Глава 44

-Если ты рассчитываешь умереть прямо здесь и сейчас, то знай, я очень против, — Мерлин устало оперся на свой стол, заваленный и заставленный, засыпанный порошками, залитый мазями и растекающимися ингредиентами. Он кое-как привел Моргану в чувство, зато опасность ей не угрожала больше, а при должном соблюдении режима…

На который, кое-кто, разумеется, наплюет.

Моргана лежала — бледная, наблюдая из-под полуопущенных ресниц за усталым друидом, который бормотал себе под нос что ошибся в жизненных дорогах и лучше бы ему было быть свинопасом, чем лекарем и советником при дворе, что эта работа не по его скорбную душу и возраст, и фея искренне полагала, что Мерлин не замечает ее тихого наблюдения, до того момента, пока друид не произнес фразы о том, что против ее смерти. Во всяком случае, смерти здесь и сейчас. Раскрыта! Как? Вроде бы она пыталась не выдавать своих чувств — сил не было, да и в голове все сплеталось в до тошноты противный комок мыслей и образов, каких-то запахов.

-Тебе надо попить, — Мерлин с трудом поднялся из-за стола, умелым движением помог Моргане напиться, а та уже не стала притворяться бессознательной и даже сумела полностью открыть глаза, которые мгновенно заслезились от яркого, прожигающего света.

-Что это было? — голос Морганы был шепотом, она не могла говорить громче, в горле все еще сушило, она подумала вдруг, что никогда не сможет утолить этой пустыни внутри себя. Еще и небо обжигало, словно она выпила что-то горячее…

-Яд, — просто ответил Мерлин, отставляя стакан в сторону, — яд в вине. Предварительная версия двора такая: Николас, какого-то черта, решил тебя отравить, подсыпал яд в фландрийское вино, заставил Кея отнести его тебе…или не заставил. Проще говоря, Кей перепуган, сидит в погребе, плачет постоянно, а Николаса и след простыл. Артур в бешенстве, обещает снести мне голову, если ты умрешь. А еще в испуге он за тебя.

-Он знает, что я потеряла сына? — Моргана неосознанно коснулась рукой живота и обнаружила, что испачкала пальцы в какой-то зеленоватой мази.

-Царапала саму себя, — пояснил коротко Мерлин, пользуясь, случаем, чтобы не смотреть ей в глаза, — да, он знает. Он расстроен и из-за этого, но больше за тебя.

-Его никто не убьет теперь, пусть радуется, — зло выдохнула Моргана и жадно сделала еще один глоток из поднесенного к самому рту кубка с водой.

-Дура ты, — не выдержал Мерлин и в этом тоне его была неприкрытая горечь. — Умная в делах, а в жизни — дура.

Моргана упала на подушки, прикрыла глаза, пытаясь почувствовать, с затаенной безумной надеждой внутри себя жизнь. Ничего. Ничего, ничего…вообще ничего. Еще каких-то несколько часов назад ее тело было не только ее, внутри формировалась жизнь, ее сын, ее маленький сын. А теперь — пустота. Пустота, от которой нет средства. Как странно! Чем она заслужила это? Она — пытавшаяся стать уже в мыслях матерью, ее тело, поддерживающее жизнь будущего убийцы короля Артура…вся она целиком стала причиной смерти. ее утроба стала могилой. Какая подлость! Какая гнусность! И нелепость. Почему и ее жизнь не закончилась в тот же миг? Нет, Моргана не смирилась еще с тем, что ее тело вынашивает будущее, но все-таки, уже что-то

зародилось в ней, похожее на материнство, но не ставшее полностью им. Теперь же, выходит, все, что зародилось, должно уйти в небытие и никогда уже не будет так, как прежде.

Как это странно! Простое событие, которое так сложно осознать. Разве смерть может быть такой…обыденной? Солнце по-прежнему светит, раздражает, Мерлин по-прежнему что-то себе бормочет под нос, и мир…весь мир не кончился, а между тем, в нем уже не стало того будущего, которое должно было быть! Как это возможно?

-Почему яд не подействовал? — Моргана поняла, что не может молчать, ведь тогда все вокруг погружается в тишину, а тишина — смерть. Говорить, пусть все говорят! Пусть все говорят…любой бред, любую ересь, чушь — но пусть кончится эта проклятая тишина!

