Жатва

Смыкая год в кольцо, ноябрь у дверей стоит с безмолвной свитой призраков белесых. Надрывно воя, беанн’ши пророчит смерть — кровь стынет в жилах.

Оплывая талым воском, власть света меркнет: тьма приветствует Самайн, предвидя пиршество — подходит праздник мёртвых. В глубинах чащ багрянцем падает листва с ветвей дерев, где с лютой злобой, но покорно к луне (проклятому пристрастию) вервольф, меняя облик, устремляет взор звериный. И обречён, кто заплутал в глуши лесной в заветный час.

Плетется, крепнет паутина бесплотных духов, просочившихся к теплу живых сердец через истаявшие грани чужих миров. И отдаленный перестук звучит призывней, громогласнее, фатальней.

В зените ночь. Уж слышно ржание коней: черны, как смоль, густые шёлковые гривы и пламя ада полыхает в глубине пустых глазниц их мрачных всадников. Ретивым галопом мчится, словно ветер, Дикий Гон. Копытам вторят грома гулкие раскаты, а вспышки молний, отливая серебром, взрезая тучи, освещают кавалькаду лихих наездников и свору серых псов, что за собой ведёт по сумрачному тракту Король Охоты.

Темно-алою росой наутро выпадет полуночная жатва, за верховыми увлекая сотни душ в извечный бег по зыбкой кромке мирозданья. Одно мгновенье — и на бешеном ходу покров иллюзий обнажается: реальны в неярком свете очертания фигур. Азартным кличем разрывая небо в клочья, их предводитель над землёй сгущает мглу и улыбается, с цепей спуская гончих.