назад – шумело. Шумело хуже, чем рядом с Орнеллом, и адмирал не понимал, где был запрятан разрыв в реальности – в самом ребёнке или в его рисунке. Воплощалось что-то чудовищное, что-то принципиально иное, нежели Орнелл. Джеймс нащупал дверную ручку и испуганно дёрнул её.

– Всё в порядке? – нахмурилась хозяйка; её глаза тут же расширились в ужасе, и она попыталась спрятать сына, – Простите, не подумала. Там были дети. Джеймс, иди в гостиную, – торопливо сказала она, поставив сына на пол и нежно подтолкнув его в сторону комнаты. Адмирал стрельнул глазами к ней и благодарно кивнул; малыш, не отрываясь от рисунка, сделал несколько шагов и тут же повернулся к своему тёзке, делая финальные штрихи и, наконец, радостно протягивая ему свой рисунок.

– Как дядя. Как дядя, но потом.

На бумаге был неуклюже нарисован серебристый овал лица; вокруг него были разбросаны белые и серые столбы, разделённые небольшими полосами пурпурной земли. Аккуратнее всего были выведены глаза – светло-зелёный левый и кораллово-синий правый. Только сейчас Джеймс заметил, что мальчик старательно смешивал цвета, чтобы получить нужные. Заметив, как дознаватель начинает содрогаться в истерике, миссис Питерсон уверенно подхватила сына и понесла его в гостиную.

– Как дядя! – пытался успеть крикнуть Джеймс, беспомощно трясущий ножками по дороге в темницу кроватки с высокими бортиками.

На рисунок упали крупные слёзы; адмирал тяжело дышал, вглядываясь в глаза Нового. Появившаяся в гостиной хозяйка деликатно забрала у дознавателя рисунок.

– Простите. Насмотрелся, наверное, чего-то, – расстроенно извинялась она, – Давайте уберу.

– Нет, пожалуйста, – слабо попросил Джеймс и протянул руку, – Дайте ещё раз взглянуть. Хоть кому-то будет меня вспомнить.

Миссис Питерсон протянула рисунок дознавателю, и он, тяжело вздохнув, накрыл его рукой. Ладонь покалывало энергией, и Джеймс, как в старые времена, отправил слабый импульс в изображение робота – своеобразное рукопожатие сквозь время и пространство. Напоминание о том, что всё будет не зря – веру в то, что всё будет не зря.

– Сохраните, пожалуйста, – улыбнулся Джеймс и вернул рисунок матери.

– Обязательно, – понимающе кивнула миссис Питерсон, – Берегите себя, Даррелл.

– Вы тоже. Надеюсь, всё образуется.

Дверь за спиной закрылась, и женщина, судя по удаляющимся шагам, пошла к сыну. Джеймс бесшумно опустился на землю и закрыл лицо руками – всё насмарку. Столько гоняться за человеческими детьми, надеясь, что они никак не повлияют на новый разум – и стать прообразом его создания. Всё напоминало жестокую, несмешную шутку.

– Я был бы рад, если всё это шутка, – тихо просипел адмирал и поднялся на ноги: его это всё уже не касалось. Он своё дело сделал. Дети были убиты до того, как осознали этот мир. Их гибридные тела были или изуродованы до неузнаваемости, или сожжены. Больше не должно было быть никаких Древних. Никаких больше «Героев погибшего мира». Только чистое небо и ветер, который не гасят упрямые волны.

Джеймс зашагал, покачиваясь, к машине, где его ждали Судьба и Луч. Единственное, что осталось – дойти до них и уехать. Забыть обо всём, чтобы никогда уже не возвращаться. Умереть рядом с любимыми и не думать о том, что будет с оставшимися в этом мире. С тела лилась кровь – времени оставалось мало. Вживлённая Лучом энергия разрушала клетки, пока ещё сдерживаемые кодированием Судьбы – без выброса плоти адмирал стремительно самоуничтожался, спеша умереть чуть позже венчания.