-Подействовал, — отозвался Мерлин где-то совсем рядом, но Моргана не рискнула открыть глаза. — У тебя организм молодой, крепкий…непонятно, правда, с чего он все еще крепкий. Но молодой. Еще и Лея среагировала, вызвала у тебя рвоту. Это помогло. И ты не успела принять все. не всю дозу…

-Меня спасают, — Моргана попыталась натянуто улыбнуться, но не смогла, — снова и снова. Меня спасал Ланселот, и сколько раз спасал, меня спасла Лея, хотя я так была груба с нею, меня спас и ты…друид.

Ей было больно говорить, но Мерлин едва не расплакался от знакомого «друид», прозвучавшего в оформлении оскорбления. Он даже успел подумать, что это слово действительно ругательное, недаром оно так легко стало бранным в устах феи.

-Одно дело — не принимать человека, ненавидеть его, — Мерлин теперь говорил откуда-то издалека, наверное, отошел к столу, — и совсем другое — смотреть на то, как человек умирает и не предпринимать ничего. Второе служит преступлением против человеческого духа, Моргана, и я не верю, что ты стала бы сама стоять в стороне, наблюдая за бессильной и бесславной гибелью того, кто, быть может, и заслуживает смерти.

-Хотела бы поспорить, но не стану, — прошептала Моргана, не сомневаясь, что Мерлин ее услышит и поймет, что спорить она не хочет, как и признаваться, расписываться в собственном согласии с ним.

-Вот и не спорь, — легко согласился Мерлин, — тебе нужно спать, хорошо есть, не нервничать…да кого я обманываю. Тебе плевать на все рекомендации.

-Не на все, лишь на твои, — Моргане удалось улыбнуться и у Мерлина защемило сердце. Он, стоя у кровати Морганы с досадой подумал, что мог бы и придумать два десятка способов, чтобы не разрушать ее жизнь с самого детства. Что ему стоило, например, спрятать девочку? Отправить ее к Леди Озера? Что ему стоило дать облик герцогини какой-нибудь другой девице? Да, господи… какой же он трус, что не посмел даже думать о том, как обойти желание Утера! И теперь Моргана должна расплачиваться за это. Теперь она — потеряв много крови. Потеряв сына, потеряв светлость своей души еще в ранние годы, скитавшаяся, недоедавшая, находящаяся на краю гибели из-за него…теперь она всем своим видом показывает ему, ка кон слаб, труслив и подл.

-Моргана, — Мерлин понял, что слишком долго молчит и она может не так его понять, а еще хуже — угадать его мысли, — там Артур с ума сходит, и Ланселот. Они хотят тебя видеть. Еще, правда,

Гвиневра просится и Лея, и почти весь Совет, и даже эта…рыжая, из числа дворовых дам, Октавиана, кажется…

-Октавия, — поправила Моргана, — да, с Ланселотом бы я повидалась!

-Но сначала Артур…- Мерлин поторопился объяснить, — нет, я понимаю, но Артур уже надоел выть под дверью и барабанить сюда! Он через каждые полчаса стучит, и вовсе не уходит, и раздражает, так раздражает! Просто позволь…потом, как надоест, покашляй, я скажу, что тебе нужен сон и выгоню его, но, Моргана, пожалей мою душу!

«Пусть я однажды не пожалел твою», — закончил друид про себя и обрадовался, что стоит далеко от Морганы и та не может увидеть его лица.

-Ладно, — смилостивилась фея, — но дай понять Ланселоту, что я его тоже…жду.

Мерлин вернулся скоро и не один. В сопровождении Артура — это Моргана почувствовала, еще не увидев, и не услышав проклятого его голоса. Просто что-то дернуло внутри нее за особенно болезненную струну, и она с ужасом, на этот раз, с ужасом почти эгоистичным, вспомнила, что внутри нее поселилась пустота, которая, быть может, была единственной причиной, по которой Артур дозволял ей быть в Камелоте, а не выгнал прочь, как она сама бы выгнала себя на его месте. Значит…все?

Мерлин же, бросив маявшемуся в коридоре Ланселоту:

-Жду вас вечером на перевязку, рыцарь! — и даже не взглянув на него, показывая презрение и наплевательство, проявил в комнате чудеса деликатности и нарочито забормотал себе что-то под нос, отойдя прежде к самому окну.

