Книга I. КАК ДОЛЖНОЕ

КАК ДОЛЖНОЕ

* * *  

Безобразный поезд обескровлен...

М. Беловская 

Это всего лишь гравюра на черном камне,

где изувечены ретушью правила трещин –

вещи в себе разумеют штрихи,

                                   и пока мне

кажется вечностью то, что намечено резче.  

Дом не забыт, но, как совесть,

                                    заброшен, и брошен

на произвол матерей или женщин любимых...

Капли дождя фонари долго надвое множат,

поезд привычки спешит

                        и проносится мимо  

всех остановок – вокзалов и маленьких станций,

где бы сойти и остаться. Но время торопит –

движешься дальше по рельсам,

                        как в медленном танце.

Полночь звучит и часы боем пасмурным топит,  

будто нездешний. От выси, с высока-высока,

из непонятного, то, что ночами пугает.

Вскинешься. Кликнешь... Кого там?

                        Ни черта, ни Бога.

Только метель словно дворник, следы подметает...  

* * *  

Где-то в городе, где метель

оставляет свои шаги

робким звоном – к беде, к беде

(из огромной скупой руки  

это быстрое серебро,

как привычка к чужим словам) –

беспричинное зло-добро,

или истина пополам.  

начинаю к иным быть прав,

вероятно, что от любви...

Недосказанное – «пора»,

и не понятое – «привык»...  

Забываюсь. Но вдруг больной –

и без правил, и поделом...

... а за окнами снег слепой,

в белой лодке, с одним веслом...  

* * *  

Может быть, она та,

которую полюбят потом...

            – Потом? – спросила, – А это когда?

            В который час? Под который гром?

Потом декабрьская звезда,

потом ошалелый глухой перрон,

потом шершавая ткань листа

и тихий, чуть странный, чуть слышный звон

как стон, как полудетский сон... 

* * * 

Старинной музыки ненынешний простор,

как украшенье звездного пространства –

и возвращенье из далеких странствии

ее глубокий полуразговор, 

чуть слышимый, почти незаменимый,

чуть знаемый среди моих миров,

когда уходит солнце из дворов,

в китайской лодке проплывая мимо 

проросших зерен городских холмов. 

* * * 

Сегодня солнце длилось три минуты

на пашнях свежескошенного льда,

и в позабытых Богом городах

мелькали тени детской смуты. 

Так шел распад –так звучилась кантата

замерзшей и заснеженной земли,

последний довод били короли,

окучивая небо ватой... 

... так шел распад – как Каин к смерти брата. 

* * * 

Реальность спешит, проявляет себя вовсю,

(...) вот тут-то мы (...) и срываемся с

цепи – словом, пускаемся во все тяжкие.

X. Кортасар 

... прими как должное и поминай, как звали

по имени, в последний срок зимы,

коль города заснеженное ралли

запляшет, засмеется в скобках тьмы – 

умыться кровью, право, не наука,

так долго ждать, чтоб кончилась капель,

так долго ждать усталости и звука,

Протяжного, как спелая свирель... 

... остаток дня на кухне и за чаем,

остаток солнца, срытого на треть –

но женщина с упрямыми плечами,

но. Господи, как хочется посметь 

пуститься во все тяжкие, как в прорубь,

как в прорванное небо свысока,

поставить точку в новом приговоре

пощечиной метро и пятака. 

... так, при смерти, становишься богаче. 

Улисс 

1 

Бессонница. Гомер. Тугие паруса...

О. Мандельштам 

... верно, можно любить Итаку

лишь вдали от самой

Итаки... – А сегодня здесь все знакомо,

даже сны много лет не снятся.

– Где Улисс? – Несомненно, дома. –

Он давно перестал скитаться,

успокоился. – Сыт и скучен.

Сын да женщина, кот и слуги,

приносящие постный ужин.

Перед трапезой, вымыв руки,

он садится к столу, зевает,

смотрит на море... 

2 

День без памяти. Ночь без греха.

Тело города схвачено мелом...

Время, снова слоняясь без дела,

порастать серебристостью мха, 

утопая в страницах Гомера

(о, бессонница – рай для души),

ничего не пытаться вершить –

да и к вечеру кошки все серы, 

закурить, захандрить, но опять:

– Что вам Троя, когда б не Елена...

И на весла нависшая пена

Афродитой намерена стать. 

3 

Поздно судить по вере,

рано сводить к рублю –

верили на премьере

древних, как мир, «люблю». 

Верили... было... В осень,

в пристнозабытый год –

словно слепые осы

бились о стройность сот, 

претерпевали муки

хрупкие корабли...

... мимо Итаки, в скуке,.

вдруг повернул Улисс. 

* * * 

И вот мы – такие же вечные,

но убегающие от вечности

в маленьких судеб хрусталики,

в воспеванье своих усталостей,

в шумных улиц крикливую проповедь

и во блуд перекрестков топтаных,

в тарабарский язык трамваев,

забываясь и вспоминая –

не себя, но кого-то близкого,

в черном небе, рассыпанном искрами.. 

* * * 

Из последней суеты – да в бега,

из прелюдии весны – в дым-угар,

из усталости дождя – в пустословь,

из пощечин мостовых – да в любовь. 

Я не знаю. И знать не могу...

Я не помню... и вдруг навсегда –

человек на холодном снегу

и над ним вороньем провода... 

... и опять, то ли вплавь, то ли вброд,

уходить под Тамбов да в народ... 

Король Лир XX в. 

Что это – крик? И вдруг не понимаю...

Больной старик в больном плывет трамвае,

больной старик, по городу, по кругу –

наверно при смерти, от дочерей к испугу... 

... в распахнутом поношенном пальто –

больной старик – из сумерек в ничто. 

* * * 

Мы к вечеру находим путь в привычке

к смешенью улиц в поисках тепла

и походя берем себе в обычай

непостоянство птичьего крыла... 

... все суета – опять с Екклесиастом

играю в лица. 

* * * 

Признавая первенство за мелочами,

сжимаешь пространство в размеры точки,

покой находишь в стакане с чаем,

сигаретах, спичках.

            Иною ночью

можно долго еще голосить в пустыне

(только дождь за окном – это значит к лету),

можно, попросту в небо бросать монеты, –

у китайского бога просить совета...

Можно... может быть, даже нужно –

но, опять возвращаясь к своим святыням,

ставишь чайник, глотаешь холодный ужин,

смотришь в улицу. – Прочерк. – Лужи. 

* * * 

Колесованный вечным транспортом,

четвертованный перекрестками,

город вновь воскресенье празднует,

город вновь одинок под звездами. 

В полуночье просторном улицы

соберутся на старой площади,

не гадая, о том, что сбудется,

одинаково непохожие... 

* * * 

Существуя в правилах игры,

проживая слово, как обычай,

признаешь, что ты давно привычен

принимать заботы, как дары – 

принимать потери, как сознанье

перехода в новые миры,

где ждут чуда, словно оправданья...

Существуя в правилах игры... 

* * * 

...зато на воле.

Д. Бураго 

Это слепое соло

для суеты с оркестром –

то ли на сердце голо,

то ли в трамвае тесно...

... новых искать пророчеств

улицами пустыми,

стрелкой смешаться с ночью,

звезды терзать, как вымя

Ромуловой волчицы...

– Злобными и святыми...

– Что-нибудь, да случится –

Новое, может. Имя?