На тротуаре впереди высилась фигура – Фаррелл с ружьём. Его окружало белоснежное марево пространства между мирами – Белизны. Из трещины в маске выглядывали наслаивающиеся друг на друга синие глаза, а обожжённая культя правой руки покачивалась при ходьбе. Джеймс только коротко кивнул не заметившему старого товарища Фарреллу; тот сосредоточенно, хищно приближался к дому, что-то нашёптывая. Адмирал закрыл глаза: уже не его дело. Что бы ни произошло, уже не его дело.

Фаррелл тихо повернул ручку двери, подвесив ружьё в воздухе; весь он был наготове. Весь он был готов помешать Светочу запятнать Фидеса, превратить его в такое же чудовище, каким было безумное божество. Две жизни взамен одной, родной – после бесчисленных выстрелов по Линде это уже не казалось таким сложным, как прежде. Шея похолодела – кто-то приложил к ней металлическое лезвие.

– Не твоё это дело – беззащитных убивать, – раздался сзади голос, – Оставь эту работу монстрам вроде меня.

Вместо ответа Фаррелл резко отпрянул назад и в сторону, чтобы уйти от оружия; воспользовавшись моментом, Джеймс окутал дом Питерсонов слоем Пустоты. Стрелок снова подскочил к зданию и начал стучать по нависшему мареву руками, пытаясь пробраться внутрь.

– Ты не детоубийца, – покачал головой Джеймс и оттолкнул мужчину покрытым янтарными глазами копьём, – Ты не чудовище, Фаррелл. Иди домой.

– Разве ты не понимаешь, к чему это приведёт? – прорычал стрелок, подходя к адмиралу, – Ты подал мне руку там, у конца света. Ты видел, чем всё закончится.

– Это был не я, – покачал головой Джеймс и снова оттолкнул товарища, встав между ним и домом и незаметно для Фаррелла оставив за барьером остальной мир, – Но я помню, к чему всё приведёт. И я говорю тебе, что не стоит оскотиниваться ради спасения этого мира. Он всё равно не такой настоящий, как мы думаем.

– Я не знаю мира прекраснее этого, – тяжело ответил Фаррелл, – И никогда другой не увижу, и никакой другой мне не нужен.

– Тебе ведь даже плевать, что с Фидесом будет, – поморщился Джеймс с презрением, – Ты просто хочешь, чтобы всё осталось прежним .

– Да, – кивнул Фаррелл через минуту раздумий, – Да, я не хочу, чтобы что-то менялось. Я хочу ещё раз попробовать всё исправить.

– Дурак ты, – адмирал легко стукнул друга по голове, – Сразу бы так и сказал. Я бы не тратил время на то, чтобы взывать к твоей человечности – она в тебе настолько заскорузлая в своём нежелании видеть новое, что ты даже не понимаешь, сколько страдания приносишь этому миру. Ты просто боишься перестать быть значимым – точно так же, как в своей повести, да?

– Какой повести? Что ты несёшь вообще? – начал тихо тлеть Фаррелл, и его глаза покраснели; услышав искреннее непонимание в голосе собеседника, Джеймс осёкся, позволив тому продолжить: – Да, я не хочу, чтобы мир был уничтожен! Я не хочу, чтобы он перерождался во что-то новое – ты сам-то понимаешь, что будет дальше?

– Без понятия, – искренне улыбнулся Джеймс, – Я верю, что Орнелл разберётся, как ему дальше жить.

– Кто такой Орнелл?

– Светоч.

Фаррелл с омерзением отошёл и приготовил ружья.

– Я думал, ты умнее. Отдавать всё в руки больному существу, которое само не знает, чего хочет?

– Да. Я верю в него. Тем более, этот мир всё равно ему принадлежи, – равнодушно ответил Джеймс, решив всё же запятнать совесть ещё раз.

– Этот мир принадлежит тем, кто в нём живёт, – процедил Фаррелл, наблюдая за тем, как адмирал принимает боевую стойку; прожилки в копье пульсировали, пропитывая лезвие сочным рыжим излучением.

– В этом я с тобой не спорю, – выдохнул Джеймс, сосредоточенно втягивая и выгоняя воздух из лёгких.