Артур бросился на колени перед постелью Морганы, не замечая даже, что пол немного…каменный. Он схватил ледяные руки Морганы и принялся горячо целовать их, не веря в то, что она снова живая, что ей ничего не угрожает.

-Я потеряла сына, — сказала Моргана безжизненно прежде, чем он сам успел что-либо сказать.

Поцелуи прекратились, но он по-прежнему оставил ее руки в своих.

-Я знаю, — отозвался он, и в голосе его не было облегчения, а была какая-то…тоска. — Я знаю, Моргана, но ты жива. Ты жива, это главное. Боже, как ты меня напугала!

-Ты теперь не погибнешь, — когда фее было плохо, она делала плохо и другим. Ей нужно было почувствовать что-то…добить кого-то. Заставить мучиться, и только это могло дать облегчение ей самой.

-Я бы погиб, если бы погибла ты, — ответ Артура ее изумил, и фея даже приподнялась на подушках, широко глядя на коленопреклонённого и…плачущего короля. — Я люблю тебя, Моргана. Боже мой, я тебя так люблю! Я сделаю для тебя все. Я уничтожу этого Николаса и жестко спрошу с Кея, я…они заплатят!

Выкрик про «заплатят» прозвучал по-детски плаксиво.

-Не следует одному идиоту губить другого, оставь Кея, — прервала Моргана, — я займусь следствием, но…

-Я люблю тебя, — Артур не мог поверить в то, что слова эти принадлежат ему самому. Он не мог понять, что ему так легко сказать эти три слова и в них не было лжи. Он понял. Он, наконец, понял то, что так долго гнал от себя. Он пытался быть хорошим, пытался выдавать себя за милостивого и благочестивого короля, но теперь признал и смирился с тем, что его истинная любовь порочна и греховна, но неожиданно пришло с этим осознанием и еще одно озарение — плевать! Если Бог не поразил его громом и молниями, если он не отнял у него Моргану, значит, это уже не так страшно, не так грешно? Может быть, Богу нет дела до такой мелочи, и Артур стоит на верном пути? Гвиневра…ах, бедная Гвиневра… ничего, он придумает выход. Но — главное свершилось: Моргана жива!

Бедный Мерлин чуть не подавился словами и здравомыслием. Конечно, друид не был слепцом или глупцом, он видел их взгляды друг на друга, и видел взгляды Гвиневры и Ланселота, но то, что все произойдет именно так…

Моргана, кажется, не хотела прогонять короля. Или она забыла, или наплевала на то, что не желала его видеть, но ее рука неловко прошлась по волосам Артура, взлохмачивая… в следующее же мгновение, Артур, переместившись с пола к ней на постель, целовал ее — крепко и нежно, боясь причинить ей боль, а она не думала даже сопротивляться. Мерлин, мрачно взирая на эту картину, понял, что сегодняшний день закончит в винном погребе.

Как чудовищны стечения обстоятельств! Нужно же было такому случиться, что компания придворных дам, возглавляемая неожиданно решительной и измотавшейся в неизвестности Гвиневрой, направлялась бодрым и нервным шагом к покоям друида. Королева желала знать, что происходит с ее любимой, дорогой Морганой, извиниться, просить прощения… требовалось многое ей сказать. Лея мелко семенила рядом, ее слегка трясло от осознания (какое счастье, что запоздалого), что она случайно…спасла жизнь. И кому!

И надо же было случиться тому, что Ланселот, знавший больше Гвиневры, уже откланялся от коридорного своего поста, поняв намек друида (недаром же он скитался с Морганой, выучился угадывать намеки), и единственным препятствием была пара стражников, которые, конечно, не стали бы перечить королеве.

Гвиневра, сделав знак Лее и остальным, дала понять, что в покои она пойдет вместе со служанкой, остальным — нечего делать.

-Передайте, что мы ее любим! — вздохнула Октавия, смахивая насквозь фальшивую слезу, но Гвиневра дала себе слово, что не станет на нее реагировать и, взяв Лею под руку, прошла, беспрепятственно, в скорбной тишине, в покои.