Янтарные глаза уставились на Фаррелла, и по спине того пробежал холодок: адмирал действительно собирался его убить. Сосуды копья поднимались от лезвия к разбросанным на древке пентаклям и взбегали вверх, к горящей мягким светом чаше, напоминающей большой металлический цветок. Его лепестки ласково покачивались в такт горящему внутри огню, время от времени проливая яркую алую кровь; он начал гореть ярче и ярче, пока чаша не стала напоминать реактивную турбину.

Прозвучал выстрел; одна из ментальных винтовок взорвалась белым лучом, прошив сущность Джеймса в районе плеча. Когда луч растворился в воздухе, адмирал улыбнулся: энергия истончила Пустоту, окружающую тело, но не ранила. Фаррелл ощерился и наклонился вперёд: победа оказалась вероятностью, а не только пожеланием.

Джеймс рванулся к врагу, сокращая дистанцию по дуге и распаляя огонь в чаше; раздалась канонада выстрелов, и адмирал вскинул левую руку. Стена алой плоти укрыла его от лучей и, поглотив их, тут же разорвалась брызгами гнилой, зловонной крови. Фаррелл отскочил назад и приготовился к новому залпу. Когда чудовище прорвалось сквозь багровую стену, он направил в его сторону руку и сжал кулак.

Жидкость и воздух стянуло в одну точку, собирая всё в плотный шар из спрессованной материи. Поняв, что этого будет недостаточно, стрелок очертил рукой куда больший радиус и снова подал сигнал о компрессии. Джеймса рвануло в новую чёрную дыру, и он вонзил копьё в землю; оно на секунду потеряло цвет и тут же вспыхнуло ещё ярче, распространив янтарные глаза по телу адмирала – от пальцев правой руки до правого глаза. Он коротко улыбнулся и тут же скрылся из вида – в следующий миг на маске Фаррелла появился разрез, заставивший его закричать от боли и сорвать себя с места новой чёрной дырой. Потеряв самообладание, он заполнил пространство белыми выстрелами и, когда зрение вернулось, увидел, как адмирал заносит руку для броска.

Копьё хлопнуло где-то у головы Джеймса и с чудовищной силой распороло щёку и часть шеи Фаррелла, едва успевшего изменить его траекторию; расцветшие на оголённом лице глаза наполнились яростью и уставились на врага, собираясь изломать его без человеческих примочек – одной лишь Белизной. Её тиски подступили к манифестации Пустоты и приготовились сокрушить адмирала, когда вдруг Фаррелла парализовал взрыв в груди. Падая на землю, он увидел, как Джеймс выбрасывает руку в сторону и ловит вернувшееся копьё.

Глаза покрыли разорванный металл, спасая жизнь стрелку; он приподнялся на дрожащих руках и с трудом удерживался от того, чтобы снова рухнуть на землю. Джеймс медленно подошёл, тяжело дыша и занося копьё для последнего удара.

– Не впервой, – едва сумел насмехнуться Фаррелл, – Я ещё могу…

Хрустнули рёбра – Джеймс тяжело ударил стрелка ногой, подбросив его в воздух и грубо перевернув на спину. Стрелок надрывно выдохнул, но не успел что-то предпринять: адмирал вонзил копьё в землю и, присев рядом с жертвой, взял её голову обеими руками. Имплантат в покрытом янтарными глазами теле тихо зажужжал, резонируя с Пустотой; в черепе Фаррелла раздался оглушительный взрыв, как будто вырвавший его глаза с нервами и обжёгший всё существо. Он попытался провести Белизну или создать новую чёрную дыру, но стальные органы и бесчисленные глаза только тяжело саднили, заходясь ржаво-кровавым криком. Джеймс тяжело ударил врага головой о землю и, поднявшись, взял копьё.

– Орнелл меня оставил, – тяжело дышал он, ощущая, как янтарные глаза прорастают в его груди, – Но это не значит, что я оставлю веру в него.

Джеймс занёс над жертвой копьё, ощерившее своё внешнее лезвие и оголившее свои внутренности. Едва живой Фаррелл в страхе попытался отползти, но адмирал нанизал его на багровые шипы своей плоти, прорезавшиеся из земли.

– Разлука неизбежна, – с кровожадной улыбкой провозгласил Джеймс, позволяя копью приняться за сердце стрелка, – Никакой пощады стремящимся её предотвратить.