С тем, чтобы вместе же с Леей увидеть поцелуй Артура и Морганы. Она осталась незаметной, потому что постель Морганы пряталась за пологом, да и эти двое были слишком увлечены, а Гвиневра вошла тихо, без стука, без слова…

И даже Мерлин не сразу заметил ее. Он поймал ее взгляд, полный ужаса и отвращения, зависти и горечи, устремленный на этих двоих. С нею Артур никогда не был таким искренним — и даже пары мгновений ей хватило, чтобы это понять. С нею Артур все равно закрывался, он не испытывал к ней и трети тех чувств, что сейчас были ясно видны в его движении и том наслаждении, которое дарил ему этот поцелуй…

И даже неопытной Гвиневре было ясно, что этот поцелуй явно не первый.

Мерлин не знал, как реагировать — он предчувствовал скандал, но не желал его. Надо было реагировать, но как…

Гвиневра его избавила от необходимости решать это. Она, также тихо, как и вошла, взяла Лею под руку окоченевшими и мгновенно замерзшими пальцами и вытащила ее из покоев также молча, осторожно и незаметно прикрыла за собою дверь.

-Ну как она? — Октавия, заметив Гвиневру, засуетилась.

-Прекрасно, — отозвалась Гвиневра, у которой кто-то…понятно, впрочем, даже кто, вырезал — медленно и с наслаждением сердце из груди. Она сохранила лицо…почти сохранила. Не выдала себя, лишь стиснула руку Леи, моля ее безмолвно и служанка поняла это и сумела, исхитрившись, избавить Гвиневру от неприятного придворного общества.

Вместе, в молчании, они честно шли к башне. Гвиневра беззвучно плакала, раз и навсегда выплакивая последние черты наивности и невинности собственной души. Она догадывалась! Догадывалась, чувствовала, что здесь не все чисто, что Моргана слишком красива, слишком много значит для Артура, но, чтобы настолько…

Как он посмел? Как посмела она? Сколько это длится? Кто еще в курсе, кроме нее, Леи и Мерлина? Лея больше всего на свете боялась, что Гвиневра узнает, что Лея была в курсе. Ее подавленный вид же королева принимала за шок и жалела всем сердцем переживающую девушку, но еще больше ей было жаль себя. Выходило, что об нее Артур — ее муж, тот, ради которого она не побоялась отказать хоть и поверженному, но все-таки, на минуту, опасному принцу де Горру, наплевал на нее? она, Гвиневра, жертвовала своей душой, жертвовала своей настоящей любовью к Ланселоту, боясь, что Артур не переживет это, боясь, что это оскорбит короля и королевскую честь.

А теперь Гвиневре думалось, что Артур переживет и переживет без особых терзаний. Так был ли смысл в ее ночных муках и полуночных бдениях? В выглядывании робкой минуты, чтобы иметь возможность хотя бы взглядом ласковым одарить Ланселота? Ланселота, для которого она бы и с жизнью рассталась? Артуру ее жертвенность не нужна. Она вообще никому не нужна.

Гвиневра понимала, что не будет ничего как прежде. Она не хотела больше делить ложе с Артуром — и почему-то ей казалось, что он не расстроиться и с этого тоже. Моргана…

Она же была беременна! Страшная догадка полоснула Гвиневру по глазам, стало больно смотреть, и королева остановилась, хватаясь рукою за колонну и за руку Леи, чтобы не упасть. Чей это был ребенок? Чей? Чей, Господи?

И ответ, который Гвиневра уже поняла, угадала, оставил за чертой всю невинность чувств Гвиневры. Артура. Очевидно же! Нет, никто больше не посмеет поступать так с нею, никто больше не посмеет принимать Гвиневру за декорацию, которую не жаль разменять и которая будет терпеливо давать на терзание и душу, и тело…

-Лея, — прошептала Гвиневра, и шепот этот был страшен, — милая Лея, я умираю.

-Ланселот вас любит, — нужно было подтолкнуть Гвиневру, спасти ее. Лее такой исход не нравился, но она понимала, что он единственно возможный в данной ситуации. — Может быть…

-Где его комната?