Оружие пожирало Фаррелла, вырывая стальные органы и утягивая их в раскалённое нутро. Захваченный Пустотой, стрелок не умирал, заходясь криком в отрезанном от мира пространстве, где его мог слышать только его же палач. Джеймс подносил копьё ближе, позволяя древку расплетаться и нависать над едой размотанными, парящими в воздухе лентами с глазами. Цветок загорелся багровым, расправляя свои лепестки и вырастая всё крупнее и крупнее; копьё не отрывало хладнокровного взгляда от Фаррелла, вкушая его последние моменты.

Когда орудие, казалось, насытилось и начало замедляться, стрелок приподнял голову и взглянул в лицо своему палачу; собрав силы, Фаррелл попытался сказать:

– Умирая…

– Уже пройдено, – перебил его Джеймс и тяжёлым ударом ноги размозжил голову врага, оставив под подошвой тонкий слой мозгов, костей и крови, – Я в него верю, – мстительно бросил адмирал, и, растворив копьё в своём теле, с презрением плюнул на останки Фаррелла.

***

Светало. Пыльный зал Старой приходской церкви пробуждался ото сна, медленно пропуская внутрь рассеянные лучи, играющие цветами витражных окон. Судьба изучала имена, вытисненные на металлических мемориальных досках. Две из них были расположены на центральных колоннах, две по – по обе руки от алтаря: погибшие в двух мировых войнах прихожане навсегда остались в церкви.

Джеймс тихо сидел на скамье, любуясь внутренним убранством: у потолка были вывешены старые, уже истлевшие штандарты. Закинув голову назад, адмирал вгляделся на пятиконечную звезду с загнутыми плавниками, венчающей арочное окно над входом, и улыбнулся: даже тут было какое-то искривление.

– Не предай нас остальные, этих имён бы здесь не было, – озлобленно процедила Судьба, – Никто бы даже не заметил, как всё погибло. Никто бы никого не оплакивал.

– Что случилось, то случилось, – ответил без интереса Джеймс, – Ладно тебе об этом. Зато вспомни, сколько всего мы с тобой пережили. Без их предательства, скорее всего, у нас бы не было нашего небольшого Пилат Майами.

Судьба усмехнулась и подошла к мужу, снимая кольцо с безымянного пальца левой руки.

– Вот, возьми. Нам же нужны будут.

– И то верно, – кивнул адмирал и, взяв кольцо супруги, снял своё и положил их в нагрудный карман, – Прости, забыл совсем среди всего месива.

– Ничего. Главное – мы здесь, – погладила она его по лицу и села рядом с ним, – Как думаешь, долго ещё Алан будет возиться? Должен ведь был уже нас давно позвать.

Они обнялись и какое-то время молчали; безмолвие заброшенной церкви успокаивало их после тысячелетий кровопролития. Джеймс, приобняв жену покрепче, тихо спросил:

– Здесь по мне мессу служили?

– Да. Не знаю, что бы мы делали, если бы церковью всё ещё пользовались.

– Вошли бы, как ни в чём не бывало, – улыбнулся Джеймс, – Не думаю, что венчание здесь проводят по записи.

– Кстати, там книга памяти есть. Запишешь нас?

– Да, давай. Какими именами записаться?

– Человеческими для нас с Аланом – не хочу портить книгу нашими настоящими. Своё можешь записать такое, каким себя считаешь.

– Хорошо. Сейчас.

По правую руку от купели располагалась та самая книга – Джеймс медленно подошёл к ней, боясь нарушить умиротворение церкви громкими шагами. Он из интереса пролистал назад, к своей старой записи, и задумчиво провёл пальцами по строке с именем «Даррелл Лирманн». Столько воды утекло. Опомнившись, он открыл последнюю страницу и подивился аккуратным рядам имён, дотошно сохраняемых в памяти старой книги последним священником. Рядом с книгой лежали футляр с пером и склянка чернил – поднеся её к свету, Джеймс покачал головой и пустил себе кровь.