В молчании, Лея довела за руку шатающуюся, бессильную королеву до нужной комнаты по тайным галереям, даже постучала и спряталась за выступ в стене, чтобы рыцарь ее не увидел — не надо, ни к чему. Ланселот открыл сразу…

Гвиневра, едва не упав от порывистости самой себя, бросилась ему на шею, вцепилась в него поцелуем.

-Гвиневра…- Ланселот не хотел отрываться от нее, но он знал, что это неправильно. — Ради бога, ты пожалеешь…

— Я больше ни о чем не пожалею, — тонким от напряжения голосом отозвалась Гвиневра и Лея видела, как она почти втолкнула Ланселота в его комнату и зашла сама.

-Напиться, что ли? — философски подумала вслух Лея, глядя на закрытую дверь.

***

-Он сделал…что? — на Уриена было страшно смотреть и потому Лилиан, услышав прочитанное вслух письмо от Николаса Мелеагантом, усиленно принялась смотреть в стену. — Да я его…

-Мерзавец, — Мелеагант с отвращением испепелил письмо в руках и пепел тоненькой струйкой потек на стол, пачкая белоснежный шелк скатерти.

-Я его убью! Я точно его убью! — Уриен вскочил, зашагал взад-вперед по комнате. — Я его убью…

Безумие накрывало Уриена на глазах. Он представил Моргану — задыхающуюся, умирающую на руках почему-то Мерлина, и стоящего на коленях Ланселота, кричащего в небо (плевать, что Моргану отравить пытались в замке), вопящего:

-За что?

Образ был и страшным, и жутким, и кошмарным. Но Уриен возвращался к нему опять и опять, потому что это было единственным его спасением для того, чтобы хоть как-то увидеть Моргану.

-Лея же пишет, что она в порядке, — сообщил Мелеагант, распечатывая второе письмо, — потеряла сына, но жива. И еще… Гвиневра изменила Артуру, поймав его с Морганой.

-Я его убью…- Уриен сел, встал…снова сел, и снова вскочил, как ужаленный, обожженный собственными мыслями.

-Милый, — Лилиан не выдержала и попыталась успокоить друга Мелеаганта, — прошу тебя, Уриен, держи себя в руках! Все обошлось, не нужно…

Она осеклась под взглядом графа и прикусила язык. Ей самой хотелось бы задушить сэра Николаса, но она же целитель, а целители не должны убивать. Даже если очень хочется. Даже если речь идет о людях, что подло подливают яды женщинам, которых ты хотела убить до этого, чтобы они не сгубили твоего названного брата…

Лилиан, попыталась представить в голове эту цепочку и поняла, что зашла далеко куда-то не туда в своей жизни. леди Озера твердила ей, что она должна спасать людей, а выходит, что Лилиан увязает где-то на дороге между здравым смыслом и спуском ад, в замке, от которого

люди предпочитают на почтительном расстоянии, с убийцами… ну ладно, не совсем с отпетыми и безнравственными убийцами, а с особенноморальными злодеями, которые умеют обернуть любое злодейство и действие свое так, словно это спасение. А может быть и правда — спасение? Что ж это за земля-то такая, где все спасение происходит через…

Через стадию «как это вообще вышло?»

«Возможно, я заслуживаю всего, что со мною происходит», — с горечью подумала Лилиан, а Уриен и Мелеаганта между тем, пытались сосредоточить свои мысли на здравости. Получалось плохо. У обоих. Мелеаганту не нравилась такая акция Николаса, он, конечно, сам не был рад Моргане, но не находил, что травить ее — хороший ход. Это было подло. Честь рыцаря, принца и человека спорила с этим.

И, надо заметить, побеждала.

-Ты не поедешь в Камелот, ты точно кого-нибудь убьешь, — увещевал Мелеагант, — Артур тебя не выносит. Сейчас, если верить Лее, а у меня нет… у меня нет основания ей не верить, я тебя умоляю включить голову. Артур с Морганой. Он будет оберегать ее. твое появление сыграет злую шутку.

-Мне наплевать!

-О Моргане подумай. Она потеряла ребенка. Артур ей хоть как-то в утешение. Напиши к ней. Но не рви ей сердце, не заставляй ее и еще за тебя переживать! Напиши Ланселоту, чтобы приглядывал…

-Ланселот и сам за ней приглядывает! — вклинилась Лилиан.

-Чтобы приглядывал больше, — не смирился Мелеагант, — Уриен, прошу тебя…

-Почему…- Уриен безумным взором оглядел комнату, — почему он так поступил? Может, она случайная жертва? Может, он хотел отравить Артура? Или Гвиневру?

-Или себя…- не удержался Мелеагант и отвернулся от названного брата и возлюбленной, — нет, я должен был это угадать.

-Как ты мог это угадать раньше? — Лилиан вздохнула, — милый Мелеагант, ты не можешь нести ответственность за всех, кто связан с тобой. Ты не можешь знать, когда и в какой момент кто-то посмеет вытворить совершенную дикость! Ты не Бог, Мелеагант, ты могуществен, но не всесилен.

Мелеагант горько усмехнулся и странно, вполоборота, повернулся к ней, как-то неожиданно изучая…

-Та-ак, — Лилиан почувствовала, что сейчас произойдет нечто такое, что заставит ее взять свои слова назад, — чего я еще не знаю? Вернее, я о тебе многого не знаю, но, если ты мне скажешь, что ты — бог, я все-таки тебе не поверю, извини. Я здесь достаточно давно, чтобы…

-Николас хотел избавить меня от проблемы…- с неохотой признал Мелеагант и сел в кресло, пряча лицо в ладонях, — если кто и виновен, то даже не он, а я.

-Та-ак, — в тон с Лилиан промолвил Уриен, тоже усаживаясь, — Мелеагант, обычно после такого заявления, люди, а ты, может, и не совсем человек, но все же, дают пояснения. Изволь уж снизойти до нас, смертных…

-Всё эти два Грааля! — Мелеагант с досадой ударил ладонью по столу, — да тени…и маска.

-Пояснения так, чтобы мы поняли, — заметил Уриен, — а не набор каких-то малопонятных слов. Мы с Лилиан не настолько умны…без обид, дорогая.

-Да нет, верно, — не обиделась целительница, — Мелеагант, ты можешь нам доверить…

-Проблема даже не в Артуре, и не в Моргане. Проблема была в Мордреде — в их, пока не рожденном, а теперь убиенном сыне. Мордред… вот, где таилось зловещее знамение. Похоже, приходит время для одной сказки… для очень страшной сказки, после которой вы отвернетесь от меня, имея на это право.

-У вас с Морганой раздражающая черта: решать за других! — граф Уриен был на грани истерики. — говори уже…

***

Бледно-золотой свет заката пролился в комнату, освещая скудность ее обстановки, но сейчас на эту скудность всем было откровенно плевать. Счастье, робкое и зыбкое, то, которое исчезает с пробуждением, оставляя привкус неутолимой светлой горечи, шептало здесь свою сказку.

Гвиневра сидела на разобранной постели Ланселота и чувствовала, что поступила правильно. Ее худое тело ожило, и золотистая бледность лучей покрыла ее спину и всю ее тонкость россыпью солнечных слез-жемчужинок, даря ей необыкновенное, почти магическое, сияние.

Ланселот наблюдал за нею, полулежа, не в силах поверить в то, что произошло самое затаенное из его желаний, да еще и как! Она пришла. Он пытался остановить ее, говорил, что она пожалеет, хоть внутри все и горело, но он пытался образумить ее. Она не образумилась. Словно обезумела…

Впрочем, Ланселот давно подозревал, что его тянет к безумным людям. Его завораживает решительность и гордость их, какой-то особенный кодекс чести, которому многим даже королям еще учиться и учиться. Что-то врожденное, сильное, есть в их безумии, что-то томящее…

-Я люблю тебя, — Ланселот приподнялся к Гвиневре, чтобы поцеловать ее и она ответила на его поцелуй, отдавая в этом поцелуе все, что едва не потеряла, спрятавшись от реальности.

-Я тоже тебя люблю, — сказала Гвиневра, склоняясь к Ланселоту, укладывая свою голову ему на грудь, — могу я у тебя кое-что попросить?

-Всё, что захочешь, — пообещал Ланселот, — все, что я могу сделать, я сделаю.

-Никто не ставит меня ни во что, не видит во мне ничего, кроме приложения к Артуру. Я хочу теперь…пусть все увидят…- она сбивалась, пугая Ланселота своими неожиданными речами, — милый, научи меня плести интриги! Пожалуйста…