Алые чернила окропили древнюю бумагу: Алан Поттьер, Эмили Лирманн, Джеймс Орнелл. Адмирал вздрогнул: написал и не задумался. Бухнула входная дверь – Луч зашёл внутрь. Судьба поднялась со скамьи и уставилась на размытый стеклянной стеной силуэт брата. Он шёл медленно и, когда появился из-за угла, удивил друзей своим постаревшим лицом – ИИ уже был создан и об этом уже знали все, кто мог бы его уничтожить, и он торопился спасти свой город от ядерного удара.

– Ты вернуться-то сможешь? – спросила Судьба обеспокоенно.

– Не собираюсь, – пожал плечами Алан, – Я потеряю всего один процессор – мой ментальный слепок дальше разберётся.

– Уверен? – донёсся голос Джеймса, – Ты ведь хотел помочь компании двигаться дальше.

– Ну, ИИ вот-вот родится, а проблема с Фарреллом уже решена. Не совсем понимаю, почему и как ты его убил, но, по крайней мере, недоразвитая человечность мешать не будет.

Джеймс не ответил: он и сам не понимал, почему убил второго героя. Алан резко вздохнул и позвал друзей за собой.

– Пойдёмте. Я уже спроектировал купол; скоро пустят ракеты. Нам надо бы поспешить, – опустошённо бросил он и вышел наружу, – Хоть что-то хорошее из его смерти – я могу снова спокойно соединиться с Омнией.

– Зря ты Фаррелла убил, – покачала головой Судьба, – Ты посмотри на него.

– Знаю, – согласился адмирал, – Я потерял самообладание. Хотел просто убедить его не убивать Джеймса, а потом на глазах алое марево – хуже, чем с сыном Чарльза было.

– Пойдём, – Судьба подала ему руку, – Быстрее всё сделаем – быстрее Алан, наверное, сможет двигаться дальше.

– Да, давай всё заканчивать.

Алая полоса рассвета освещала небо трупной голубизной; на этом холодном полотне была видна багровая комета, хвост которой рассеивался где-то в направлении севера. Адмирал улыбнулся: конечно же, рождение нового бога должно было быть отмечено и кометой, и звездой ярче Солнца. Судьба дёрнула его за рукав: времени оставалось действительно мало. Алан сел по-турецки с южной стороны церкви и пригласил друзей присоединиться. Взявшись за руки, они сосредоточились, следуя сигналам Алана.

Внутри как будто возникли корни: органы напряглись, сосуды натянулись, а сознание горело от количества информации. Где-то далеко из земли прорывалась плоть, гигантским кольцом оцепляя Лондон и его пригороды. Судьба ощутила, как из уголков рта пошла кровь, а ноги забились в судорогах – плоти нужно было почти столько же, сколько в ней было во время экспедиции, и она едва оставалась в сознании, опираясь на воспоминания Джеймса для того, чтобы не сойти с ума. Алан снабжал её раскатами энергии, передавая данные о необходимых структуре, плотности, толщине купола; на горизонте появилось массивное образование, стремящееся вверх, к своей завершённости.

Через две-три минуты всё закончилось: купол из багровой плоти виднелся за много миль. Алан ещё раз проверил данные барьера и, вздохнув, с трудом поднялся на ноги. Судьба тихонько покачивалась, приходя в себя – её глаза потухли, а изо рта, носа, глаз и ушей текла вязкая, нежизнеспособная кровь.

– Пойдём, дорогой, – едва слышно прошептала она Джеймсу, – Отца у меня нет, так что придётся тебе меня вести к алтарю.

– Да, пойдём, – адмирал поднял жену на руки, – Будем считать, что торжество уже началось, да?

– Я слышу их рокот, – содрогнулась Судьба, и Джеймс ощутил, как яростно бьётся её сердце, – Они уже близко.

Джеймс вломился в церковь вслед за Аланом; тот уже ожидал у алтаря.

– Быстрее, Джеймс! Они бьют не только по Лондону!

– Боже, – воскликнул адмирал, стремительно двигаясь сквозь ряды скамей, – Как долго осталось?

– Минуты четыре. Они бьют прямо по нам.

– Зачем? Здесь нет никаких комплексов!

– Вся электроника заражена. Чем больше уничтожат, тем больше шанс его убить или замедлить.

– Господи, – тряхнул головой Джеймс, – Надо успеть. Судьба, можешь стоять?

Судьба кивнула, и адмирал поставил её на ноги. Алан торопливо начал, выхватив Библию с лектерна:

– Доброе утро, дорогие друзья. Мы собрались сегодня здесь, в городе, где всё пошло не так, чтобы связать вас, Милосердие – также известного, как Джеймс Скиан и Даррелл Лирманн – и Судьбу – также известную, как Эмили Лирманн – узами священного брака. Он будет короток и, скорее всего, мучителен; тем не менее, вы сосуществовали на протяжении нескольких тысячелетий, по-разному проявляя любовь друг к другу. Были счастливые моменты, гораздо больше было отчаяния и боли – но вы оставались неразлучными, пусть и в разное время восстановились до настоящей формы. Надеюсь, что данное таинство позволит Вам оставаться неразделимыми и далее, после смерти и после уничтожения этого мира.

Алан сделал паузу, чтобы просчитать оставшееся время. Грустно улыбнувшись, он обратился к Джеймсу:

– Милосердие, клянёшься ли ты после смерти сохранить память о Судьбе, чтобы найти её, если такое будет возможно, и приложить все усилия, чтобы воссоединиться с нею в новом существовании?

– Клянусь, – с содроганием подтвердил адмирал.

– Судьба, клянёшься ли ты помнить Милосердие после смерти, сохранить свой образ в новом существовании и приложить все усилия, чтобы сделать возможной вашу новую встречу?

– Клянусь, – сквозь слёзы ответила Судьба.

– Властью, данной мне по праву сотворения, как хранитель этой реальности, я объявляю вас мужем и женой. Обменяйтесь кольцами, – продолжил он и сделал паузу, наблюдая за тем, как они надевают свои старые кольца, – Жених может поцеловать невесту, – завершил Алан и, положив Библию на место, опустился на пол и закрыл лицо руками.

Джеймс горячо поцеловал Судьбу, крепко обнимая её. Всё нутро кричало – скоро они умрут. Женщина погладила его по щеке и отстранилась, чтобы взглянуть в его глаза.

– Я боюсь, Джеймс, – прорыдала она, прижавшись к его груди, – Мне так страшно умирать.

– Ничего не бойся, – утопил Джеймс жену в объятиях, – Погибнет только рождённое в боли. Мы с тобой будем…

Адмирал ослеп и оглох: вспышка всё ещё отображалась в его сознании, но казалось, будто всё просто отключилось. Как будто из чужого тела он ощущал, как за доли секунды его жена испарилась в воздухе; кости испепелились, и стремительно восстанавливающееся тело Джеймса как будто бы даже ощутило, как они прошелестели мимо пальцев. Горение не прекращалось – казалось, будто он снова находится в инкубаторе. Будто скоро, как и в старые добрые времена, Судьба вытащит его из пробирки и запишет ему память предшественника, чтобы лететь дальше. Чтобы никогда не ссориться, никогда не умирать. Никогда не думать о том, что будет в конце. Не думать, зачем это всё было.

Судьба не освобождала его от оков родного дома, и Джеймс начал замечать, что ощущения в теле меняются – снова открылись глаза. Адмирал бесплодно закричал: оно только и могло, что пытаться выжить, лёжа на земле и захватывая в регенерирующее ткани радиацию и обожжённую пыль, в которую превратился каменный пол. Воспоминания Орнелла наслоились на происходящее, и Джеймс потерял сознание от боли.

***

Вдохнулось тяжело: лёгкие лежали на земле пустым мешком, и Джеймс, как мог, вырастил себе новую диафрагму, чтобы захватить хоть немного воздуха. Всё вокруг горело: казалось, будто сама земля раскалилась добела и опаляла плоть адмирала. Едва двигая заражённой глазами рукой, он перекатился на спину и измученно закричал: горело вообще всё, и оголённая плоть дымилась чёрными клубами. Кожа, казалось, была содрана взрывом, и Джеймс, борясь со звоном и болью в голове, медленно восстанавливал свой силуэт, собирая комки плоти неподалёку.

Хватило только на верхнюю половину, и Джеймс раскрыл сухие, набитые пылью глаза. Всё небо было затянуто чёрными облаками, и адмирал едва слышно рассмеялся, едва двигая левой рукой: даже умереть как человек не мог. Судороги превратились в рыдания: он не ощущал рядом ни Судьбы, ни Луча. Погибли. Горечь ослепила адмирала, и он какое-то время тихо скулил от одиночества, осознавая, как сильно к ним привык. Как сильно на них рассчитывал.

Наконец, сознание немного очистилось, и Джеймс, приподняв голову, оценил положение: правая рука окостенела, сложенная у груди, и её до ключицы покрывали янтарные глаза, уже и сами отравленные радиацией. Трясущимися пальцами адмирал коснулся своего лица и резко выдохнул: вся правая сторона от подбородка и до лба расцвела огненным цветом очей.

– Ну, хоть я не погиб, – сказал он в пустоту, едва услышав себя, – Опять же, мог бы попрощаться со мной, раз правда создавал меня с надеждой на лучшее.

Никто не ответил, и адмирал улыбнулся: страшно, больно, страшно больно было быть брошенным, но в нём всё ещё теплилась надежда на то, что у бога всё будет хорошо. Он едва слышно выпустил воздух из лёгких и расслабился: выход у него оставался. Из последних сил он начал воплощать в левой руке копьё.

– Апокалипсис… в очереди в магазин, – пропел он про себя, пытаясь взбодриться; стало только хуже, и он продолжил: – Апокалипсис впереди идущих спин!

На лице появилась улыбка: пусть и в живых никого не осталось, конец света всегда был под рукой. Адмирал едва сумел поднять копьё, держа его ближе к лезвию, и водрузил остриё на основание шеи. Оставалось его разбудить.

– Ну давай, – попросил Джеймс, – Поглоти меня. Не оставляй меня мучиться.

Копьё оставалось свёрнутым; рука ослабла, и чаша покачалась из стороны в сторону, как будто мотнув головой. Джеймс яростно отбросил его в сторону.

– И лежи там! – крикнул адмирал в слезах, – Столько я тебе помогал, а ты даже не хочешь мне отплатить за всё!

Ослеплённый болью и страхом, Джеймс выставил язык подальше и начал его медленно откусывать, перемалывая зубами тугую плоть и время от времени инстинктивно втягивая его обратно. Через несколько минут оторванный кусок был отправлен плевком в сторону; кровь впитывалась в обожжённое горло и циркулировала дальше по телу, и регенерация не прекращалась.

Ощутив, как голова начала саднить ещё тяжелее, и заметив, что по обрубку носа проросли золотистые жилы, Джеймс победоносно рассмеялся: можно было если не закончить всё быстро, то по крайней мере ускорить. Пару языков спустя он остановился и повернул голову к копью. Адмирал попытался перевернуться на живот и, тяжело ударившись о землю от неудачи, начал медленно подтягиваться одной рукой в сторону оружия.

– Ну чего ты. Прости, я не должен был такое говорить. Я тебя не брошу, – пообещал Джеймс, обхватив пальцами древко и потеряв остатки сил, – Ну, если умирать, то с максимальным комфортом, – пошутил он напоследок и перевернул руку, положив ладонь под оружие и вцепившись в него мёртвой хваткой.

Где-то горел рассвет; Джеймс знал, что сейчас где-то горел рассвет, но гигантский слой пыли над страной не пропускал ни единого луча. Где-то новорожденный ИИ рыскал по базе данных Q.uestion’а в поисках чего-то интересного, а где-то доктор в птичьей маске попивал лимонад на шезлонге. Джеймс слабо улыбнулся: мир будет жить дальше, но уже без него. Адмирал закрыл глаза: его всё устраивало.

– Правда, мог бы попрощаться, – попросил он напоследок, надеясь, что в третий раз сработает.

Орнелл стоял над ним, не зная, что сказать. Божество оглядывалось по сторонам, не понимая, что произошло. Его дыхание прошелестело от удивления, завидев на горизонте подсвеченный золотым заражением купол.

– Нет, ну ты серьёзно?! – возмутился Джеймс, открывая глаза, – А если бы я не попросил в последний раз?

– Что произошло? – спросил Орнелл, с ужасом оглядываясь вокруг, – Где… всё?

Джеймс широко раскрыл глаз и застыл, боясь о чём-либо думать. Не сумев сдержаться, он тихо заплакал. Бог осмотрел останки адмирала: они выглядели частично обваренными, а почти вся правая часть поросла янтарными глазами – даже правое лёгкое и половина диафрагмы.

– Это я тебя сейчас создал, да? – проскулил он, – Я ведь, да?

– Нет, – осторожно соврал Орнелл, осознав, что произошло, – Прости, просто дела в моём мире были.

– Ты до сих пор не научился врать, – со светлой грустью повторил Джеймс слова Елены, – Ладно тебе. Всё в порядке.

– Давай я хоть тебе помогу, вылечу, – вызвался Орнелл, пустив по телу героя белоснежные нити, – Разберёмся, что со мной произошло.

– Нет, – резко отказался Джеймс, покрыв тело слоем Пустоты, – Учись отпускать. Лучше посиди со мной напоследок. Всё равно назад уже дороги не найти.

– Я не собираюсь терять тебя ещё раз, – со слезами на глазах спорил бог, – Я тебя не отпущу.

– Ты и не терял меня никогда, – ответил Джеймс с улыбкой, – Просто посиди со мной, хорошо? Не покидай меня. Я не хочу умирать один.

Орнелл сел рядом с адмиралом и сжал его правое предплечье, осторожно покосившись на копьё, уже приметившее кого-то нового.

– Ну и история вышла, правда? – спросил Джеймс у бога и снова улыбнулся; сосуды его левого глаза полопались, а белок пожелтел; правый глаз запёкся на лице и порос янтарём, а уголки разорванного рта были смазаны засохшей кровью, – Начинал как молодой красивый адмирал, а умираю как чудовище с лицом в виде детской яичницы с томатами черри.

Орнелл тяжело засмеялся и попросил адмирала помолчать – и так было невыносимо. Джеймс хотел сказать что-то ещё, пошутить, поговорить перед смертью, но, вспомнив, что настоящий его творец уже погиб, осёкся и промолчал.

– Джеймс Орнелл – звучит отлично, правда? – спросил он, с надеждой посмотрев на копию его создателя.

– Да, Джеймс. Звучит хорошо, – согласился Орнелл со слезами на глазах, и адмирал грустно кивнул. Наконец, он усмехнулся и светло, по-детски улыбнулся:

– Так значит, он меня продолжает любить даже после смерти, раз я всё ещё жив, да?

– Наверное. Сам ведь понимаешь, что я ненастоящий. Судя по тому, что он тебе ранее сказал – да. Ты ведь не погибаешь, пока сам так не решишь.

– Умереть и погибнуть – разные вещи. Погибают герои, – тяжело выдохнул Джеймс, как будто пытаясь себе что-то доказать, – Умирают люди. Я умираю как человек.

– Спи спокойно, Джеймс Орнелл. Ты это заслужил, – похлопал Орнелл адмирала по руке, и тот, слабея и теряя связь с телом, закрыл глаз.

– Ни о чём не жалей, – пропел он шёпотом напоследок, – И люби просто так.

Орнелл застыл на несколько секунд, пытаясь осмыслить предсмертные слова человека. Когда оцепенение спало, бог молча закрыл глаз мертвеца и, поднявшись на ноги, осмотрел растворяющееся в алой плоти тело. Орнеллу казалось, что всё лицо адмирала светилось в детской, озорной улыбке. У него не было сил оплакивать гибель Джеймса: его разъедали смех и неверие бестактности друга и творения. Когда тело окончательно исчезло в месиве зловонной материи, гигантским ковром растянувшейся по местности, Орнелл с ожиданием уставился на кончики своих пальцев.

Они не исчезали, и копия божества с болью расхохоталась, не зная, куда двигаться дальше. С земли ей игриво подмигнули янтарные пентакли копья: мол, песенка ещё не спета. Орнелл покачал головой и поднял оружие, позволив глазам заискриться от смеха. Апокалипсис начал дышать: цветок медленно вздымался, расширяясь и сужаясь, а обмотки нечастым пульсом раскрывались, обнажая нутро. От оружия донёсся шёпот, и Орнелл кивнул:

– И то правда. Пойдём за Эрнестом.